Михаил В. Гольд

Михаил В. Гольд

ПОСЛЕДНИЙ ГАЛС

Нашим родителям, прошедшим трудны- ми дорогами там и пережившим абсор- бцию здесь.

Почему выбрал эту дату? Чёрт его знает. Полтора года назад будто толкнуло внутри. 15 октября 2000 года. Обычный рядовой день. Никаких дат, праздников, юбилеев. Ни личных, ни общес-твенных событий в этот день не ожидалось. Специально загля-нул в календарь. Пусто. Тем не менее ждал, готовился. Дата вы-зывала мистическое любопытство, некую душевную дрожь. Хо-телось подогнать время, заглянуть в пятнадцатый день середин-ного месяца осени. Хотя какая в Израиле осень? Два месяца жа-рко, восемь — очень жарко, остальное — дожди, если есть. Же-лал быстрее прожить этот день. Так ребёнок ждёт и торопит время, подгоняя дату дня рождения. Будет праздник, веселье, по- дарки. Очень хочется знать, что принесут на этот раз.

Наступил. Начался обычно. Со скандала между дочерью и зятем. Ругаются регулярно, по какому-то графику. Утром и вече-ром. Когда без работы, прихватывают день. Без работы очень часто. Сегодня — с утра пораньше. 7.00 Подъём, соответствен-но возрасту зарядка, холодный душ. 8.00. Завтрак. Еда традици-онна. Либо яичница с колбасой, ветчиной, может, пастрамой, или масло, сыр, хлеб. Чай в любом случае обязателен. К кофе, как и к кашруту, Давид Львович Герцог так и не привык за всю длинную, богатую на события жизнь. К израильскому чаю душа тоже не лежит, хотя он сейчас такой по всему миру. Что за напи-ток, когда сидишь дурак дураком и полоскаешь в кипятке бума-жный пакетик с мусором? Давид Львович покупает настоящий чай в коробках. На шуке Пишпишим в Яффо приобрёл медный заварной чайник и колдует, как привык это делать с незапамят-ных времён. Как-то зять иронично поинтересовался алхимией тестя. Мол, время зря теряете цивилизация, прогресс и иже с ними давно ушли вперёд. Герцог налил ему четверть чашки. Тот смело хватанул порцию.

- Как вы это пьёте?! Ужас!!! Чифирь! Зековский напиток!.

- «Адвокат» - рецепт ещё парусного флота. Сюда ещё рому хорошо.

Зять тут же принялся рассуждать и произнёс речь, длинную, не понятную, не нужную. По поводу еды, наслаждения, пользы и ещё чего-то там. Давид Львович не слушал. Такая речь и подо-

бные — суть самца дочери, как про се бя называет Герцог зятя, его патология. Страдает поносом мысли и недержа нием слов. Зятю всё равно о чём низвергаться, слушают его или как. Глав- ное говорить, слышать свой голос, излагать собственное мнение, видение проблемы, хотя бы диктору в телевизоре, что постоянно и делается. Язык выспренный, какой-то непонятный суржик ис-кажённых французских слов с кондово обиходными выражени-ями. Образование нет. Специальности, как та ковой, тоже. Ин-теллект низок при громадном себялюбии и самомнении. Всё выглядит смешно, жалко и раздражает. У Давида Львовича дав-но сложилось мнение, что дочкин муж всю жизнь разыгрывает дурной, известный только ему спектакль. Кого-то изображает при полном отсутствии способности к лицедейству. Старый ка-питан давно привык, не обращает внимания, когда начинают до-ставать, резко обрывает муссирования с будированиями ещё до резюмирования. Устраивает маленькие представления.

- Чего мы этот вопрос?- спрашивает весьма заинтересованно. - Будируем

- Ага. Это как?

Зять начинает долго, нудно, витиевато глупо объяснять то, что сам не знает. Когда достигал апогея, Давид Львович неожи-данно обрывал.

- Да понятно всё. Это, как деваху за сиськи тискать.

Самец обижается дней на семь. Переставал здороваться по ут-рам, прощать ся по вечерам. Днём вообще молчал. Больше неде-ли его не хватало. Пёрло, разрывало, фонтанировало, брызгало. К тому же надо кому пересказывать всё виденное по телевизору, включая рекламу, со своими комментариями Нет, не любит Гер-цог своего зятя. Сегодня, судя по позе, самец лежит шнобилем к спинке дивана в салоне, поле боя осталось за дочерью. Однако, родная кровь продолжает бурлить и пениться, несмотря на чис-тую победу.

- Папа, мы опять без денег. Ума не приложу, как платить маш-канту.

- Очередной форс мажор? Майя, деньги надо уметь и любить зарабатывать.

- Делать.

- Если хочешь, и делать тоже. Ни ты, ни твой супруг не в состоянии. К трудоголикам вы не относитесь.

Супруг электрически дёрнулся на диване. Глубокое попрание его политических прав и свобод не даёт возможности выступить в защиту своего умения и любви. С момента приезда в Израиль зять обнаружил себя крупным предпринимателем. Просто аку-лой бизнеса, китом коммерции, можно сказать. Занимался стра-ховым бизнесом, торговлей недвижимостью. Каждый раз когда лопалось очередное потрясающее начинание, муж дочери что-то упускал, был где-то рядом, куда-то не успевал и во всём виноват их арабский менталитет, хотя работал в русскоязычной среде. Все проекты стоили семейного автомобиля, отобранного за дол-ги по сумасшедшим прибылям. Когда начал продавать отдых не то на Сандвичевых, не то на Свинячих островах, зять точно не знал на каких, его побил зелёный олим. Последний оказался ма-стером спорта по боксу. Бил сильно, больно, профессионально. «Герболайф» был просто песней! Теперь, слушая диванные вз-

дохи, Давид Львович понял, что чета Петровых стоит на краю бездны очередного миллиардного начинания.

- Папа, нужны деньги.

- Нет.

- У тебя же есть.

- Да.

- Папа, нам закроют банковское обслуживание, выселят из квартиры, будет нечего есть. Я буду вынуждена заняться проституцией!

Давид Львович отодвинул стакан, достал сигареты. В день разрешает себе не более четырёх. За этим строго следит. Поду-мал, что дочь прозевал в своё время. С его профессией такое не мудрено. Выросло, что выросло. Вздохнул.

- Попробуй. Вообще-то к сорока годам поздно приобретать ходовую квалификацию. Правда, в любом возрасте и в любом деле можно добиться высот, относясь к нему с душой. Пугать меня не надо. Ты своего Николая стращай. Он с тобой спит. Возможно, пойдёт поработает где-нибудь. Из квартиры никто не выселит. Я тоже брал машканту. Регулярно делаю платежи. Час-ть её принадлежит мне. Напомни, сколько ты у меня занимала? Всех, кому должна прощаешь?

- Папа, ради внука!

- Как раз ради него и не дам. Всё, что имею — ему. Парню надо с чем-то вступать в жизнь. Долгие разговоры о том, как хорошо быть генералом, а ещё лучше миллионером, согласись, очень слабая поддержка молодому человеку стоящему в начале долгой и неизвестной дороги.

- Ты же видишь, что он собой представляет!

- Нет. Ты так торопилась, чтобы я не разглядел твоего избран-ника, даже не дождалась моего возвращения из рейса. Папа не-весты был поставлен в известность радиограммой на судно.

9.17. Герцог на автобусной остановке. Едет в Бат-Ям. Там, на набережной проводит три часа наедине с морем, опираясь на бе-тонный парапет, словно на планширь фальшборта крыла мости-ка. Вся жизнь прошла в море. Это не любовь. За годы оно стало частицей его самого. Моряки шутят, что в Англии — владычице морей, человек проплававший три года считается психически ненормальным и не может свидетельствовать ни в каком суде, кроме морского. А если отдано пятьдесят полновесных лет? На-верное, в этом есть горькая доля правды. Человек органически сливается с этим живым существом, занимающим две трети пла-неты. Если Давид Львович, несмотря на самочувствие, погоду и прочие неприятности не пообщается с морем, не определит силу ветра и волнение, не оценит мастерство шкиперов рыбацких ка-терков, снующих из яффского порта, чувствовал себя неуютно и тревожно. Пропадал сон. Ночами вскакивал к окну, стоял курил, казалось приближение беды, катастрофы. Сегодня общение пре-рвали. К Герцогу подошёл человек лет на десять моложе его. Он только что распрощался с мужчиной, сидящим на скамейке.

- Здравствуйте! Давно я вас не видел, - с необъяснимой радо-стью приветст вовал он старого моряка.

- Взаимно,-улыбнулся Давид Львович.- Я вас вообще никогда не видел.

Товарищ в бейсболке с нагловатой надписью, утверждающей, что её владелец сексуальный гигант, мало волнует, знаком Гер-цог с ним или как. Главное — на данный момент Давид Львович ему очень симпатичен и интересен. Как известно, и с телеграф-ным столбом есть о чём поговорить, если он тебя уважает.

- Ну, как вам это?-спросил общительный гражданин.

- А вам?-вопросом ответил Герцог. После одного случая ста-рается избегать случайных собеседников и таких вопросов.

С год назад или чуть больше, был в снифе банка. Как обычно, в день выдачи пособия по старости организовалась большая, глупая очередь. Местное население стояло молча или спокойно обсуждали цены. Граждане, не владеющие государственным языком, очень волновались, высказывали различные предполо-жения, выстраивались в отдельную очередь «к Марине», кото-рой сегодня нет, ломая всем весь порядок. Их нервировало всё. Почему дают во всех кассах? По сколько на нос? Хватит ли на всех? Может, придти с братьями, зятьями и внучками, чтобы уцепить ежемесячную пайку сионизма? Гомо советикус накали-вали обстановку до амбуланса и центуры. Уже слышалось пред-вестником большого хипеса:

- Дама с золотым ртом, вас тут не стояло!

Власть взяли твёрдые ручоночки. Старикашка с редким вен-чиком седых во лос вокруг лысины несомненно имеет большой опыт старшего пионервожато го или кума в зоне. Сначала писал на ладошках заинтересованных лагерные номера очерёдности. Потом строил всех по четыре сразу в ряд. Узурпаторские дейст-вия сразу успокоили публику. Запахло родным. Народ затих и с опаской поглядывал на активиста без погон. Все и сразу повери-ли, что свою частицу счастья в шекелях урвут обязательно. В шухере Герцог участия не принимал. Сидел спокойно в кресле и читал «Jerusaiem Post”. О нём так и говорили:

- Я, вон за тем господином, который газету читает,- явно, что не господин на иностранном читать не будет.

- Что вы скажите о Ельцине? - неожиданно спросил страда-лец за общее дело, видимо, устав от трудов праведных. Тон неп-риязненный, словно у следователя по особо важным делам. Он полагает, что раз человек читает на английском, то такую мело-чь, как русский, знать обязан.

Капитан очень не любит, когда ему мешают. Не отрываясь от полосы пояснил, что с Ельциным не знаком и не будет. Претен-зий к нему не имеет, так как сам — хлопец с пид Одессы. Поэто-му ему ближе отставленный пан Кравчук с его малэнькой хаты-нкой у Швейцарии. Впрочем до пана тоже претензий нема. Не-хай соби буде.

Ответ старого моряка вызвал цунами всенародного гнева ак-тивного товарища. Был заклеймён, как пособник мирового им-периализма и агент ЦРУ. Из-за таких, как он, развалился такой великий и любимый Советский Союз, где любой член Политбю-ро еврею друг, товарищ и брат. Здесь же те же евреи вынуждены снимать схерут у чернозадого Ицика, дерущего с любого бледно

лицего брата три, а может и больше шкуры. Дослушать, какие ещё глобальные промахи и геокатастрофы числятся за ним, Да-вид Львович не смог. Подошла его очередь.

Сегодняшний случай менее летальный. Просто спросили:

- Вы бывали из в Харькове?

В столь славном городе Герцог не бывал, чем обрадовал свое-го визави.

- Какая у меня была квартира! Тут, таки да, нет. Их было всего две на тот Харьков и с областью. У меня и первого секретаря об-кома. Завидовали все! Все завидовали! И я продал её за большие деньги, такие деньги!

- Настоящие?- не выдержал Герцог.

- Шо значит настоящие? За их я тут купил квартиру... две. Платил наличными. Ай, это была квартира! Сказка, красавица. Две комнаты, балкон, газ иногда, горячая вода, могли дать и хо-лодную. По праздникам. Восьмой этаж. Лифт не работал.

- Дворец,- согласился старый моряк.

- А шо бы вы себе думали? Шоб я так жил, как да! Знаете по-чему я её получил? В том Харькове я был больше чем врач. Я — миды фельшер! Ветеринарный. Вы знаете, шо такое Салтовка? Только я всем лечил триппер, геморрой, экзему. Я ставил клис-тир самому товарищу Марченко!

- Кто такой товарищ Марченко?-Давид Львович надеялся, что сие и есть первый секретарь обкома, чем встреча и закончится.

- Очень большой человек.

Далее старый моряк узнал, что фельдшер пожил тут с доче-рью, потом с сыном. Дети, по обыкновению, оказались сволоча-ми. Сейчас на схеруте в Бат -Яме с одним алтер какером. Тоже аз-ох-ин-вей, кстати. Днями, а то и раньше фельдшер собирается оставить Израиль ради Москвы.

- Вы бывали в Москве?

- Приходилось.

- Ну и как?

- Что?

- Москва.

- Стоит.

- Вот! Там у меня сын. Большой человек. На НТВ... Вы знаете НТВ?

- Слышал.

- Он у них главный по нефти.

Давид Львович хотел поинтересоваться каким концом телеко-мпания добывает нефть, но воздержался.

- Я сыну оставил квартиру в Москве... И машину.

- Стиральную?

Вопрос не был услышан или его просто игнорировали.

- Вы были в Феодосии?

- Был.

Так же Герцог был во всех местах скопления народа в курорт-ный сезон Азовочерноморского бассейна. Наконец нашёлся город, который он не посе щал, - Кисловодск.

-Там у меня брат большой человек — начальник милиции. Очевидно, во всех вышеперечисленных городах большой брат больше чем врача тоже руководил милициями, но в Кисловодске особенно.

11.40. Возвращение домой.

Зять по-прежнему возлежит на диване в позе, выражающей презрение ко всем и вся. Дверь в спальню плотно закрыта. Из всего Давид Львович сделал вывод — утреннее выяснение отно-шений имело продолжение и ещё не вечер. Вздохнул, принялся разогревать себе обед. Он мог спокойно купить себе маленькую квартирку где-нибудь на Севере или Юге у моря. Хотелось помочь ребёнку. Помог.

Хлопнула дверь, появилась дочь.

- Папа ты был в Канаде.

- Был.

- Ну и как там?

- Что тебя интересует? Работа портовых служб? Чёткая. Навигационная об становка сложная.

- Меня интересует жизнь.

- Про жизнь не ко мне. Я что-то мог понять за трое суток сто-янки? Конечно, жили они тогда на надцать уровней выше чем в Союзе. И жили по-разному. Как здесь, и во всём мире.

- Помнишь наших приятелей Шустеров? В Кирьят Шарете купили квартиру.

- Визуально. Представлен не был.

- Уехали в Канаду. Очень хорошо устроились.

- И?

- Ну, не знаю... Может, нам туда перебраться?

- Переехать в Канаду на содержание Шустеров? Будем их ставить в извест ность или осчастливим экспромтом?

- При чём тут Шустеры?! - резко оборвала дочь -.Они там не одни.

- Тоже верно. Нельзя рассчитывать на каких-то Шустеров. Ехать ко всем канадцам. Так надёжней.

- Ты заметил, что с тобой последнее время нельзя разговари-вать?

- Кто же за собой замечает? Как раз наоборот. Помнится --- сам Шустер — программист из неплохих. Работал по двенадца-ть, пятнадцать часов в сутки. После ещё мотался по приватным клиентам. Его жена тоже ишачила. Кажется, стоматолог? Что вы предложите той Канаде ради собственного благополучия.

- Не одни же программисты там нужны.

- Рабочие специальности, естественно, тоже требуются. Потя-нем?

Майя фыркнула, резко повернулась. Дверь в спальню опять хлопнула. Она негодовала на Горбачова, приведшего к распаду такого хорошего Союза, где можно было сонно играть деткам утренники в детских садиках. На Сохнут, не объяснивший, что в Израиле музыканты её уровня и профиля успешно поливают ка-ктусы в пустыне Негев. На себя, вышедшую замуж за невесть что, на Канаду, любящую трудолюбивых программистов и на отца, не желающего ни понять, ни помочь.

Вымыв посуду, Давид Львович ушёл к себе в комнату, плотно прикрыл дверь. К старости стал уважать адмиральский час. С годами он становится длиннее. Прилёг на диван. По выработан-ному десятилетиями условному рефлексу, бросил цепкий взгляд в угол стены, где на переборке каюты висит репитер гирокампа-са. На стене висят фотографии.

Когда купили квартиру и дедушке отвели комнату, Давид Ль-вович занялся устройством уюта в ней. С мебелью было всё яс-но и никаких проблем не случилось. Решил прикупить картин. Хотелось тихих, спокойных пейзажей, бытовых зарисовок и что-нибудь из сельской жизни. В изобразительном искусстве старый моряк разбирается на уровне нравится — не нравится. Однако, по ценам в галереях определился быстро. Подлинники очень до-рогие. Типографские, даже хорошего качества , копии украсить «каюту» не могли. Пришлось публиковать свой архив. Герцог достал из чемодана фотографии, купил рамок — получилось ни-чего себе. Суда, на которых плавал. От парусно-моторной шху-ны до современного контейнеровоза. Люди, с которыми сталки-вала жизнь, места, где пришлось побывать. Среди них повесил часы, вставленные в шлюпочный штурвал. Старую, лихо замя-тую мичманку с белым чехлом, конечно, бинокль. На полочке устроилась стоечка курительных трубок. Купил верёвки, навязал узлов. Тоже вывесил на стене. Всё напоминает маленький част-ный музей. Внук водит сюда друзей на экскурсии.

Взгляд упёрся в пожелтевший снимок. Под стволом толстой пальмы снялись всем кагалом человек пятнадцать. Вот и он сам в первом ряду присел на корточки. Совсем пацан. Сколько тогда было? Семнадцать? Девятнадцать? Последний рейс на «Депута-те». Сухуми. Тогда город назывался Сухум. Забрали отца. Пря-мо с работы. Среди тех, кто за ним пришёл с ордером были и его пациенты. Мама не работала. Старшая сестра училась в музыка- льном техникуме по классу композиции. Давид остался единст-венным мужчиной в семье, кормильцем. Закончил семилетку, отправился в Одессу, поступа ть в морской техникум, хотя соби-рался стать врачом. Мама, никогда, нигде на работавшая, сейчас служит в каком-то учреждении. Семья живёт трудно. Давид мог учиться и работать. Если устроиться на судно, там кормят бес- платно, поэтому, практически, весь оклад остаётся целым, что очень немаловажно для семьи Герцогов. Романтикой моря нико-гда не бредил. Даже не знал, на какое отделение подавать заявле-ние. Посоветовали на штурмана, хотя очень нравилось слово «багермейстер». Приняли на заочное. Давид со студбилетом, как свидетельстве профессиональной принадлежности, отправился в контору Азово-Черноморского пароходства. Строгая девица-делопроизводитель, по видимому комсомолка, потому что корот-ко острижена, с окурком папиросы в углу ярко накрашенного рта, хриплым голосом, рубленным пролетарским языком сказа-ла, что вакансий нет и не предвидится даже для членов профсо-юза. Помог какой-то ответственный товарищ в украинской вы-шиванке, подпоясанный кавказским наборным ремешком с серь-ёзным портфелем о двух замках под мышкой.

- Та поможить вы хлопчику, Вава. Ну шо вы за народ! Наш хлопчик. Из рабочих и крестьян. Не пропадать же!

Давид стоял в ожидании. Нужна работа. Он уже решил выу-чить сестру, накопить денег и поступать в мединститут.

Сестра композитором не станет. Будет играть на скрипке по всяким оркестрикам в провинции, включая ресторанные. Очень неудачно выйдет замуж, родит кучу детей. Мама умрёт в ташке-нтской эвакуации.

Через три часа Давид поднимется на борт первого в своей жизни судна, не подозревая, что на берег не сойдёт в ближайшие пятьдесят лет. За два года побывает матросом, штурманским учеником. В тридцать седьмом его, как передовика производст-ва, комсомольца и студента профильного учебного заведения пе-ревели третьим помощником. Выдвиженец — третий штурман взял фанерный чемоданишко и перешёл из кубрика команды в офицерскую каюту к остальным командирам палубной коман-ды.

Между тем, люди и судно были замечательные. Деревянная трёхмачтовая парусно-моторная шхуна «Депутат» бывший «Фи-ларет» шведской постройки имела финское вооружение и керо-синовый движок. Движок предсмертно стучал при работе, сот-рясая судно, вонял, но гребной вал вращал едва-едва. Бегала шхуна в каботаже по портам Азовского и Чёрного морей. Возила херсонские кавуны, крымские дыни, сухумский табак, керченс-кую рыбу. Командовал судном моряк по зову партии Убийночь Никифор Богданович. Личность легендарная, если не сказать бо-льшего, биографии — самой подходящей. Родом из комбетовс-кой гущи ароматной. Успел повоевать у Щорса, послужить в ЧК, заведовать каким-то отделом в агитпропе. Всюду, куда совала его партия, гнул её линию в дугу. Лучше всего гнулось на фрон-те и в ЧК. Рубай контру в капусту — и вся недолга. С таким на-строением отправился получать образование на курсы красных капитанов. Их организовали из-за сильной нехватки командного состава даже на тот тоннаж, что имелся в наличии, и засилия в этом составе морспецов — чуждого пролетариям элемента.. Ку-рс морской премудрости, что осваивается годами, уместили в две учебные недели. Естественно, пропустив все предметы, ну-жные к изучению, через мелкое сито классовой борьбы и проле-тарского самосознания. Такой двухнедельный капитан заведовал «Депутатом». Справедливости ради надо заметить, что Никифор Богданович в морские дела не совался. Ограничился наблюдени- ем за морально-политическим состоянием судна и экипажа. Ка-ждое утро Убийночь поднимался в штурманскую рубку. Минут пять бараном смотрел на большой голубовато-синеватый лист бумаги на штурманском столе, ни хренаськи не понимая. Лист называется картой. Расчерчен сеткой с карандашной линией, вокруг которой пляшут поставленные точки. Потом спрашивал у вахтенного штурмана.

- Кудой плывём?- далее следовал следующий сакраменталь-ный вопрос. - Когда доплывём?

Штурмана к таким вопросам привыкли, внимания на директо-ра шхуны не обращали. Когда начинал надоедать своим присудс-твием, просто брали в руки секстан. Этого прибора Никифор Богданович боялся панически. На марксистских курсах красных капитанов между политзанятиями и партсобраниями курсантам показывали эту штуку. Строго на строго запретили лапать эту медную загогулину, потому что в приложении к сестану надо

знать мореходную астрономию и свободно читать карту звёздно-го неба. Эти знания у товарища Убийночь упираются в «Гляжу я на нэбо, тай ду мку гадаю. Чому...» Это самое «чому» дальше не пускает. Однако с тех же курсах Никифор Богданович твёрдо знает — не приведи Господи остаться без этой медной штукови-ны! Пиши пропало.

Практически командовал судном старпом Эдуард Викторович Парчелли. Старый моряк из бывших. Плавал капитаном в «До-брфлоте». Командовал большими судами. Ходил на знаменитой линии Одесса — Владивосток. Всегда в прекрасно сидящих ки-телях Грудь их от пуговичной петли до нагрудного кармана пе-речёркивает массивная золотая цепь швейцарских часов «Лон-жин»

- Дворняжка, николаевские осколки,- усмехаясь говорил Пар-челли, намекая на себя и своё бывшее положение.

Таких, как Парчелли, называют морспецами. Вторым штурма-ном и вторым морспецом был Павел Александрович Петров-Го-лицин. Прошлое его туманно. Как говаривал о себе сам второй помощник, происходить имеет из гардемаринов петербургского морского корпуса. На берег Павел Александрович сходил редко, так как ни семьи, ни близких у него не было. Давид подозревал всем комсомольским своим нутром, что где-то за границей у Петрова-Голицина есть семья, а может быть, и дети. Возвращал-ся второй штурман на борт всегда при коньяке в определённых количествах. После чего запирался в каюте до полного уничто-жения купленного. Сколько бы он не выпил, сколько бы времени не оставалось до снятия в рейс, на аврал выходил трезвый и хмурый. Иногда Парчелли замечал ему.

- Полноте, батенька, Павел Александрович, этим положения не выправить. Себя только губите.

- Увы, товарищ старший штурман, вы правы. Не желаете шус-товского дербылзалнуть за компанию с сиротой казанской? Вам, Давид Львович, не пред лагаю. Не имею права портить комсомо-льца и надежду флота. Да и какой это шустовский? Сплошной «Спирттрест».

Когда Давида двинули на повышение, его вызвал Убийконь.

- Ты, товарищ Герцог, классовой бдительности не теряй. Мо-мент чичас чижолый. Вопрос стоить с ребром. Или воны нашу пролетарскую власть или мы их. Чуть шо — соопчи. Специва-листы — воны и есть специвалисты. Скрытые враги.

Время прошедшее рядом со скрытыми врагами, Герцог счита-ет величайшей жизненной и морской школой. Его никто из них специально не учил. Относились, как к равному, коллеге, с ува-жением. Просто жили и служили вместе. Потом молодые штур-мана удивлялись между собой — откуда у их капитана такая вы-соченная культура судовождения и врождённый аристократизм. В конце тридцать девятого года, во время смены вахт, Эдуард Викторович не сразу ушёл с мостика, как-то между прочим сп- росил.

- Великодушно извините, Давид Львович, что вы собираетесь делать в дальнейшем?

- Плавать,- пожал плечами Давид. Он не понял сути вопроса. 9

- Совершенно верно. Где? Полагаете остаться на нашей посу-дине обрастать ракушками? Со временем милейший Павел Але-ксандрович примет вас в своё куипанство. Будете вместе уни-чтожать продукцию «Спирттреста».

- Вы же плаваете.

- Мы с Павлом Александровичем — морспецы. Люди живу-щие Христа ради. Сегодня есть, а завтра... Вы — другой набор. Комсомолец, специалист, техни кум заканчиваете. У вас ценз плавания в офицерской, простите, командирской должности. Вы, голубчик, не стесняйтесь. Придём в Одессу, идите-ка в кадры Добивайтесь перехода на хорошее, большое судно.

Герцог последовал совету чифа. Неожиданно легко перевёлся на «Профинтерн». Пароход, работающий на средиземноморской линии. Значит, экипаж его идеологически надёжен. В угаре уда-чи Давид появился в Арбузной гавани только вечером. Дверь каюты заперта изнутри. Герцог понял, что Парчелли хлопочет где-то по судну, а Петров-Голицин либо списался на берег, или уничтожает остатки «Спирттреста», и оказался прав. На услов-ный стук открыл второй штурман. Хотя на столе стоит пустая бутылка, Павел Александрович по обыкновению хмур и трезв.

- Что это вы поздненько, товарищ штурман?

Такого приёма Давид не ожидал, да и Петров-Голицин никог-да не позволял себе ничего подобного. Что-то неуловимо изменилось в каюте.

- Где Эдуард Викторович?

Второй помощник полез в рундуке достал оттуда золотой «Лонжин» с це почкой. Бросил на стол.

- Вам.

- Где Эдуард Викторович?

Предчувствие чего-то нехорошего захолодило душу.

- Забрали.

Герцог значение этого слова, сказанного таким тоном отлич-но знает. Опустился на заправленную койку, чего ранее никогда не делал.

- Кто?

Вопрос был праздный, как сказал бы Петров-Голицин, поэто-му Павел Алек сандрович длинно посмотрел на Давида.

- НКВД.

Беспартийный морспец Парчелли Эдуард Викторович, пяти-десяти двух лет от роду, имеющий происходить из дворян Тав-рической губернии, вдовец, бездетный, старший штурман пару-сно-моторной шхуны «Депутат». Оказался правым ревизиони-стом левоцентристкого уклона, троцкистом, агентом мусаватис-тов, резидентом бразильской разведки, контрреволюционером, готовящим покушение на товарища Сталина.

- Почему он часы не оставил вам?

- Смысл? Я следующий на очереди. Кому я их передам?

- Вы уверены?

- Святая наивность. В конце-концов настругают штурманов. Ко-личество когда-нибудь перейдёт в качество и чуждый классовый элемент спишут за ненадобностью. Со всех видов довольствия. Кабы мичман — командир башни крейсера "Корнилов" не подх-

ватил дизентерию, не попал обосранный, простите великодуш-но, в морской лазарет, то ушёл бы с семьёй на транспорте «Вели кий князь Константин» в Истамбул и далее на Бизерду. И не имел счастья быть вашим соплавателем.

- У вас коньяку нет? Дайте выпить,- попросил Давид.

Петров-Голицин ошибался довольно сильно. Его назначили чифом. На две освободившиеся вакансии прислали свеженьких курсовиков. Теперь обучение на курсах растянулось на три неде-ли. Однако, учили на них по-прежнему и прежнему. Кто-то дол-жен командовать судном. У товарища Убийночь имелось две, но пламенные страсти. Читка газет «Правда», «Известия», «Моряк» и маузер. Пистолет висел в большой деревянной кобуре на гвоз-де, вбитом в переборку каюты. После завтрака и визита на мос-тик с узнаванием кудой плывём, капитан спускался в каюту чи-тать газеты Когда газета прочитывалась, расстилалась на столе, и наступал черёд маузера. Он разбирался, смазывался, собирал-ся, проверялся. После чего прорабатывалась следующая газета и снова разбирался и собирался пистолет. Таким образом маузер чистился по пять-семь раз на дню. Эта операция проливала ба-льзам на суровую морскую душу большевика Убийночь. В этом творческом действии достиг высот неописуемых, гениальной виртуозности. Мог собирать, разбирать и смазывать с открыты-ми глазами, вслепую, стоя, лёжа на рее, сидя в гальюне в силь-ный шторм при спущенных галифе.

В экипаже сложилась сложная обстановка. Никифор Богдано-вич воспользовался тем, что классовое происхождение в коман-дирской части экипажа «Депутата» сложилась в пользу гегемо-на, решил поприжать единственную контру на борту — старпо-ма. Он понимал, что без морспеца далеко не уплывёшь или уп-лывёшь так далеко, где нет географии. Поэтому всё делал хит-ро. Саботировал данной ему властью, практически, все распоря-жения старшего штурмана. Тем более курсовики пришли грамо-тные. Знают страшно умное слово «Бакштов» и за обедом в ка-ют-компании не лезут пальцами в борщ, дабы достать кусочек мяса. Совсем наоборот. Схлёбывают юшку. Из пустой тарелки пальцами берут кусочек мяса, кладут его на ложку и с неё отпра- вляют в рот. Павел Александрович чувствовал в какую сторону развивают ся события, но службу продолжал нести чётко. Море — есть море, но готов в любое время к любому финалу. Без крайней нужды с заведующим шхуной не общался. Так, зайдя к Убийконю по какому-то вопросу вертел в пальцах ма ленький чёрный болтик, подобранный на палубе. Беседы не получилось. Уходя, Петров-Голицин в сердцах положил болтик на уже про-масленную газету. Никифор Богданович этого не заметил. Во время разговора с контрой в слепую собирал пистолет, глядя в иллюминатор на крепкий рассол волны за бо ртом. Старпом хло-пнул дверью, капитан щёлкнул затвором, спустил «собачку» Всё было, как всегда, идеально. Тут-то заметил на газете маленький чёрный болтик. С четверть часа переводил взгляд с пистолета на болтик и назад. Потом попробовал пристроить болтик к разным частям маузера. Никуда не подходжит, а из дула вываливается. Никифор Богданович медленно разобрал оружие. В том же тем-пе собрал. Болтик остался не при деле. Мир директора Депута-

та» рушился. Убийконь встал, закрыл дверь каюты на ключ. К ужину не вышел, к чаю не появился. Это вызвало некий интерес у кают-компании. Наиболее идеологически выдержанной его части. Когда же по утру после гальюна Никифор Богданович не появился на мостике с традиционным — Кудой плывём? - у той же части экипажа началось лёгкое волнение, перешедшее к обе-ду в тяжёлый хипес. Старпом приказал взломать дверь капитан-ской каюты Взорам желающих предстал товарищ Убийконь Н. Б. — буревестник морской революции. С перекошенным лицом и лихорадочно горящим взором, весь в поту лихорадочно разби-рал и собирал маузер. Ни на какие внешние раздра жители уро-ждённый комбетовец не реагировал. А на газете лежал малень-кий чёрный болтик. В Керчи вызвали карету скорой помощи. Когда санитары выводили заведующего парусно-моторной шху-ной «Депутат» на земную твердь, он горько рыдал. Телеграфно сообщили в пароходство о пробоине в экипаже. Можно было снестись по радио. Радиостанция на борту есть. Работает с за видным постоянством. То не передаёт из-за расстояний, то не принимает по той же причине. Вечером телеграф настучал ответ. Капитаном парусно-моторной шхуны «Депутат» назначается Петров-Голицин П.А. Из Одессы высылается поездом новый старпом. Получайте.

В январе 1942 года транспорт Черноморского флота «Депу-тат» под командованием старшего лейтенанта Петрова-Голицина взял груз артиллерийских снарядов и противопехотных мин. Снялся из Темрюка на Феодосию. Шли ночью, прижимаясь в те-нь берега. С рассветом были в Феодосийском заливе. До причала оставалось четыре кабельтова, когда начался авиационный налёт на город. Петров-Голицин решил переждать налёт мористее, лёг на новый галс, но на шхуну свалился невесть откуда взявшийся «мессершмитт». Немец работал грамотно. Заходит со стороны солнца по оси корпуса. Шхуна на перемен ных галсах пыталась уклоняться от крупнокалиберных пуль и снарядов. Слишком не равны силы у молодого авиационного двигателя и старой, про-битой и филающей парусины с керасиновым мотором. На четвё-ртом заходе снаряд угодил в палубный груз. Над морем взметнулся столб пламени и воды, сопровождаемый гулом силь-ного взрыва.

17.00. Ужин. Зять влетел в пинат охель с всклокоченными во-лосёнками во круг аккуратной лысинки на макушке, расширен-ными зрачками глаз, смот рящими в одну точку. Дочкиного сам-ца обуревает очередная гениальная идея. - Давид Львович, я мо-гу с вами поговорить, как мужчина с мужчиной?

- Излагай, только быстро.

- Почему?

- После ужина я ухожу.

Колясик резко повернулся на пятках, на сколько позволяют домашние тапочки, кинулся в спальню. Из-за закрытой двери донёсся двухголосный народный гнев. Лейтмотив обычный и постоянный. Про жадного старика, его деньги и жизнь в Изра-иле. Герцогу безразличны мысли зятя о себе. Гораздо важнее, что думает он о зяте. К сожалению, думать нечего. Помыл пос-уду, отправился в бильярдный клуб. Раньше захаживал в русские книжные магазины Теперь там делать нечего. Два часа играл. Остался в плюсе.

20. 00. Чай. Потом смотрел телевизор. У него маленький «Шарп» Зять поскрёбся и вошёл, когда Герцог следил за разви-тием событий в лёгком детекти вчике по немецкой программе. Язык он знает так себе, но достаточно, чтобы понять суть проис-ходящего.

- Хотите абрикосов, Давид Львович?

- Спасибо нет.

- Раньше вы относились к ним доброжелательно.

- Я и сейчас желаю им всяческого процветания и счастья в личной жизни.

Николай уставился на тестя полным бараном.

- Не понял?

- А себя?

- Не будем будировать этот вопрос.

- Правильно, лучше муссировать.

Опять пауза. Николай никак не может подобраться к главно-му. Просто выпалил

- Я приглашаю вас в шутафут!

- Согласен, когда пойдём? Это далеко?

Зять наконец вышел из себя, что сделать совсем не трудно.

- Я, я!.. Я устал от вас! С вами невозможно разговаривать!-страстно закричал зять и начал поедать абрикосы, принесённые в дар, к которым относился доброжелательно.

- Надо ли?-поинтересовался старик.

Пришёл из армии внук. Герцог не может понять, как можно защищать родину, когда солдат почти каждый день ночует дома, притаскивая с собой оружие.

Парень быстро поел под аккомпанемент недовольства своей матери, пришёл в комнату к Давиду Львовичу, удобно устроился на диване. Сызмальства тянется к деду, чувствуя в нём крепкое мужское начало.

- Дед, давай общаться, а то мне скоро на свиданку бежать.

- Давай,- грустно улыбнулся старик, - потому что я тоже бегу только в обра тную сторону. Времени для общение остаётся всё меньше и меньше.

Внук рассказывал, дед откровенно реагировал, возможно не-впопад. Думал, что ради таких минут стоит коптить небо, сидя проржавевшей декой на песчанной банке в стороне от фарватера жизни. Герцог встал, вынул из шкафа портфель-"дипломат". От-туда достал золотые часы с цепочкой. - На, твои.

- Дед, зачем?!- удивился солдат. У меня в пелефоне и на руке, в компьютере... Всюду часы.

Давид Львович, не торопясь, завёл часы. Приложил к уху.

- Идут. Швейцарские. Фирма «Лонжин». Я не часы отдаю те-бе. Тут золота в корпусе и крышках — на авианосец хватит. Это твой НЗ. Ни в коем случае не продавай их. Из каждого безвыход-ного положения есть выход. Хуже, лучше, но есть. Можешь реа-лизовать их только за секунду до падения занавеса. Они спасут тебе жизнь... Или тем, кого любишь.

Парень очень внимательно посмотрел на часы. Аккуратно су-нул в карман.

- Ладно, дед, побежал. Хавера ждёт. Бай!

- Бай! А ты в мою породу пошёл, слава Богу!

- Куда мы денемся!

- Беги!

22.30. Герцог лёг спать. За окном шумели автомобили, на ав-тостоянке сработала противоугонная сигнализация, соседи руга-лись на иврите. Он подумал, что зря ждал этот день. Ничего не приключилось Ни хорошего, ни плохого. Обычный день, обыч-ного израильского гражданина без знания иврита, живущего на пособие по старости от Битуах Леуми.

15. 10. 2000. в 23.57. по израильскому времени сердце Герцога Давида Львовича остановилось. Умер во сне. Не причинил ни-кому неудобств, связанных с уходом за смертельно больным че-ловеком. Всё прошло тихо, спокойно, неза- метно. Как сказал бы сам старый моряк, — самостоятельно.

Большой Тель-Авив 2002 год.

Михаил В. Гольд

воскресенье, 26 ноября 2023 г.

Комментариев нет:

воскресенье, 26 ноября 2023 г.

Комментариев нет:

воскресенье, 26 ноября 2023 г.