Михаил В. Гольд.

                             ДЕНЬ ИЗРАИЛЬТЯНИНА

    День  ещё  не  начался,  а  жизнь  уже  удалась  и  обжалова-нию  не  подлежит.                             

    3-00.  Соседи — семейная  пара  Рути  и  Шалом  Леви  верну-лись  с  какого-то  торжества  и  стали  под  дверью  громко  выя-снять,  как  могло  случиться,  что  ключи  от  машины  есть,  а  от  входной  двери  квартиры  нет,  когда  они  висели  на  одном  брелоке.

    3-40.  Зайдя  в  тупик,  перешли  ко  второму  вопросу.  Искон-но  русскому — что  делать?  Семейство  Леви,  предчувствуя  послепраздничный  ночной  экшен,  который  всегда  случается,  отправило  детей  к  бабушке  Тове  в  Реховод.  Можно  поехать  туда  досыпать,  что  осталось,  но  возвращаться  придётся  всё  равно  сюда — к  закрытой  двери.

    3-52.  Позвонили  в  закрытую  дверь,  но  уже  нашу.

    - Сволочи! - чётко  отрезала  жена.  Перевернулась  на  другой  бок,  натянула  на  голову  простыню.  

    - Бокер  тов,  Захар!-мило  улыбнулась  мне  в  своём  потряса-ющем  супер  мини  мать  троих очаровательных  малолетних  головорезов.

    - Алан!-буркнул  Шалом.  Как  обычно,  его  обвинили  во  всех  смертных  грехах.  Израильтянки — народ  самостоятель-ный  и  горячий.  Рулят  мужьями,  слов-но  автомобилем.  Ездят  они отчаянно.

    - Бокер  тов,  хаверим!-сообщил  я  с  намёком — не  для  од-ного  меня  утро  хорошее.  Для них  оно  ещё  лучше.

    Плевала  Рути  на  мои  грязные  намёки.  Поправила  лямку  более  залихватского  чем  мини  декольте  и  с  обязательным  «слиха»  приступила  к  делу.  Пришлось  по  второму  кругу  выслушать  проблему  и  её  простое  решение.  С  нашего  мерпесет  перелезть  на  собственный.  Пожалуйста,  сколько  угодно!  Трисы открыты,  и  с  балкона  открывается  широкий  вид  в  светлое будущее.  Шалом  в  нём  оказался  за  считанные  секунды.

    - Слушай,  Рути, - предлагаю  я.-  Две  минуты. Шалом  откро-ет  входную  дверь и  ты  войдёшь.

    - Лё!-следует  ответ  гордой  цабры.-Ани  цриха  лехиёт  им  баали!  Таазор  ли!

    Декабристка!  Те  отправились  в  Сибирь  и испортили  мужь-ям  каторгу.  Княгиня  Леви целенаправленно  и  планомерно  портит  Шаулю  всю  жизнь.

    Чихала  Рути  на  ту  русскую  историю.  Последний  раз  поп-равила  лямку,  резким  движением  задрала  узкую  юбку  на  талию  и...  Я  поплыл.  Тем  более,  что  под  той  юбкой  кроме этих  хутини  ничего  нет,  а  соседка — дама  интересная  и  знойная.  И  спина  у  меня  всё  ещё  чешется.

    Альпинизм  начался!  Для  начала  мы  упёрлись  в  стену  тем,  что  вываливается  из  декольте.  Пытаюсь  помочь  разру-лить  ситуацию.  Получаю  сразу  несколько  взаимоисключаю-щих приказов.

    - Помогай  мне!- и  тут  же.- Не  лапай  меня!

    Наконец  то,  что  упиралось  в  стену  перебрасываем  по  одной.  Верх  принимает  Шалом. Оставшееся  внизу  переправ-ляю  двумя  половинами.  Всё!  Куда  там!  Рути  в  процессе  не  выдержала  и  что-то  сказала  мужу.  Тот  ответил.  А  разговари-вают  евреи  всех  стран  руками. Успеваю  подхватить  соседку  обратно,  но  не  очень  аккуратно.  Рути  стоит  в  известной  и  всеми  любимой  позе  «раком».  От  пейзажа  начинает  кружи-ться  голова  и  приходить  нехорошие  мысли.  Геверет  Леви  наконец  поняла  двойственность  своего  положения.  Приняла  вертикальную  стойку  и,  не  поправляя  туалета,  виляя  бёдра-ми,  подрагивая  блестящими,  без  целлюлита  ягодицами,  нап-равилась  на  лестничную  клетку.  На  прощанье  бросила через  плечо.

    - Паам  ба.

    Пугаюсь.  Что  ребятки  придумают  в  следующий  раз?  С  нейтральной  территории  звенит голос  Рути.

    - Тивтах  делет,  тембель!

    Возвращаюсь  в  спальню  весь,  как  есть  при  сабле.  Ещё  пятнадцать  минут.  Решаю  использовать  их  с  пользой.

    - Иди  на  фиг,  дурак!- раздаётся  из-под  простыни.- Я — ев-рейская  женщина!

    - Ну  и  что?- не  понимаю  я.

    - Значит,  человек  больной.  Вечером!

    Шаркаю  на  кухню.  Зачем-то  открываю  холодильник,  когда  мне  надо  совсем в  другое  место.  Самые  прогрессивные  мыс-ли  посещают  меня,  именно  там. Наверное,  в  таких  компле-ксных  муках  творчества  и  рождаются  великие  философы.  Из  туалета  перекочевал  в  ванную.  Посмотрел  на  себя  люби-мого  в  зеркало.  Жена  права.  С  такой  мордой  и  туда  же.  Вечером  она  станет  лучше? Всё,  готов  двинуться  по  ежедне-вному  кругу.  Жизнь  между  хомутом  и  стойлом.  Из  комнаты  напротив  выплывает  на  автопилоте  натуральная  блондинка  в атласной  пижамке.  Точная  копия  жены.  Не  открывая  глаз  движется  к  заветной  двери.  На  полушаге  сомнабулически  замирает,  поворачивается  ко  мне.

    - Папочка,  у  тебя  вкусный  одеколон.

    Начало  многообещающее.  А  продолжение?

    - Па,  мне  нужны  деньги.

    Фу,  как  банально.

    - Хочешь  купить  Фудзияму?

    - Картис  в  филармонию.

    - Святое  дело!  На  сколько  я  должен  полегчать?

    - Сто  пятьдесят  шекелей.

    Это  ещё  куда  ни  шло.  Достаю  из  лопатника  сотню.

    - Сто  пятьдесят.

    В  открытые  на  ширину  смотровой  щели  танка  глаза  мы  всё  видим.

    - На  полтинник  расшнуруешь  маму.

    - У  неё  нет.

    - Скажешь  ей,  чтобы  взяла  в  тумбочке.

    - В  какой?!- щели  немедленно  превращаются  в  две  зелё-ные  галактики.

    Я  тоже  хотел  бы  знать.  Многое  хочется  знать,  чёрт  побери!

    - Надеюсь,  ты  не  одна  идёшь  в  филармонию.  Тащится  от  классической  музычки  надо  с  кем-то.  Тогда  кайф  полноцен-ней.  Это  тебе  не  дискотека.-угадал, угадал!  Мы  идём  с  Авнером.  Что-то  я  стал  путаться  в  авнерах,  эле,  максах,  алексах  и  сергеях.  Выясняю — Авнер  совсем  не  Эле,  как  думается  мне. Я  видел  пухлого  увальня  в  вечно  полузаправ-ленной  рубашке,  висящих  штанах, заразительно  шаркающего  пляжными  тапочками. Забывал  здороваться  и прощаться.  Съе-дал  за  раз  недельный  запас  печенья  и  выпивал  месячную  норму  кофе.  Эпизод,  мусор  истории,  вчерашний день. Авнер  подтянут,  спортивен,  аккуратен,  внимателен,  вежлив,  читает  книги  на  английском  и  никогда  не  забывает  поинтересова-ться  моим  мацавом.  Меня  интересует  совсем  другое. При  куче  таких  достоинств,  не  стану  ли  я  дедом  в  ближайшем  обозримом  будущем?  Есть  ли  гарантии окончания  тихона?  Мне  обещают  сплошной  беседер,  приправленный  гамуром.

    - Папуля  есть  куча  противозачаточных  средств  как  техни-ческих,  так  и  медикоментозных.

    Слышите  музыку  построения  фразы  и  уверенность  произ-ношения?  Хочется верить,  что,  именно,  так  и  будет.  С  этой  верой  в  светлое  будущее  убываю. Никогда  ещё  не  тратил  столько  времени  на  воспитание  собственного  чада. Растишь,  растишь  ребёнка,  вкладываешь  всю  душу  в  это  самодвижу-щиеся имущество,  а  оно  незаметно  перебирается  к  другому.  Только  потому,  что  он читает  на  английском  и  не  забывает  поинтересоваться  моим  мацавом.  Обидно,  честное  слово!  Не  прибавляет  бодрости  и  то,  что  машина  зажата  с  двух сторон.  Минут  пять,  как  оглашенный,  верчу  баранку  в  разные  стороны,  дёргаю  реверс.

    В  1946  году  за  окраиной  Тель-Авива  бывший  командос  и  лейтенант  армии Её  Величества  королевы  Англии  Дов  ( Мишка)  Левит  из  Белоруссии  со  товарищи  организовал  фир-му,  работающую  металл.  В  соратники  устроились  Соломон  (Мони)  Шварц — выходец из  польского  Пинска  и  бесарабс-кий  Герш  Вайс  Левит  был  одним  из  лучших сварщиков  Па-лестины  на  тот  момент.  Вайс — механиком  от  Бога,  а  Шва-рц — великий  гешефтмахер.  Дела  у  них  пошли.  Первым  не  выдержал  Вайс.  Скоропостижно  умер.  Доля  отошла  его  сы-ну.  Сынуля  оказался  нетрадиционной  сексуальной  и  жизнен-ной  ориентации.  Фирмой  «Валяш»,  по  первым  буквам  фами-лий  владельцев,  не  интересовался.  Левит  пригласил  Шварца  на  паях  выкупить  долю  бывшего  компаньона.  Мони  прореа- гировал  вяло.  Его  больше  интересовала  спекуляция  земель-ными  участками – дело  гораздо прибыльнее  и  приятнее,  чем  работа  с  металлом.  Дов  один  выкупил  долю.  Потом  «Ва-ляш»  неожиданно  оказался  на  пути  строительства  окраин-    ной  улицы — Ибн  Гвироль.  Шварц  предложил  Левиту  сделку. Денежную  компенсацию от  Тель-Авива  за  место  он  берёт  себе  в  счёт  доли  и  выходит  из  дела. Дов стал  единст-венным  владельцем    фирмы.  Построил  её  заново  на  новом  участке,  который  с  течением  времени  окажется  тоже  не  на  окраине.  «Валяш»  знал  разные  времена.  Работало  и  сто,  и  двести  рабочих.  Трудились  в  две,  три смены.  На  момент  моего  найма  Дов  натаскивал  в  бизнесе  внука  и  коллектив  составлял  человек  пятнадцать.  Так  он  и  колеблется.  Пятнад-цать,  плюс,  минус  пять.  Левит  закатил  шикарное  пятидеся-тилетие  конторы,  после  чего  отправился на вполне  заслужен-ный  отдых.  Между  прочим  не  только  адон  Шварц  интересо-вался  землёй.  Дову  тоже  не  чужда  жажда  наживы.  Оказало- сь,  что  половина  той  окраинной  улицы,  а  ныне  самого  ла-комого   и  дорогого  севера  города,  Ибн-Гвироль  и  ещё  что-то,  и  ещё  много  того  в  наших  руках.  Теперь  фирма  у  вну-ка  Давида  (Доди)  Левита.  Так  себе  руки.  Скорее  ручоночки.

    Пока  ехал,  из  каждого  светофора  вываливались  прелести  Рути  разного  цвета  Мечты  о  прекрасном  прервал  Мойша  прямо  в  раздевалке.  Мойша — молдавский  москвич,  любите-ль  путешествовать  за  границу.  Чтобы  на  эти  походы  были  средства,  шестидесятичетырёхлетний  бывший  инженер-меха-ник  спит  в  хедер  охель  на  столе.  Маленький,  лысенький,  со  слезящимися  вечно  воспалёнными  глазками  в  почему-то  старой  дырявой  робе,  хотя  её  мы  получаем  каждый  год  по  сезону.  Считает  себя  интеллектуалом.  

    - Захар,  вы  на  местные  свадьбы  ходите?

    - Когда  приглашают.

    - Сколько  сейчас  несут?

    - Чего?- не  понимаю  я.  Призрак  соседки  ещё  сладко  вита-ет,  где-то  в  подсознании.

    - Денег  в  подарок.

    - По  разному.  Всё  зависит  от  степени  близости  к  новобра-чным.

    - Минимум?

    - Двести  шекелей.

    - Много!

    - Не  идите.

    - Думаете  можно?

    - Почему  нет?

    - Сын  пригласил.  На  севере.  Ещё  дорога,  бензин...

    На  Мойшу  смотреть  больно.  Жизнь  не  удалась  в  очеред-ной  раз.  

    - Почему  сын?-  пусть  Мойша  простит  мою  тупость.  Ниче-го  не  понимаю.

    - Он  женится.  На  этой  дуре.

    - Вы  её  не  любите?

    - Нет.

    - Как  тогда  общаться  собираетесь?

    - Они  на  севере.  Далеко.  Дорога,  бензин...

    - Теперь  понятно.

    - С  пары?

    - Что? 

    - Двести.

    - С  носа.  Вы  можете  идти  без  сожительницы.

    - Неудобно.

    - Тоже  правильно.

    Мойша  уходит  обкашливать  в  своей  федерации  получен-ные  сведения  и  собственное  горе. 

    Раздаю  работу,  подхожу  к  Алику.  Старик  Дов  называл  нас  бригадирами.  В  лучшие  времена. Доди  именует — руко-водителями   работ.  Он  большой любитель  громких  фраз  и  всяких  там  действий.  К  названию  фирмы  присобачил — конструкции  из  металла.  Прибыль  новшество  не  увеличило,  но  приятно  У  меня  слесаря-сварщики.  Алик  командует  ги-бочным  прессом,  гильотинами, прокаткой  и  прочими  машин-ками.  Всем,  что  связано  с  заготовкой. У нас свои маленькие  хитрости.  Над  развёрнутыми  чертежами  мы  говорим  о  набо-левшем,  за  жизнь,  но  только  по-русски.  Действительный  ру-ководитель  работ  и мальгизан — Ицик.  Ни  хрена  по  русски,  естественно,  не  понимает.  Любой  чертёж для него — священ-ная  корова,  идол  дикаря.  О  его  технической  грамотности  можно  слагать  легенды,  передавать  их  из  уст  в  уста,  как  еврейский  народный  эпос — сипурим  шель  сафта.  Любую  техническую  проблему  решает просто  и  весьма  талантливо.

    - Осим  каха,  ахар  ках  каха,  лисавев,  лаофок  вэ  зеу.  Никуда. (Делаем так, потом так, повернуть, перевернуть и всё. Точка.)

    Вот  вам,  пожалуйста,  техническая  политика  на  сегодня  и  всегда,  а  заодно  и  кредо  на  тот  же  срок.  Всё  остальное  на-ши  с  Аликом  проблемы.  Только  не надо  думать,  что  Ицик — глубокий  дурак.  Прекрасно  работает  на  мальгизе, знает  расчёт  гибки  металла,  вполне  уверенно  варит  электродами,  может  отъиметь  любого  клиента.  Просто  шестидесятилетний  живчик  Ицик  с  четырнадцати  лет  на  заводике.  Учил  его  всё  тот  же  Мишка  Левит,  а  это  дорогого стоит. Поруководив  часика  полтора  трудом  праведным,  чувствую  неотвратимое  приближение  первого  перерыва,  иду  хлебнуть  «кока-колы»  из  холодильничка.  По пути  спотыкаюсь  об  Альберта  Абута,  трудолюбиво  подпирающего  стену  в  позе  задумчивого  Пуш-кина  работы  Антакольского.

    - Ма  кара  итха? (Что с тобой)- интересуюсь  из  природной  вредности.

    - Швита  Италькид! (Итальянская забастовка)- гордо  заявля-ет  Абут  и  разъясняет  свою  позицию  на  сегодня  и  всегда.- Эйн  тасефет — эйн  авода! (Нет добавки, нет работы.) - поду-мав  немного,  мстительно  добавляет. — Балабайт -  сюка! (Хо-зяин --- сука!)

    - Гам  нахон. (Тоже правильно)- выражаю  крайнюю  интерна-циональную  солидарность.

    Что  балабайт — сука,  давно  не  новость.  Альберт  пару  лет  назад  сам  был  кровопивцем.  Отмантулил  двадцать  лет  на  заводе,  его  перемкнуло.  Уволился  и  открыл  на  пару  с  бра-том  магазинчик  готового  платья,  в  котором  ни фига  не  по-нимал.  Дело  пошло.  Настолько  неожиданно,  что  Альберт  даже  подумал  о  происках  антисемитов.  Однако,  стоять  за  прилавком  и  предлагать  посетителям  штаны  в  высоком  зва-нии  владельца  просто  невыносимо  марокканской  душе.  Бра-тья  перебрались  через  дорогу  в  кафешку.  Пить  кофе  и  оце-нивать  проходящих  мимо  красоток.  Там  и  решали  насущ-ные  вопросы  бизнеса. Чтобы  успешный  бизнес  продолжал  функционировать,  был  нанят  продавец.  Кофе  кончился  ве-сьма  плачевно. Брошенный  на  произвол  судьбы  и  кассы про-давец  очень  скоро  стал  владельцем  всего  готового  платья,  оставив  гордым  братьям  долги  за  выпитый  кофе.  Пришлось  возвращаться  к  суке.  Хозяин  оказался  не такой уж сволочью,  как  хотелось.  Назначил  ветерана  производства  начальником  мусорного  движения.   В  обязанности  входит  поддержание  санитарного  порядка  на  вверенной  территории  и  закупка  прохладительных  напитков  из  расчёта — бутылка  в  день  на  морду.  Первую  часть  Альберт  с  негодованием  отвергает.  Из  второй  извлекает  посильную  выгоду.  В  конце  каждой  неде-ли  грузит  в  багажник  своей  «субару»  ящик  неучтённого  напитка.  Был  пойман  на  горячем.  Точнее — холодном.  Из  за-рплаты  вычли  месячную  стоимость  пузырящейся  жидкости.  Получилось  красиво.  Альберт  пробовал  биться  в  истерике,  призывал  на  голову  эксплуататора  все  проклятия  во главе  с  Гистадрутом  и  коллективным  договором.  Работодатель  пома-хал  перед его  носом  фирменным  конвертом,  заверил,  что  в  нём  лежит  увольнительное письмо.  Чем  моментально  привёл  зарвавшегося  Абута  в  рабочее  состояние. Опять  критические  дни.  Думается  сука  скоро  наполнит  конверт  содержанием.

    До  первого  перерыва  дожили  без  потрясений  и  природ-ных  катаклизмов. После  завтрака  спускаемся  с  Аликом  в  цех  покурить.  Рядом  пристраивается  Дима  на  корточках,  хотя  есть  свободный  стул.  Очень  привычная  для  него  поза.  В  душевой  прочёл  его  биографию.  Авторитетная — доложу  я  вам.  Мне  довелось  родиться  у  самого  синего  моря.  В  ма-леньком,  сером  от  пыли  и  татарника  городке.  Каждый  вто-рой  житель  отбывал.  Каждый третий — поднадзоник,  каждый  четвёртый — готовился.  Я  удержался  в  первых,  но  тесно  общался  со  всеми,  поэтому  кое-что  разумею.  Век  сломоны  не  видать!  Дима — золотые  руки,  еврейская  голова  хотя  чис-тый  гой.  Сварщик,  слесарь,  токарь,  замок  откроет  любой.  Это  от  прошлой  квалификации.  Сюда  его  привезла  жена  по  фамилии  Штейн.  Верно  ждала,  пока  Дима  мотал  срока.  Притащила  на  себе,  чтобы  вырвать  из  привычного  жизнен-ного  круга.  Дима  от  такого  жизненного  подвига  охренел.  Вместо  того,  чтобы  заняться  делом,  пошёл  трудиться  на  за-вод. Некоторые,  прослышав  о  очень  авторитетном  прошлом  пытались  приглашать  в  интересное.  Мы  сошлись  быстро  и  немногословно.

    Недалеко  устроились  три  богатыря: Лёва,  Фима  и  Изя.  Не  курят.  Просто  иврит — острый  нож  в  их  иссохшиеся  еврейс-кие  сердца.  В  столовой  этот  язык  профилирующий. Чего  си-деть  баран-бараном  на  третьем  десятке  лет  пребывания  в  стране  и  пялить  с  умным  видом  ничего не понимающие зен-ки?  Тут  можно  поговорить  про  то,  что  было,  какими  были.  Наводнение  в  Козлодоевске,  награждение  тружеников  ЖЭК  №2  по  итогам  отопительного  сезона.  В  совке  сахар  был  слаще,  кипяток  горячее,  а  уж,  как  ласково  журчал  разби- тый  унитаз  в  общественном  туалете!  Один трудился  мелким  общественно бесполезным  функционером,  другой — экономис-том  по  профсоюзной  линии. Третий — не  известно  кем,  но  утверждает,  что  кино  его  конёк.  Богатыри  на клеточном уро-вне  отрицают  местную  действительность  в  прошлом,  насто-ящем  и  твёрдо  уверены,  что  будущего  тут  нет.  Жизнь  у  них  не  сахарная.  Один  мотается  в  Тель-Авив  из  Ашкелона,  другой — из-под  Хадеры,  третий — язык  можно  сломать  по-ка  выговоришь  это.  Все  трое — поалим  клалим.  Доля  тяжё-ла,я малооплачиваемая и не  постоянная.  Принеси,  подай,  иди  на  фиг,  не  мешай.  Однако,  ни  один  не  делает  попыток  сло-мать  судьбу.  Кивают  на  ссуды,  машканты.  Сейчас  дают  ука-зания  премьер-министру,  что  надо  делать  для  укрепления  страны.  Это  они  ему  советуют  каждый  день,  но  между  со-бой. 

    Созидательно  трудимся.,  когда  рабочий  шум  перекрывает  очередной  крик  души.

    - Кус  омо,  дафук!!! (непереводимая игра слов)

    Это  Ави.  До  появления  на  заводике  русим  считался  круп-нейшим  специалистом.  Тогда,  как  и  в  данный  момент  мог  присобачить  железяку  ещё  дальше.  Просто  в  те,  святые  вре-мена,  всё  делалось  втихаря.  Сейчас  много  грамотных  лиш-них  глаз  вокруг.  Положительно  в  Израиле  невозможно  сос-кучиться.  Теперь  по  ходу  пьесы  истерика.  Правильно.  Вок-руг  одни  инженеры,  и  в  рожу  плюнуть  решительно  некому.  Всё  выдаётся  таким  голосом  и  тоном,  словно  бедному  Ави  делают  повторную  брит  милу.  Вопрос решается  просто.  К  нему  подходит  Дима  и  на  изящном  иврите  просит  взять себя  в  руки.

    - Слышь,  хавер,  сейчас  ка-ак  уе..,  и  будет  беседер  гамур.

    На  Ави  магически  действует  лингвистическая  конструк-ция  «..как  уе..»  с  бе- седер  гамур.  Хватает  диск  и  наступает  на  горло  собственной  песне. Не  успеваем  насладиться  тиши-ной,  а  из  нижнего  мисрада  несётся  душераздирающий крик.  Аж,  мурашки  по  коже.

    - Захар!  Заха-ар!!!

    Кажется  на  Ицика  наехал  автопогрузчик  и  катается  по  нему.  Минаэль  зовёт полюбоваться,  что  хорошего  из  этого  вышло.

    Ну,  что  на  этот  раз?  Картиночка  достойная  кисти  велико-го  Брюлова  или Рубо.  Это  не  последний  день  Помпеи.  Го-раздо  ой.  Наш  Ицик,  который упадёт  в  котёл  с  кипящей  смолой  в  преисподней  и  выберется  оттуда,  не  запачкав  по-дошв.  Ицик —способный  уговорить  высохший  за тысячу лет  баобаб, забился  в  угол  кресла.  С  языческим  ужасом  смот-рит  на  бумажку,  которой водят  перед  его породистым  носом.  Руководит  бумаженцией  весьма  светлая личность  с  директор- ским  брюшком.  На  лысине  агрессора  бейсболка  какой-то шмиры.  На    лице  аккуратненькие  бородка  с  усиками.  Ниже  футболка  с  надписью:  « ВАЗ — машина  будущего!»  Слава  Богу  это  вижу  я,  а  не  Деймлер  и Бенц.  Мир бы  остался  с  машиной  будущего.  Далее  «бермуды»  весёленькой  расцвет- ки  «весь  вечер  на  арене».  Совсем  внизу  кроссовки  с  интри-гующей надписью «Рибок»,  рождённые  в  Яффо,  купленные  на  тахане  яшена  в  Тель- Авиве.  Выдающаяся  середина  туго,  с  натягом  опоясана  кошельком,  из  которого  торчат  наушни-ки  и  мобильный  телефон.  Полный  джентльменский набор  нового  израильтянина.  Он  не  только  дрессирует  Ицика  стра-шной  бумажкой,  но  и  приговаривает  при  этом.

    - Ани  олех  Полина.  Зе  иврит.

    Видимо  поясняет,  что  говорит  на  государственном  языке,  будьте-надте.  Мы будем,  что  вы  нам  надте?  Выдёргиваю  бу-маженцию  из  цепких  пальчиков  Ничего  криминального.  На-правление  от  хевры  коах  адам.  К Ицику, увидевшему подоше-дшие  с  фронта  резервы,  немедленно  вернулся  боевой  дух  и  петушиный  задор.  Начал  распускать  перья.  Сообщил,  что  пришедший  не  знает  иврит,  и  поинтересовался,  чего  от  не-го  хотят  таким  экстравагантным  способом  В  доказательство  своей  правдивости  спрашивает:

    - Ми  ата?

    - Ма,  ма? - интересуется  визитёр,  услышав  знакомые  напе-вы.

    - Эйх  корим  леха?

    - А-а...- машет  рукой  гость.

    Правильно.  Нечего  их  баловать.  Гавкнул — и  у  будку.

    - Говорите  на  русском?-интересуюсь  я  для  затравки.

    - А  на  каком  же  ещё???-удивлению  нет  предела.

    Красавец  уже  два  года,  как  в  стране.  Успел  прикончить  два  ульпана.  Сейчас  пришёл  к  выводу,  что  Ицик  абсолютно  не  владеет  ивритом,  когда  сам   отличник  изучения  государс-твенного  языка.  О  себе  нашёл  нужным  сообщить,  что  в Ве-ликом Утюге  был  главным  и  самым  важным  в конторе,  зани- мавшейся засекреченным  с  1913  года.  Не  вникаю.  В  Израи-ль  не  важные  и  не  старшие  просто  не  едут. У  гостя  есть  идейка  посвятить  себя  третьему  ульпану.  В  данный  проме-жуток  времени  решил  взять  паузу  и  немного  поработать.  Готов  отдаться  нам  налево  и  направо.

    - Я  визуально  ознакомился  с  этим  производством.  Допет-ровская  мануфактура.  Каменный  век!  Согласны?

    Соглашаюсь.  

    - Скажите  вашему  хозяину,  что  я  подниму  производство  на  должный  уровень.  Чем  занимается  техотдел  и  конструк-торское  бюро?

    Серьёзный  пацан,  только  по  фене  не  ботает.  Объясняю — генерального  конструктора  с  техотделом  у  нас  нет.  Даже  простой  инженерной  должности  нет. Гигант  израильской  индустрии  обходится  своими  силами.

    - Как  же  вы  работаете? - удивлению  нет  предела.

    - Молча.

    - Скажите  вашему  хозяину...

    Бедный  Ицик.  Он  не  знает  куда  его  забросило  воображе-ние  выпускника двух  ульпанов.

    - У  меня  нет  хозяина.

    - Не  понял,  тут  государственная  контора? - в  голосе  скво-зят  нотки  радости.

    Разъясняю,  что  у  меня  работодатель,  а  Ицик  минаэль  авода.

    - Что  ещё  за  минагель?

    - Типа  главного  инженера,- нахожу  доходчивую  форму.

    - Удивляюсь  этой  стране.  Человек  пришёл  на  работу,  а  хозяин  и  ухом  не ведёт.  Учились  бы  у  развитых  стран.  У  нас,  когда  специалист  моего  уровня приходил  наниматься...

    Тихо  начинает  раздражать  уровень  и  сам  человек.  Тем  более,  что  могу  наблюдать,  как  Ави  вырезанную  не  оттуда  железяку  пристраивает  по  новой  опять  не  туда.  Поясняю — не  они  у  нас,  а  мы  у  них.  Прошу  понять  нашего  Доди.  Тяжёлое  детство,  отсутствие  витаминов,  деревянные  игруш-ки  и  дед-миллионер  сделали  своё  чёрное  дело.  Считает,  что  подсобника  можно  нанять  без  его  высокого  присутствия.

    - Подсобника?!

    Опять  вынужден  выслушивать  всё  начиная  с  1913  года.  Между  тем,  пользуясь  моим  не  присутствием,  Ави  пакостит  вволю.  Пристроил  деталь  туда, куда  питекантроп  не  додумае-тся.  Ещё  обварил. Полюбовался своим творчеством.  Доволен?  Теперь  обшивка  тудой  не  лизе, оттуда вываливается.  Задумал-ся.  Правильно,  надо  звать  Диму.  Меня  же — нет.  У  Димы  несомненно  талант. Пятью  словами  на  иврите,  двух  руках  и  трёх  идиомах  по-русски  объясняет Ави,  что  последний  сде-лал  и  что  стоит  сделать  с  ним  после  этого.  Ави  понимает  Диму  значительно  раньше,  чем  последний  кончил  речь.  Во-обще,  он догадливый  и  неплохой  мужик.  Схватил  машкезу  и  опять  принялся  вырезать злополучную  железяку.  Какой  простор  для  творчества!  Места  для  этой  загогулины  в  конс-трукции  предостаточно.  Твори — не  хочу.

    - Вы  кем  работаете?- возвращает  меня  на  грешную  землю  секретный  глав- ный.

    - Что-то  типа  бригадира.

    - Это  ваша  специальность?

    - Видимо,  да.

    - За  плечами  ГПТУ,- замечено  довольно  высокомерно.

    Пожимаю  теми  самыми  плечами.

    - Институт.

    - Педагогический.

    - МИИТ.

    - Что  же  вы  тут  делаете!!!

    - Работаю.

    - В  ульпане  я  беседовал  с  нашим  доктором  наук,  профес-сором.  Когда  в стране  острая  нехватка  инженеров,  просто  преступно...

    - В  стране  острая  нехватка  воды,  а  инженеров,  как  грязи.  И  ещё  подъедут.

    Он  убеждается  в  моей  бледно-административной  немощи.  Переполняется  ко мне,  Ицику  и  Доди  полным  и  окончатель-ным  презрением.  Покидает  наши  палестины  с  пелефоном,  плотно  прижатым  к  уху.  Поясняет  какой-то  Полине — он  тут  совсем  не  то,  что  вы  там  себе  думаете.

    Возвращаюсь  к  делам  нашим  скорбным.  Требуется  моё  непосредственное участие.  Народу  явно  не  хватает.  Выхваты-ваю  в  помощники  Израиля.  Изя  с удовольствием  топает  от  своей  галеры — гибочного  пресса.  Жизнь  на прессе относите-льно  спокойна.  Однако,  его  директор  Иоська знает по-русски  одни матюки,  вулканически  изрыгает  их, совершенно не  пони-мая  смысла  произносимого.  Цудрейтер  Изя  за  пятнадцать  израильских  лет  освоился  без  акцента только  с  беседером  и  лех  абайта.  Из  такого  обоюдного  набора  изящной  беседы  не  составить.  Сплошной  сим  аля  симан. ( Положи на отметку) Со  мной  же  можно  поговорить  на излюбленную  тему — за  искусство.  В  своей  Махачкале  он  был  постоянным ведущим  актёром  всех  мыслимых  и  нет  народных  театров, пел  хором,  сочинял  самодеятельные  песни,  чуть  не станцевал  белого  ле-бедя  в  любительском балете.  При  этом  многогранная  лично-сть  имеет  две  руки.  Обе  левые.  В  эти лапочки  нельзя  давать ничего  стеклянного,  режуще-колющего,  спичек  и  отвёртки.  Её  обязательно  ткнёт  себя  в  глаз  с  летальным  исходом.  Даже  семейную  машину  водит  только  жена.  У  Изи нет  прав.

    После  краткого  ознакомления  меня  с  творчеством  Спилбе-рга  переходим  к  случаям  из  изькиной  практики.

    - Ты  Невинного  видел?

    - Кино?

    - Артиста  Вячеслава  Невинного.

    - Угу.

    - Где?

    - Хрен  его  знает.  В  кино,  по  телеку,  в  театре...

    - А  я — в  жизни.  Иду  в  Москве  по  улице  Горького.  Сей-час Тверская. Ты  в  Москве-то  был?

    - Проездом.  В  институте  учился.

    - Он  мне  на  встречу.  Большой,  толстый,  в  пушистой  ша-пке.

    - Ну  и?- спрашиваю,  не  дождавшись  завершения  мысли.

    - Как  «и»?  Талантливый  мастер,  большой  артист  МХАТа.  От  встречи  с ним...

    - Ты  написал  «Спартак»  Хачатуряна?

    Изя  смотрит  на  меня  в  полном  оцепенении.  Он  знает,  что  я  плохой,  но  не на  столько  же!  Я  хуже  его  угнетателя — матерщинника  Иоськи,  который  дальше  «Элит»  Францию  не  познал.  Мне  тоже  хочется  в  Париж.  Там  нет  Изи.

    - Опять  хочу  в  Париж!

    - Ты  был  в  Париже?

    - Нет.

    - Не  понял,- Изя  ошалело  смотрит  на  меня.

    - Что?

    - Почему  «опять»?

    - Потому  что  мне  уже  хотелось.

    Продолжаем  работать  в  гробовой  тишине  под  ритмичные  погребальные  вздохи  Израиля.

    Появляется  Ицик.  Его  хитрая  мордуленция  лучится  дово-льством.  Тянет  за  собой,  словно  на  аркане,  сутоловатого  мужичка  в  районе  моего  возраста  с  безвольно  скошенным  подбородком  и  грустными  глазами.

    - Вот!-гордо  заявляет  минаэль.- Он  знает  иврит.

    Слава  Богу!  Человек  со  знанием  иврита  в  Израиле  уже  находка.  Как  насчёт остального?

    - Сейчас  приступает  к  работе.

    Сплошная  радость.  Со  мной  новенький  общается  на  иври-те.  Показываю наш дортуар,  выделяю  свободный  шкафчик.  После  чего  процесс  пошёл.  Зовут Авив.  О  себе находит нуж-ным  сообщить,  что  засола  девяностого  года,  чистокровный еврей,  родом  из  Нальчика.  Меня  всегда  умиляет  выражение — чистокровный  еврей.  Бывают  грязнокровные  евреи?  Инже-нер.  Закончил МАИ.  Просто  счастье.  Теперь  работа.  Она  у  нас  не  сахар.  Железо — есть  железо.  Тридцати  минут  хвати-ло,  чтобы  лоб  Авива  покрылся  испариной.  Что будет,  когда целый  день  таскать,  поддерживать,  переворачивать?  Впереди  необозримая  дорога  в  светлое  будущее.

    - Тяжело,- отирает  пот  рукой. 

    - Ещё  русский  знаешь?  Молодец!  Всегда  приятно  иметь  дело  с  образованным  человеком,  с  полиглотом — вдвойне.

    - Я  считаю,  что  говорить  надо  на  языке  нашей  родины.  Ты  же  говоришь на  иврите.

    - Приходится.  Надо  же  с  тобой  как-то  общаться.

    Зовёт  Алик.  Опять замкнуло блок-контакты гибочного  прес-са.  Нож  заклинило  в  нижнем  положении,  деталь  изуродова-на  без  права  на  амнистию.  Причина  всему — масло.  Разъе-дает  изоляцию  проводов.  Гидравлическая  система старика  «Цинцинати»  не  плачет.  Рыдает  во  всю.  Предлагаю  сделать  польстер над  коробочкой  с  блок-контактами.  Доди  всё  равно  не  даст  перебрать  электросхему  пресса.  Пока  с  Аликом  об-суждаем  новацию,  Авив  стоит  у  меня  за спиной,  внимате-льно  слушает.  Вернувшись  к  рабочему  месту  спрашивает:

    - Почему  в  прессе  масло?

    Дальше  следуют  не  очень  типичные  вопросы  для  челове-ка  даже  с  советской  массовой  инженерной  степенью.

    - Масло  может  замыкать  ток?

    Вот  те  на!  Это  куда,  как  интересно.  Забываю  закрыть  рот.  Видя  моё  прединфартное  состояние  Авив  торопится  вернуть  меня  к  жизни.

    - Я  инженер-механик,  но  по  специальности  никогда  не  работал.  Преподавал математику.

    - В  ЖЭКе?

    - В  этом...ГПТУ.

    - Институт-то  кончил?

    Кончил,  кончил!  Раньше  речь  шла  о  МАИ.  Сейчас  вспо-минаем  куйбышевский  авиационный.  Тоже  прокатывает.  Да-лее  съезжает  со  скользкой  темы  и  засыпает  меня  вопроса-ми.  Держу  ли  я  цом,  посещаю  синагогу  и  есть  ли  у  меня  в  родителях  кто-либо  еврей?

    Вот  это  он  зря.  Про  родителей.  От  этого  я  завожусь  с  полу  оборота.

    - Слушай,  Тель-Авив,  ты  в  рабанут  не  стучишь  по  добро-те  душевной?  Занеси  в протокол — брит-милы  у  меня  нет.

    - Как?!

    - Просто.  Сорок  два  года  прожил  без  неё,  дай  Бог,  столь-ко  же  протяну. Видишь  жив.

    - Евреи  делают  обрезание  на  седьмой  день  после...

    - Приезда  в  страну.  Бесплатно.  Спроси  у  Алика.  Он  так  объевреился.

    - Как  же  ты  живёшь?- его  глаза  полны  ужаса.

    - Регулярно,  ещё  на  стороне  прихватываю  по  возможнос-ти.  Жаль,  возможности  с  каждым  днём  ужимаются.

    Длительное  хлопанье  глазами.  Затем  мне  прямо  говорит-ся,  что  Авив  проницательно  заметил  во  мне  мало  еврейско-го.  В  отличие  от  меня  он  вырос  в  семье  с  мезузой,  где  чтился  шабат,  хотя  папа  был  парторгом  элеватора.  Затем  чи-тается  длиннющая  лекция  с  вариациями  по  национальному  вопросу.  Ничего не  имею  против  шабатной  свечи.  На  вся-кий  случай  интересуюсь.

    - Ты  где  жил?

    - В  Нальчике.  Потом  женился.  Переехал  в  Москву.  Жена  москвичка.

    - Сразу  видно,  что  ты  человек  по-еврейски  хваткий  и  об-резание  тебе  к  лицу.  Почему  не  носишь  кипу?

    Начинает  что-то  мямлить  о  Боге,  принципах,  заглядывать  мне  в  глаза.  Честно  говоря,  мне  так  надоели  дважды  сопле-менники,  что  здесь  оказались  гораздо  кошерней  рава  Ова-дьи  Иосифа!  Добиваю.

    - Жена  тоже  придерживается  традиций?

    Опять  же  вопрос  традиций  и  веры — принципиальный  и  очень  личный,  по-этому...

    - Но  московская  прописка  была  выше  элеватора  твоего  па-пы.

    Зашморканое  хлопанье  зенками.  Не  надо  было трогать  мо-их  стариков.  Они достойно  прожили  свою  жизнь  там,  где  Господь  отвёл  место.  Без  мезуз  и шабатных  свечей,  но  и  без  партийных  должностей.  Получай,  Тель-Авив!

    - Тебя  при  рождении  назвали  Авивом?

    Конечно,  фиг  там!  Нарекли  Александром.  По  прибытию  на  родину  поменял  его,  считая  гойским.

    - В  России,  как  считал?

    - Что?

    - Имя.  Гойским  или  подходящим?

    - Там  же  галут...

    - А  здесь?

    - Родина...

    - Как  папа-парторг  воспринял  родину?

    Папа-парторг  воспринял  родину  хорошо.  Даже  ушёл  из  семьи  к  другой  даме.

    - Комсомолке?

    - У  неё  вилла  осталась  от  местного  мужа.

    Папа  в  старперском  возрасте  поменял  не  только  дам,  но  и  социальную  ориентацию.  Схерут  на  собственность.  Далее пробуем  найти  общий язык в  политике.  Нитаниягу,  Либер-ман,  арабы.  Высказызываем  крайне  правые воззрения.  Вели-кий  Израиль  по  всему  средиземноморью и  филиалом  в  севе-рной Америке.  

    Затыкаю  фонтан.  Думаю — конструкцию  в  этом  месте  хо-рошо подкрепить  жёсткостью.  Не  помешает.

    - Закажи  Алику  два  треугольника  из  тройки.  Стороны  сто  и  сто  двадцать. Угол — восемьдесят.  Скажи — срочно.

    - А  третья?

    Вот  те  на!

    - Подсчитай.

    Долго  стоим  с  мелком.  Заниматься  ликбезом  с  преподава-телем  математики некогда.  Сам  иду  в  гильотинам.  Успеваю  перекурить  в  спокойной  обстановке.

    - Знаешь,  я,  наверное,  работать  тут  не  буду.

    - Тоже  правильно.  Тут  не  байт-кнесет  и  лапшу  на  уши  вешать  некому.  Пахать  надо.  Ты  чем  на  рынке  торговал?

    Крайняя  степень  удивления.

    - Не  на  рынке.  В  магазине.  Ты  откуда  знаешь?-заискива-ющие  глаза  полны  удивления.

    - Не  первый  день  на  свете  живу,  в  Израиле  тоже.  К  тому  же,  действительно,  инженер  минус  механик.  Догадался.  Чем  ты  ещё  мог  заниматься?..

    - Мне  до  конца  дня  работать?

    Пожимаю  плечами.

    - Как  хочешь.

    То  ли  спал  Алик  сегодня  у  стенки,  то  ли  шляпу  кто-то  снял.  Не  успел  расчухаться  с  прессом,  как  летит  редуктор  на  прокатке.  Снимаем  крышку.  Полный  здрасте.  Часа  на  три  работы  в  нормальных  условиях.  Сегодня  свадьба  у пле-мянницы  и  Алик  должен  там  быть.

    - Иди  на свадьбу. Пусть Доди переживает. Его собственность.

    - Завтра  с  бодуна  на  работу  выходить,..- кривит  Алика.  Он  знает,  что  говорит.  Единственная  дочь  родной  сестры,  папа  которой  очень  уважает  это  дело. А  всё  будет  происхо-дить  в  Ашкелоне.

    - Не  выходи.  Это  старьё  должно  было  сдохнуть  ещё  при  англичанах.  Дед смотрел  за  оборудованием.  Мальчику  всё  по  барабану.  Вот,  и  получает.

    Появляется  Ицик.  У  него  просто  нюх  на  нестандартные  ситуации.  В  результате  остаёмся  я  и  Дима.

    На  заводе  темно  и  тихо.  Горит  свет  только  наверху  в  ми-сраде  балабайта  и у  нас  над  иргуном.  При  ближайшем  рас-смотрении  здоровье  редуктора,  словно прогресс  в  израиль-ско-арабской  дружбе.  Значит  ломаем.  Собирать  будем  по-том.  Как?  Не  знаю.   Руководствуюсь  словами  Наполеона — Главное  ввязаться в  драку. На мефале куча компьютеров,  вся-кой  электронной  техники.  Из  точного  мерительного  инстру-мента  только  старый  штангель-циркуль,  меряющий  с погре-шностью  плюс,  минус  трамвайная  остановка.  Наверху  гас-нет  свет.  Наро-ду  является  Доди.  Традиционное  «ма  кара»,  приправленное  «Ой  вавой  ли». Далее  засовывается  шнобиль  в  редуктор.  Ну-с,  ознакомились?  Демонстративно перебираю  шестерни.  Они  или  большие  по  диаметру  отверстия,  или  не  подходят  по  шагу.  В нашем  складике  можно  найти  всё.  Да-же  гонорею  не  поло-вым  путём,  но  нужного — ни  в  жизнь.

    Доди  решает  нас  подбодрить.  Заявляет,  что  механа  старая  и  ей  давно  пора на  зевель.  Святая  правда  доложу  я  вам.  Далее  выражается  непоколебимая уверенность,  что  я  и  Дима  к  ём  ришону  приведём  иргун  в  божеское состояние. Для  сей  святой  цели  мы  можем  работать  завтра и даже в шабат. Отра-ботанным  жестом  вынимается  бумажник  и  нас  осчастливли-вают  шестью  сотнями  шекелей.  После  чего  убываем к  дому,  семье,  концу  недели.

    Делю  деньги  пополам.

    - Слушай,  а  он  ничего.  Не  жадный,- качает  Дима  головой.

    Я  его  понимаю.  Человек  с  семьёй  год  в  стране.  Денег  ни  на  что  не  хватает.  Тут  триста  шекелей  просто  с  неба.

    - Жадный,  Дима,  очень  жадный.  Он  мог  заказать  новый  редуктор  в  Англии на  заводе-изготовителе.  Это  обойдётся  тысяч  в  восемь-девять  фунтов.  Где-то пятьдесят  тысяч  шеке-лей.  Зато  с  гарантией  на  годы.  Можно  отремонтировать с  гарантией  здесь.  В  хевре,  занимающейся  ремонтом  мехоборудования.  Ну... за  двадцать  двадцать  пять  тысяч.  Можем  сделать  мы  всего  за  шестьсот  шекелей плюс  шаот  насофот.  Что  дешевле?

    - Он  мог  и  не  давать  денег.

    - Золотая  мысль!  Не  думай,  пожалуйста,  что  только  тебе  она  пришла  в  голову.  Доди  её  обсосал  со  всех  сторон  и  неоднократно.  Завтра  ещё  что-нибудь полетит  из  станочного  парка.  Что  тогда?

    К  20.30  редуктор  собран,  прокатка  опробована,  завод  зак-рыт.

    - Поехали  на  пиво.

    Дима  мнётся.  Понимаю.  Ему  хочется  принести  эти  три  сотни  домой.  Гора олимовских  проблем.

    - Поехали,  я  наливаю.  Следующее  пиво  с  тебя.

    Пьём  пиво  в  баре  на  набережной  Тель-Авива.  Только  начинается  вечерняя жизнь  города  без  конца.  Дима  осматри-вается  по  сторонам.

    - Я  тут  ещё  не  был.

    - Для  года  в  стране — нормально.  Я  тоже  часто  здесь  не  бываю.

    - Мне  нравится.

    - Уютное  местечко.

    - Я  об  Израиле.  Мне  хорошо  в  этой  стране. Ирка  беремен-на.  У  меня  будет сын.

    - Поздравляю.  Это  здорово,  но  не  романтично.

    - Почему?

    - Ты  за  половину  срока  знаешь,  кого  построил.  Я  до  пос-леднего  не  знал. УЗИ  не  завезли  ещё.  Наверное,  в  Москве  было  для  шишкарей.  Обещали  мальчика,  а  вышло, что  полу-чилось.

    - Жалеешь?

    - Что  ты!  Мой  ребёнок. И характер — гадкий. Вся в меня.

    Завожу  Диму  домой.  Еду.  Мстительно  подпираю  бампе-ром  соседнюю  машину.  Поднимаюсь  на  этаж.  Пытаюсь  съе-сть  котлету  на  сон  грядущий.  Гигиенические  процедуры  де-лаю  на  цыпочках.  Ползком  попадаю  в  постель.  Жена начеку.  Правильно.  Мы  спим,  а  враг  не  дремлет.  Оказывается  за  последнее время  накопилось  масса  проблем.  Авнер  не  толь-ко  будет  сопровождать  ребёнка  в  филармонию,  но  и  совра-тил  её  на  какой-то  ночной  сабантуй  в  Тель-Авиве.

    - Ну?- требовательно  спрашивает  жена.

    - А?

    - Ты  отец  или  кто?

    - Отец,- немедленно  соглашаюсь,- но  этот  сукин  сын  Ав-нер  не  меня  пригласил  веселиться.

    Узнаю,  что  ребёнком,  семьёй  я  никогда  не занимался.  Всё  было  и  есть на  женских  хрупких  плечах.  Далее  следует  пол-ный  перечень  моих  прегрешений  за  отчётный период..  Да-с,  виноват,  но  кто  безгрешен?  Покажите мне  этого  в  белых  одеждах.  Силой  и  мощью  главы  семейства  решаю отпусти- ть  ребёнка  при  Авнере,  мобильной  связи  и  ежечасном  докладе  домой  на  ночные  бесчинства.  Утверждаю  ресторан,  которому  оказана  честь  кормить нас  в  день  рождения  моей  благоверной.  Я  в  нём  никогда  не  бывал,  как и обязательная  к  столу  тёща,  старшая  сестра  жены  с очередным  последним  кандидатом  в  спутники  жизни,  парочка  девочек  с  работы  при  мужьях.  Бог  с ними.  Ещё  успеваю  при  трезвом  уме  и  светлой  памяти  решить,  как  там  с нашим низменным  матери-ализмом.  Сейчас  пару  часиков  посплю — и  тогда  я  ей такое  выдам!  Такое...  выдам...  та-ако-е...  Последнее,  что  восприни-мает  моё  тухнущее  сознание  полового  гиганта  и  сексуаль-ного  разбойника — толчок  в бок.

    - Не  храпи.

    Большой Тель-Авив 1999-2012.