среда, 29 ноября 2023 г.

                                                                                                                                                                                              Михаил В. Гольд.




                           ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО


    Где-то от начала века электричества и воздухоплавания до начала перестрой-ки.



    В   Греции  есть  всё.  В  Краснопролетарске  тоже.  И  неиз-вестно,  где  больше.  В  двадцать  пять  лет  там  где  ты,  там  и  счастье.  Я — Адлер  Захар  Миронович.  Кому-то  это  может  не  нравиться.  Мне  подходит  вполне.  Я — плод  долгой  селе-кции,  естественного  отбора,  перекрёстного  опыления,  проб  и  ошибок  природы.

    Начинать,  наверное,  надо  с  Рувима  Адлера  из  Геническа.  

    Геническ  в  1903  году  получил  статус города.  Администра-тивно  вошёл  в  Мелитопольский  уезд.  Как  любой  уважаю-щий  себя  городишко  Российской  империи  имел  градонача-льника,  брандмейстера,  капельмейстера  и  городского  сумас-шедшего.  Кроме  вышеперечисленных  достойных  лиц  в  горо-де  должны  наличествовать  и  другие  остро  необходимые  пе-рсоны.  Среди  там  скорняк.  Рувим  Арон  Адлер.  Хотя  город  и  входил  в  черту  оседлости,  еврейским  местечком  никак  не  являлся.  Поэтому  заказов  на  каракулевые  саки  не  было  или  почти  не  было,  что  в  принципе,  одно  и  тоже  и  не  есть  хо-рошо.  Любой  другой  давно  пошёл  бы  по  миру  с  протяну-той  рукой.  Только  не  Адлер.  Жил  Рувим  с  семьёй  в  боль-шом  кирпичном  доме  с  садом,  видом  на  пристани  РОПИТа  и  море.  Имел  выезд,  лошадей  и  кучера-хазара.  Было  на  по-жить  и  на  покушать.  Всё  потому,  что  Адлер — поставщик   Двора  Его  Величества...  короля  Великобритании.  Шил  мед-вежьи  шапки  для  его  гвардейцев,  охраняющих Букенгемский  дворец.  При  этом  вокруг  города,  даже  за  горизонтом,  не то что медведей, лесов нет. Было  трудно,  но  мы  достали.

    Бог  дал  Адлерам  не  много.  Всего  троих  детей.  Старшего  Мотла  забрили  в  рекруты.  Попытка  дать  взятку  воинскому  начальнику  успеха  не  имела.  

    - Меня  не  возьмут  в  толк,  коли  жида  не  забрею.  Себе  дороже.- отмахнулся  ротмистр.  Однако,  на  деньги  смотрел  с  сожалением.  

    Может,  и  надо  было  добавить  «катеньку».  Но  аидское  се-рдце  чадолюбивого  и  бережливого  Рувима  взбунтовалось.  За  такие  деньги  можно  выкупить  роту  мотлов.

    Аидиши  коп  и  в  русской  армии  всё  та  же  голова.  Мотл  стал  унтер-офицером  гусарского  Ахтырского  полка.  В  пятна-дцатом  году  на  фронте  вступил  в  РСДРП(б).  Почему -то  ре-шил,  что  не  прогадает.  Можно  смеяться,  но  оказался  прав. 

    Дочь  Лёлю  выдали  замуж  за  доктора  Соколова.  Сына  известного  киевского  ювелира  Натана  Соколова  тоже  поста-вщика  Двора,  но  уже  русского  величества.  Состоялась  мале-нькая внутресемейная  Антанта  аидов.

    Последыш — любимец  и  надежда  родителей  маленький  Фима.  Рувим  хотел,  чтобы  Фима  сел.  По  суду.  Присяжным  поверенным.

    Когда  произошло  то,  что  случилось,  мироеда  и  буржуя  Адлера  чуть  не  прислонили  к  стенке.  Вовремя  пришёл  на  баркасе  в  Геническ  представитель  ВЧК  при  ВУЧК  Орёл  Матвей  Романович.  Весь,  по  той  моде,  в  коже.  Из  аксесуа-ров — маузер.  Привёз  родителям  в  подарок  мешок  муки  крупчатки  и  ящик  французских  мясных  консервов.  По  тем  голодным  временам  подарок  царский.  В  ситуации  разобрал-ся  быстро.  Шлёпнул  прямо  на  рабочем  месте  председателя  местной  ЧК,  который,  между  прочим,  тот  самый  кучер-ха-зар.  ЧК,  кстати,  обосновалась  в  доме  Адлеров.  Кирпичном,  с  видом.  Остальные  два  героя огородами  подались  в  уезд.  Вынул  родителей  из  тюремного  подвала  и  был  таков.  Рево-люция  ждать  не  может.

    Адлеры  погрузили  на  телегу  царский  подарок  и  то,  что  удалось  спасти.  Подались  в  столичный  город  Каховку.  Там  тоже  оказалось,  чтобы  да,  так  нет.  В  Одессу  ехали  сесть  на  пароход.  Пока  ехали,  пока  думали  во  время  ехали,  слу-чилось  уже  всё.  Пароходы  ушли.  Остались  шаланды  полные  кефали  и  советская  власть.  Адлеры  обосновались  на  Ближ-них  Мельницах.  Не  Дерибасовская.  Но  тоже  ничего  себе.

    Товарищ  Орёл  сгинул  где-то  в  революционной  круговер-ти,  когда  все  стреляют  и  всех  стеляют. Доктор  Соколов  с  семьёй  успел  сесть  на  пароход  в  Сухуме,  который  утонул  прямо  посередине  того  океана.  Так  они  пешком  добрались  в  ту  Аргентину. Маленький  Фима  окончил  юридический  фа-культет  Одесского  университета.  Золотая  мечта  старого  Ад-лера  была  близка  к  осуществлению.  Фима  не  сел!  Даже  не  посадили.  Его  послали.  Недалеко,  но  крепко.  В  тогда  ещё  Катерлес.  Сейчас  Краснопролетарск.  Почему-то  в  уголовный  розыск.  Назначили  помощником  оперуполномоченного.

    Времена  ДнепроГЭСа,  Сталинградского  тракторного,  завода  АМО,  культа  личности  были  очень  динамичными.  Одних  садили,  других  расстреливали,  третьи  занимали  их  места.  Под  стать  характеру  Ефима  Рувимовича — быстрого,  сильного,  уверенного,  комсомольца  и  большого  любителя  противоположного  пола.  Осмотревшись,  женился  на  дочери  бывшего  ребе,  ныне  начальника  подотдела  местного  коммун-хоза,  красавице  Дине.  В  положенные  природой  и  приличи-ями  сроки  красавица  родила  мальчика.  Мать  хотела  назвать  его  Ароном.  Победил  отец.  Ребёнок  стал  Мироном.

    Карьера  сделалась  молниеносно.  Когда  грянула  война  начальник  уголовного  розыска  Краснопролетарска  Адлер  ушёл  добровольцем  на  фронт.

    С  победой  в  вернулся  майор  «Смерша»  с  чёрной  повяз-кой  на  левом  глазу.

    Секретарь  горкома  был  человеком  везучим  и  весёлым.  Забрали  секретарей  обкома  и  половину  руководителей  горо-дских  парторганизаций  области.  Этого  забыли.  У  секретаря  от  счастья  в  штанах  хлюпает  кипяток.  Надеется,  что  к  сбо-ру  следующего  урожая  кто-то  да  умрёт.  Или  ишак,  или  Ходжа  Насредин,  или  падишах.  Но  что-то  должно  произой-ти.    Посмотрел  на  Ефима  Рувимовича  и  радостно  заявил.

    - Пират!  Честное  слово — пират!

    После  этого  дед  всю  жизнь  проходил  в  пиратах.  Партия  направила  Пирата  в  прокуратуру  начальником  следственного  отдела.  Вскоре,  опять  же  из-за  лихих  времён,  дед  стал  про-курором  Краснопролетарска.  Сбылась  мечта  покойного  Руви-ма  Адлера.  Его  Фима  сел.  И  сел  надолго.  Практически,  по-жизненно,  потому  что  с  должности  прокурора  города  ушёл  только  в  семьдесят  лет  на  перезаслуженную  пенсию,  полу-чив  кучу  адресов  и  ненужных,  громоздких  сувениров.  Ушёл  советником  юстиции  первого  класса,  то  есть  полковником.  По  этому  поводу  высказался  непревзойдённый  мыслитель  и  философ  прапорщик  Дуб — начальник  гарнизонной  гауптва-хты.  

    - Полковник — он  и  в  Африке  полковник.

    Следовательно,  дед  среди  канибалов  Африки — особо  важ-ная  персона  и  особо  вкусный  деликотес.


    Семья  жила  не  очень  хорошо.  Гораздо  лучше,  чем  очень  или  отлично  по  тем  советским  понятиям.  В  доме  стоял  те-левизор  «Рекорд»  и  есть  двухцветный  «москвич-403».  Аи-ды  всегда  умели  быть.  Папу  почему-то  назначили  из  нача-льников  медницкого  участка  механического  цеха  судоремон-тного  завода,  главным  инженером  того  самого  предприятия.  И  табачная  фабрика  Стамболи  впервые  за  сто  лет  выполни-ла  план  по  судоремонту.  Иными  словами  папа  работает  ум-ным  аидом  при  товарище  Черноморченко.  Товарищ  Черно-морченко  ходит  в  военно-морской  фуражке  с  металлическим  «крабом»  и  в  форме  без  знаков  различия.  Сидит  в  кабинете  табачного  короля  юга  России,  в  президиумах  собраний  раз-ного  номинала  и  достоинств.  Гордо  несёт  своё  пузо  впере-ди  праздничной  колонны  на  ноябрьской  и  первомайской  де-монстрациях.  Так,  что  начальника  торгового  порта  товарища  Читанаву,  тоже  не  мелкого  гражданина,  шашелем  точит  за-висть.  Остальное  всё  папа.  Предприятие  начнёт  получать  переходящие  красные  знамёна  из  занавесочного  тяжёлого  панбархата  от  ЦК  ВЦСПС  и  отраслевого  профсоюза.  Дирек-тора  будут  уходить  на  повышение.  Руководить  областным  управлением  бытового  обслуживания.  Одного  направили  да-же  начальником  похоронным  бюро  Краснопресненского  ра-йона  Москвы.  А  главный  инженер  останется  пахать.  Папа  получал  ежемесячную  персональную  премию  от  Черномор-ского  морского  пароходства  и  устроил  маму  в  библиотеку  завкома.  Потому  что  преподавать  язык  и  литературу  в  оче-нь  средней  советской  школе  никаких  нервов  не  хватит.

    Дома  всегда  толстые  журналы,  пользующиеся  славой  ин-теллектуальных  и  передовых,  глаголом  жгущих  сердца  лю-дей.  «Новый  мир»,  «Звезда»,  «Москва»,  «Нева».  Солжени-цин,  Аксёнов,  Гранин. У  родителей  компания  себе подобных.  Собираются  в  очередь  у  каждого,  на  пельмени  или  тюльку  с  картошкой,  спорят  о  прочитанном,  поют  под  гитару  пес-ни  бардов,  считающиеся  обличением  режима. Раз  в  два  года  родители  ездят  в  отпуск.  С  этого  берега  Чёрного  моря  на  тот.  Белым  пароходом.  С  заходом  в  Ялту.  Конечно,  море  всё  тоже,  Дом  Отдыха  так  себе,  но  пальмы,  рестораны  нас-колько  позволяют  премии  из  пароходства,  утром  не  надо  ид-ти  в  СРЗ  и  мама  пошила новое  платье.

    Долго  хорошо  не  бывает.  Закон  природы.  Даже  над  всей  Испанией  не  всегда  чистое  небо.  Тучи  над  городом  встали,  как  пел  незабвенный  шансонье  Бернес,  и  в  воздухе  пахнет  грозой.  Папу  прямо  среди  рабочего  дня  вызвали  в  горком.  Успел  заскочить  в  библиотеку  завкома,  чтобы  мама  начала  волноваться. Вожак  городских  коммунистов  сообщил  Миро-ну  Ефимовичу,  что  на  ближайшем  общем  собрании  членов  рыболовецкого  колхоза  «Шлях  коммунизма»  его  выберут  председателем  хозяйства. Естественно,  папа  обалдел.  Ожидал  всего,  но  только  не  этого.  С  тихой  аидиши  наглостью  спро-сил.

    -Уже?

    - А  чего  тянуть? - бесшабашно  сказал  первый  секретарь.

    Тогда  товарищ  Адлер  поинтересовался — рыболовецкий  колхоз — сельское  хозяйство  или  промышленность?  Чем  по-ставил  хозяина  города  в  очень  тяжёлое  положение.  Пришло-сь  думать.  Однако,  ответ  нашёл,  хоть  и  не  мгновенно.

    - Производство.

    Папа  и  не  думал  сдаваться.  Заявил,  что  он  инженер-меха-ник,  специалист  по  судовым  силовым  установкам  и  в  колхо-зном  производстве  ни  уха,  ни  рыла.  Главный  боец  городс-кого  идеологического  фронта  парировал — Мирон  Ефимович  прежде  всего  коммунист,  а  коммунист  завалит  любое  пору-ченное дело.  К  тому  же  у  товарища  Адлера  очень  хорошая  родословная.  Это  намекнул  на  Пирата.

    - Хороший  человек — не  специальность!- запальчиво  сказал  папа  и  сам  испугался  своей наглости.  Прокурор  прокурором,  а  партии  хамить  не  надо.

    -Как  как?! - возопил  секретарь,  схватил  ручку  и  начал  пи-сать.- Значит,  коммунист,  априори,  хороший  человек.  Надо  записать  для  памяти.

    Папа  покрылся  капельками  пота  от страха.  Даже  не  обра-тил  внимание  какое  богатое  слово  знает  секретарь.  Тот  от-ложил  ручку  и  протянул  руку  для  рукопожатия.  Обратился,  по-свойски,  на  «ты»

    - Дела  сдавай,  не  тяни.  В  колхозе  положение  х....е.- реаби-литируя  себя  за  богатое  слово,  заявил  хозяин  кабинета.

    - Кому  сдавать?

    - Черноморченко.  Кому  же  ещё?

    - Он  же...- папа  хотел  проинформировать,  что  товарищ  Черноморченко  ни  хренаськи  не  понимает  в  судоремонте  и  коммунист.

    - А  кому  сейчас  легко?-махнул  рукой  секретарь.

    Красное  трёхэтажное,  похожее  на  николаевскую  казарму  здание  горкома  партии  на  улице  Свердлова,  фасадом  выхо-дит  на  местный  Приморский  бульвар  и  опять  же  к  морю.  Ежели  спускаться  по  главной лестнице,  то  в  левом  самом  углу  зажата  косогором,  танцплощадкой  и  прибоем  знамени-тая  на всё  побережье  чебуречная.  Заведение  летнее,  но  есть  каморка  и  четыре  пластиковых  столика  на  паучьих  ножках.

    Мирон  Ефимович  вышел  на  волю.  Его  разгорячённые  мо-зги  продул  свежий  морской  ветер.  И  папа  понял,  куда  на-до.  По  осени  штормит.  Брызги  долетали  до  лица  товарища  Адлера.  Картина  маслом  получается  не  лучезарной.  Начало  конца.  Хоть  в  Израиль  убегай.  А  к  кому?  Хозяйство,  види-мо,  развалено  до  такой  степени,  что  на  него  бросают  аида.  В  кране  воды  совсем  нет.  Кто  будет  виноват?  Мирон  Ефи-мович  ощутил  острую  необходимость. Заказал двести  пять-десят  водки  и  порцию  чебурек.  Буфетчица  Маша — психо-лог-практик  только  взглянула  на  Адлера.

    - «Прицеп»  будете?

    - А-а...-махнул  рукой  папа.- Давайте.

    Глубокая  тарелка  с  чебуреками,  стакан  водки,  бутылка  пива  и  проблема.  Нет,  Мирон  Ефимович  ни  в  коем  случае  не  божья  корова  и  судоремонт  то  место,  где  на  сухую  ниче-го  не  идёт.  Но,  чтобы  так,  всё  и  сразу!...  Можно  и  нет,  однако,  деньги  потрачены  и  бережливое  сердце  аида  будет  кровоточить. Спасение  пришло  откуда  не  ждали.  В  такой  же  мичманке,  как  у  Черноморченко.  Только  без  краба.  В  поно-шенной,  хорошо  потёртой  на  швах  и  около  карманов  лёт-ной  кожанке.

    - Из  инфаркного  зала?-спросил  незнакомец,  подсаживаясь  без  разрешения  к  столу.

    - Откуда?- не  понял  Адлер.

    - Из  горкома?

    Папа  кивнул.        

    - Исключили?

    - Пока  нет.    

    - Строгий  выговор  с  занесением?               

    - Всё  ещё  впереди. 

    - Тогда  что?

    В  этот  момент  папа  нашёл  решение,  хотя  бы  одной  проб-лемы.           

    - Составите  компанию?

    - С  удовольствием.

    И  гулянка  пошла.

    Моряки  своих  не  бросают.  Хотя  обладатель  мичманки  испытывал  сильную  бортовую  качку,  временами  не  мог  определиться  по  месту,  в  16.00  по  Гринвичу  прислонил  папу  к  стенке  около  двери  нашей  квартиры  и  нажал  кноп-ку  звонка.  Папа  всё  время  пытается  занять  горизонтальное  положение.  В  18.02  по  Москве  Мирон  Ефимович    упал  на  руки  маме.

    - Эля,  это  я.- прозвучало  паролём.  Дальше  была  тишина.          

    Ничего  не  оставалось,  как  посмотреть  на  лоцмана.

    - Пардон,  мадам!- приложил  он  два  пальца  к  козырьку  мичманки  и  закрыл  дверь,  оставшись  по  ту  сторону  добра  и  зла.

    Мама  стоит,  не  понимая,  что  делать  с  добром,  не  подаю-щим  признаков  жизни.

    Ночевал  папа  в  одиночку  на  супружеском  ложе.  Попенди-кулярно  сексодрому.  В  спущенных  до  колен  штанах.  У  ма-мы  нет  соответствующего  опыта.  Не  знает — с  бесчувствен-ных  тел  сначала  снимают  ботинки,  потом  стягивают  штаны.

    Если  аид  выпивает  за  накрытым  столом  рюмку  водки,  он  считается  агройсер  шикер  и  позором  мишпухи.  Конечно,  ес-ть  герои  всех  времён  и  народов.  Они  сразу  становятся  в  один  ряд  с  великими  личностями.  О  них  рассказывают  леге-нд  больше  чем  о  Ротшильде,  Тале,  Бронштейне  вместе  взя-тых.  Папа  к  когорте  славных  не  принадлежит.  Тихо  спит.  Только  выхлопы  его  взрывоопасны,  ядовиты  и  не  поддержи-вают  дыхания.

    Мама  всю  ночь  рыдала,  свернувшись  калачиком  в  кресле.  Её  хрустальный  мир  рухнул.  Осталась  только  пыль.  Но  на-до  как-то  жить,  растить  ребёнка,  то  есть  меня.  Поэтому  ут-ром  встала  смыла  с  лица  ту  самую  пыль,  отправилась  на  кухню  готовить  завтрак  и  жарить  на  обед  котлеты.

    Папа  вошёл  туда  же.  Может  это  было  стремительно  или  величаво.  Понять  мешают  всё  те  же  болтающиеся  у  колен  штаны,  которые  товарищ  Адлер  вынужден  придерживать  ру-кой.

    - Ой!  Котлетки!- возопил  папа  и  тут  же  одну оприходовал.  После  выкушанного  вчера, очень  хочется  кушать  сегодня.

    - Котлеты  на  обед!- тоном  железного  канцлера  сказала  ма-ма.  Она  решила,  что  ситуация  грандиозного  скандала,  как  в  приличных  домах,  наконец-то  созрела.  

    - Пюрешечки  нет?- спросил  Мирон  Ефимович,  не  поняв  благих  намерений  супруги.

    - Нет!!!   

    Он  и  раньше  приходил  с  запашком.  Производственная  не-обходимость.  Смотрел  виноватыми  глазами.  Утром  мучила  мигрень  и  изжога.  Надолго  запирался  в  туалете.  Выпивал  в один  присест  бутылку  газировки.  Однако,  сегодня  Мирон  Ефимович  выглядит  достаточно жизнерадостно  и,  как  заме-тила  мама,  пребывает  в  хорошем  эксплуатационном  состо-янии, технически  исправен.  Наконец  узнал  свою  норму  и  с  этого  дня  будет  её  придерживаться.

    Сам  Бог  велел  начинать.  Но  как?  Мама  решила  действо-вать  по  Наполеону.  Ввязаться  в драку,  а  там  будем  посмот-реть,  если  останется  чем.

    - Ну?!-враждебно  спросила  мама,  накручивая  себя  для  боя.

    -Угу.- жуя  согласился  папа.

    - С  кем  ты  вчера... - мама  подыскивала  нужное  слово.- … нажрался?

    Опаньки!  Оказывается  было  ещё  и  вчера.  Папа  перестал  жевать.  Рука  с  очередной  котлеткой  неопределённо  застыла  в  воздухе.  Мирон  Ефимович  вспоминал.  История  древнего мира  не  подходит.  Средневековье  мимо.  1917  год  прошёл  без  него.  Наконец  густой  туман  рассеялся,  обнажив  рифы фактов.

    - Председатель  рыбколхоза  «Шлях  коммунизма».

    - Кто!- наконец-то  маму  подхватило,  случилась  нужная  но-та.- Этот  в  фуражке?!  Да  где твои  глаза  были, цурыс  майне?  Он  просто  аферист!!!

    - Я.     

    - Что  ты?  Ты  аферист???!!!  

    - Председатель.                 

    Маму  словно  остановили  на  полном  скаку  и  теперь  она  не  знает,  что  делать  с  занесённой  для  рубки  шашкой.  Пос-мотрела  на  папу.  Без  штанов  он  особого  доверия  не  вызы-вает. Мгновенно  откусила  от  котлетки,  которую  муж  держит  в  руке.

    А  папа  понял  главное — над  его  котлетками  нависла  смертельная  угроза.  Это  не  вчерашние  чебуреки.  Бросил  штаны,  схватил  двумя  руками  миску  и  мелкими  шагами  был  таков.

    Маме новость не понравилась. Вот вам Наполеон. Ввязалась?  Не  зря  он плохо  кончил  на  Святой  Елене.  Это,  не  считая  брошенных  на  произвол  судьбы  и  превратившихся  на  сково-роде  в  уголь  котлет.

    В  тот  день  я  с  дедом  первый  раз  в  жизни  обедал  в  рес-торане.  Мне  понравилось.

    Краснопролетарск,  естественно,  не  Москва  и  не  дай  Бог  Нью-Йорк.  Провинция.  Правда,  провинция — понятие  не  географическое.  В  городе  несколько  крупных  предприятий  союзного значения,  два  порта.  Морской  торговый  и  морской  рыбный,  железнодорожный  узел.  Кроме этого  множество  предприятий  поменьше.  Три  рыболовецких  колхоза  смотря-тся  на  их  фоне вполне  солидно.  В  городе  штаб-квартира  Черазрыбакколхозсоюза.  В  общем  жить  можно  и жить  регу-лярно.

    «Шлях  коммунизма» - колхоз-миллионер.  Должен  государ-ству  миллионов  немерено.  Долги  измеряются  уже  не  цифра-ми.  Шагами.  Двадцать  шагов  миллионов,  пять  шагов... К кол-хозному  причалу  опасно  швартоваться.  Сам  готов  уплыть.  Здания  в  аварийном  состоянии.  Флот  частью  должен  быть  списан,  остальные  требуют  капитального  ремонта.  Экипажи  судов  поголовно  пьют  и  браконьерничают.  Не  выход  в  мо-ре,  как  доброе  утро  на  вас.

    Отчётно-выборное  собрание  членов  рыболовецкого  колхо-за  состоялось  в  клубе  имени  Николая  Островского.  Каким  образом  инвалид-большевик,  закаливший на  бумаге  сталь,  вписывается  в  осенне-зимнюю  и  хамсово-тюлечную  путины  науке  не  известно.  Глинобитное,  приземистое,  крашеное  ох-рой  светлой  здание-уродец.  Несколько  скрашивают  пейзаж  блестящие  лаком,  официального  цвета  «волги». Народ  идёт  на  собрание  с  желанием.  Одни  уже.  Другие  рассчитывают  на  после.  Собрание  обещает  почти  стопроцентную  явку  и  быть  весёлым.  За  хорошее  поведение  рыбакам-колхозникам  после  заседания  обещан  фильм  категории  «дети  до  16»  про  ихнюю  Анжелику.  По  большому  счёту  товарищам  рыбакам  ну  его  на  фиг  кто  будет  стоять  во  главе  разворованного  хо-зяйства. Сборище  воспринимают,  как  что-то  развлекательное.  Типа  Голубого  огонька  по  телевизору.Первым  на  трибуну  вз обрался  секретарь  горкома.  Коротенько,  минуток  на  сорок  пять,  остановился  на  международном  положении  и  внутре-нней  политике  Советского  Союза.  Всё  оказывается  не  так  страшно  и  коммунизм  в  восьмидесятом  году,  обещанный  всем  и  каждому  Никитой  Кукурузником,  отменили.  Горизо-нт  чист.  Вторым  вырвался  на  поговорить  председатель  Чер-азрыбакколхозсоюза.  Столько  же  времени  благодарил  преж-него  председателя  за  ударную  работу  по  развалу  хозяйства  и  желал  успехов  новому  в  восстановлении  колхоза.  Предсе-дателю  райисполкома  слова  не  дали.  Перешли  к  голосова-нию.  Голосовали  единогласно  и  где-то  единодушно.  За  блок  коммунистов  и  беспартийных.

    Программа  максимум  выполнена  и  можно  переходить  к  импортной  бабе — Анжелике.  Но  неожиданно  из  зала  разда-лся  голос.

    - Как  его  зовут?

    - Кого?- не  понял  секретарь  горкома.  Вроде  с  международ-ным  положением  всё,  и внутренняя  политика  в  ажуре.  Оста-льное  на  совести  империалистов  всего  мира.  Чего ещё?

    - Нового  приседателя.      

    Вот  он  звёздный  час  председателя  райисполкома!  Вскочил  выхватил  из  кармана  очки, прочёл  по  бумажке.

    - Адлер  Мирон  Ефимович.       

    - Та,  нехай  будет  Адлер.- согласился  голос,  но  уже  дру-гой.    

    Папе  поверили  все.  Городское  руководство — коммунисту.  Колхозники — головатому  жиду.  Те  и  другие  ждут  чуда.  Не  даст  сгинуть  православным  христопродавец  и  сионист,  хотя  все  они  наймиты  мирового  империализма.

    Вступление  в  должность  состоялось.  Папа  перестал  спать  ночами.  Сидит  в  кухне  над  своими  рассчётами.  Мама  смог-ла  осуществить  свою  вековую  мечту.  Грандиозный  скандал  состоялся.  Для  полного  счастья  осталось  поднять  колхоз.  И  папа  решился.  Оказывается  он  не  только  толковый  инженер,  хороший  организатор,  но  и  лихой  гешефтмахер.  Это  Мирон  Ефимович  понял,  сидя  на  унитазе,  в  ночной  тишине.  

    Где  семь  шагов  миллионов  долга,  там  и  десять.  Под  но-вую  метлу  дали.  Зато  на  окраине  города — косе  Ак-Бурун  появился  маленький  порт  с  бетонным  молом,  брекватером,  маячком-мигалочкой.  Вырос  рыбцех,  коптильни  и  корпус  других  цехов  с  административным  этажом  правления  колхо-за.  А  рядом  Адлер  задумал  коттеджи  самих  колхозников  и  щедро  начал  раздавать  кредиты  под  шикарный  проект  особ-няка.  Началось  строительство  Дворца  Культуры  с  концерт-ным  залом  на  тысячу  мест.

    Секретарь  горкома,  видя  размах  движения  в  светлое  буду-щее  отдельно  взятой  организации,  полюбил  наезжать  в  кол-хоз.  Для  увеселения  отца  города  папа приспособил  колхозно-го  секретаря  парткома  и  ящик  молдавского  коньяка,  сильно  отдающего  самогоном.

    Начал  папа  с  простого,  примитивного.  В  цехе  орудий  лова  появился  участок  изготовляющий  из  обрывков  старых  хамсарезов  разноцветные  сетки-авоськи  с  плетёнными  ручка-ми.  Собственно,  участок  существует  только  на  бумаге.  Рабо-тают  пенсионерки-надомницы  те,  что  виртуозно  вяжут  оха-ны  или  перемёты  на  осетровых  и  камбалу  для  своих  сыно-вей-браконьеров. Копеечное  дело.  Но  в  масштабах  страны...  Каждый  мужчина  в  кармане  брюк  рядом  с  пачкой  «Примы»  и  коробком  спичек  носит  компактную,  смятую  сетку-авось-ку.  В  женской  сумочке  их  может  быть  уже  две.  На  всякий  случай.  Вдруг  дефицит  какой  выбросят.  От  заказчиков  нет  отбоя.  Смогли  купить  два  новых  СЧСа.  Замахнулись  даже  на  вполне  приличный  СРТ.  Председатель  продал  «москвич»  и  купил  Газ-21  в  экспортном  исполнении.  Машина  сверкает  никилем  зеркал,  молдингов  и  противотуманных  фар.  Даль-ше  больше. В  районе  Чумки  или  Старого  Карантина  есть  пляжик.  Так  себе,  но  длинный. Узкая  полоска  песчаного  бе-рега.  Песок  скорее  напоминает  хорошо  укатанную  просёло-чную  дорогу.  Всё  равно  районным  аборигенам  и  курортни-кам-дикарям  нравится.  Не  тащиться  потным  автобусом  горо-дского  маршрута  час  в  одну  сторону  или  полтора  в  другую  до  городских  пляжей  с  буфетами,  шашлычными,  своим  ви-дом  напоминающие  прибрежные  рифы.  Здесь-то  раньше  и  был  рыбцех  всё  того  же  «Шляха  коммунизма».  Как  уже  известно  шлях  перенесли. Ближе  к  коммунизму. А  на  пляжи-ке  остался  тот  самый  ветхий  причальчик  и  двухэтажный  сетевязальный  сарай,  который  колхоз  должен  снести  за  свой  счёт.  Товарищ  Адлер  решил  по-своему. Зима.  Бухта  забита  паковым  льдом.  Ветер  с  моря  обжигает  лицо.  Пейзаж  явно  не  радостный.  И  только  папа  смог  в  этом  хаосе  холода  ра-зглядеть  горячий  финансовый  результат. К  руине  подъехала  председательская  «волга».  Адлер,  начальник  колхозного  ОКСа — прораб  Лёва  Губерник,  закупленные  декоратор  и  дизайнер.  Тоже  из  наших.  Кульман  и  Ватман.  Зашли  во  внутрь,  обошли  кругом,  размахивали  руками,  кивали  голова-ми.

    - Первого  мая  должны  открыться.- жёстко  сказал  предсе-датель.

    Губерник  почему-то  посмотрел  на  наручные  часы  и  кивнул.

    - Успеем.

    Первого  мая  местность  изменилась  неузнаваемо.  На  бетон-ном  постаменте  стоит  старый СЧС  «Пионер».  Его  обозвали  памятникам  краснопролетарским  рыбакам,  хотя рыбаки  ниче-го предосудительного  не  сотворили.  Вокруг  блестящего  бели-зной  старого  сарая  сушила  с  дырявыми  сетями.  Разбросаны  списанные  байды  со  столами  в  них — летний  зал.  Внутри  обычный  и  банкетные  большой  и  малый  залы.  Всё  декори-ровано  опять  же  сетями,  смоляными  канатами, спасательны-ми  кругами,  старыми  штурвалами  и  форменной  одеждой.  Полный  антураж. Кухня  поручена  шефу  Фани  Дорфман.  Го-товит  всё.  От  осетрины  по-польски  до  гефилде  фиш  по-ку-таиски  из  мяса  молодого  барашка  на шампурах. Зал  подмял  под  себя  элегантный  и  непредсказуемый  Сеня  Пурим.  Офи-цианткам  в  тельняшках вместо  мини  юбок  спокойно  заявил.  

    - Слушайте  сюда,  шалавы.  Если  какой-нибудь  б...и  хоть  копейка  прилипнет  к  руке,  сразу  и  с  «волчьим»  билетом.  Вы  меня  знаете.  

    Шалавы  Сеню  знают  и  боятся.  Здесь  кроме  чаевых,  чест-но  заработанных,  ещё  и  колхозная  премия.  В  «Бригантине»,  «Металлурге»  или  «Меридиане»  на  обсчётах  можно  делать  и  больше.  Если  повезёт,  конечно.  Но  можно  и  залететь  так,  что  аборт  не  поможет.  И престиж  заведения  дорогого  стоит.

    За  душевный  настрой  присутствующих  отвечает  великоле-пный  Лёнька  Кальманович  со  своей  командой,  утопивших  «Титаник».  Скрипка,  гитара — сам  полутрезвый  маэстро.  Ак-кордеон,  фортепьяно — Яша  Капитан.  Саксафон,  кларнет — Марик  Штурман.  Труба — Изя  Боцман,  трамбон — Моня  Айсберг,  ударные — цудрейтер  Фима  Морской.  Вокал — нес-равненная  Ляля  Маркина.

    Первое  отделение  разогревал  публику  Петя Ненормальный.  Тоже  ничего  себе. Всё  тот же репертуар.  «Москва  златогла-вая»,  «Одесса — жемчужина  у  моря»,  «Прощание  славянки», «Сулико»,  песня  о  Тбилиси,  «Дружба»,  «Московские  окна»  и для  нашего  гостя  Автандила  из  Батуми  от  друга Вахтанга.  Но  наступает  момент,  когда  со скрипкой  выходит  маэстро  Кальманович  и  Чардаш  Монти.  Это  означает,  что  первое  отделение  по  десяточке  за  лезгинку  скинчилось.  Наши  гос-ти  из  Батуми  и  Каховки в  компании  своих  одновечерних  лярв  могут  рассчитываться. Дальше  будет  серьёзно  и  им  не  интересно.  

    Второе  отделение  поёт  Ляля.  Когда  она  под  гефилде  фиш  исполняет  «Памирбестушей»  на  идиш  и  английском,  зал  те-ряет  дар речи  и крупные  купюры.  Они  уходят  в  бубен,  с  которым  несравненная  Маркина  обходит  зал.

    Рай  земной  называется  «Рыбачий  стан».  Заведение  сразу  стало  звездой  побережья. От  Голой  Пристани  через  Херсон,  Одессу,  Ялту  до  Керченского  пролива  и  Туапсе,  Новорос-сийск,  Анапу  в  другую  сторону.  Чтобы  посидеть  вечерок  в  ресторане  надо  пару  месяцев  постоять  в  очереди  и  хорошо  заплатить  за  билет.

    У  папы  не  голова,  а  Дом  Советов.  Внутри  у  него  ужас,  что  творится.  Теперь  рыбаки его  колхоза  по  всему  городу  хвастаются.

    - Наш  Ефимович  жид,  но  человек  очень  хороший!

    Не  только  граждане  из  колхоза  считают  председателя  жи-дом,  но  своим  жидом.  

    Вызвали в  горком.  Уже  другой  секретарь,  прежний  ушёл  на  хозяйственную  работу.  Хотел  зампредом  в  «Шлях  комму-низма».  Адлеру  пришлось  потратить  некоторую  сумму  и не-рвы, чтобы в  Краснопролетарском  Управлении  Рыболовного  Флота  организовалась  должость заместителя  генерального  директора  по  дружбе  с  зарубежной  общественностью и бл.. братскими партиями.  При  открытой  визе  для встреч  с  этой  самой на  её  территории.  

    Новый  секретарь  долго  мытарил  расспросами  о делах  кол-хоза,  приросте  голов  членов  партии  в  хозяйстве  и  выполне-нии  плана.  Как  будто  колхозный  секретарь  парткома  не  «стучит»  в  райком,  а  оттуда  не  идёт  выше.  Угостил  чаем,  что само  по  себе  признак  плохой.  Прошёлся  по  кабинету,  в  молчании  несколько  минут  смотрел  в  окно.  В  общем  пол-ный  набор  руководящих  штампов.

    - Видите  ли,  Мирон  Ефимович,  нам...  Только  в  представи-тельских  целях,  естественно... Нужна  осетрина...  и  икра.

    Адлер  прекрасно  всё  понял,  но  сыграл  в  аппаратную  иг-ру.  Ты — начальник,  я — дурак.

    - Какую?

    - Что?

    - Икру  нужно?

    - Чёрную.  Зернистую  и  паюсную.

    - А  Рыбсбыт?

    - Ну... К  нам  приезжают  товарищи  из  области.  Должны  приехать  из  республиканского ЦК.  Нельзя...

    - Конечно,  вы  правы...

    Папа  знает,  что  квота  или  билет  от  рыбинспекции  на  вылов  осетровых  пород  есть  только  у  маленького  колхоза  имени  Ленина,  что  на  другом  конце  города.  Те  официаль-ную  добычу  сдают  в  тот  же  Рыбсбыт.  Откуда  и  капает  гор-кому.  Остальное...  Мало,  на  всех  не  хватает.  Мирон  Ефимо-вич  прекрасно  понимает,  что  браконьерничать  в  промышле-нных  масштабах  его  заставить нельзя.  И  разовым  выловом  не  ограничатся.  Значит...  А  с  билетом  уже  совсем  другое  дело.  Под  него  можно  и  в  с  московскими  потребителями  рыбных  деликотесов  познакомиться.  В  своих  догадках  нес-колько  ошибся.

    - Сегодня  ОБХСС  возбудило  уголовное  дело  по  хищениям  в  колхозе  имени  Ленина.

    Прозвучало  угрозой  и  предупреждением  одновременно.  Вот  оно  в  чём  дело!  Значит  и  у  себя  надо  ждать  проверку.

    - Билет  для  вас  будет.- сказал  секретарь  и  протянул  руку.

    - Продукцией  потребителя  мы  обеспечим.- сказал  папа  вставая.  Законная  добыча  осетровых  совсем  другое  дело!  Тут  есть  о  чём  разговаривать.

    Кстати,  мама  тоже  теперь  рыбачка..  Заведует  объединён-ной  колхозной  библиотекой.

    Материально  в  семье  стало  скорее  не  лучше,  а  больше.  Мама  перестала  себя  обшивать,  а  нам  с  папой  вязать.  От  этого  тихие,  семейные  вечера много  потеряли.  Теперь  мама  занимается  собой.  Сидит  на  кефире  и  прочих  диетах,  бега-ет  по  утрам.  Появилась  личный  косметолог.  К  ней  мама  заходит  просто,  без  записи  и  на  посплетничать.  Вещи  ны-нче  шьются  либо  в  городском  ателье  «Люкс»  высшего  ра-зряда,  либо  покупаются  развалюченные  после  магазина  «Альбатрос»  для  моряков  загранплавания  или  у  продавщиц  этого  заграничного  рая  за  очень  приличные  суммы  и  у  са-мих  моряков.  Нас  с  папой  одевают  из  Рыбкопа,  но  тоже  в  импорт.  Еда  не  претерпела  особых  изменений. Просто  стала  качественней. Изменение  материального  положения  диктует  новые  духовные  запросы.  Дома  продолжаются  толстые  жур-налы,  но  теперь  только  один - «Звезда  Востока»  из  Ташкен-та.  Всякие  проблемные  романы  и  эссе  на  философские  те-мы  бытия  ушли  в  прошлое.  В  ташкентской  «Звезде  Восто-ка»  печатают  из  номера  в  номер  лёгкие  детективчики,  кото-рые  одинаково  удобны  и  хороши  в  постели,  на  унитазе,  на  пляже.

    Иногда  в  маме  взбрыкивает  былое.  Её  тянет  в  театр,  послушать  оперу.

    - Сходи!- немедленно  соглашается  папа. - Новое  платье  прогуляешь.

    - Не  перед  кем! - фыркает  мама.

    Действительно,  на  драматические  спектакли  собирается  «весь  Краснопролетарск»  свой  показать, у  людей  посмотре-ть.  На  заезжую  провинциальную  оперную  труппу  придут  очень  уж  энтузиасты  и  преподаватели  музыкальной  школы,  которым  и  показать  нечего  и  посмотреть не  у  кого,  кроме  высокой  духовности.  Высокая  духовность  сейчас  не  товар.  Её  в  руках  не  подержишь  и  за  химо  не  пощупаешь.

    - Ну,  ладно.- соглашается  папа. - К  нам  Магомаев  приезжа-ет.  Сходим.

    - А  билеты?-вспоминает  старые  времена  мама.

    -   Для  на  фига?  Он  в  нашем  ДК  выступит.  В  городе  луч-шей  площадки  нет.  Устал.  Поеду,  покатаю партию.

    Папа  с  недавних  пор  пристрастился,  можно  сказать,  при-кипел  душой  к  русскому  бильярду.  Надо  сказать — совсем  недурственно  играет.

    Теперь  родители  ездят  в  отпуск  каждый  год.  На  белом  пароходе  «Шота  Руставели» были  в  круизе  вокруг  Европы.  Париж,  ах,  Париж!  А  что  Париж,  когда  мы  тут?

    - Как  там  турки? - спросил  дед  сына  о  наших  ближайших  соседях.

    - Это  мы  турки,  а  они  живут.- ответил  сын  прокурору.

    - С  кем  и  как  регулярно?- не  мог  не  поинтересоваться  дед,  любящий  факты.  Это  стало началом  серьёзного  разгово-ра.

    - Папа,  если  мы  уедем?

    - Кто  «мы»?

    - Ты...  я...  Семья,  в  общем.

    - Ага.  Куда?

    - Пока  не  знаю.

    - Но  ехать  надо.

    - Выпускают  только  по  израильской  визе.

    - Значит  в  Израиль.

    - Нет.

    - Обоснуй.

    - Слабонедоразвитая  страна.  Всё  время  война.  Там  одни  иудеи.  

    - Единоверцы.  Не  лишено.- кивнул  дед- С  евреями  тяжело.  И  тем  не  менее?..

    Папа  принялся  раскуривать  привезённую  из  круиза  трубку. Ритуал.  Дед  терпели-во  ждал.  Когда  наконец  случилось,  Ефим  Рувимович  просто  закурил  «Беломорканал», правда,  ленинградский.

    - Думаю...  скорее  всего...  Австралия,  Новая  Зеландия,  воз-можны  Штаты.

    - Мира,  твёрдого  плана  у  тебя  нет.  Одни  желания.

    - Папа,  поэтому  и  говорим  сейчас  на  эту  тему.

    - Польщён.  Чем  кормиться  будем?

    - Дамский  вопрос  на  отчётно-перевыборном  собрании  му-зыкально-тракторного  техникума Конечно,  рыболовством.  Как  инженер,  я  вряд  ли  там  кого- нибудь  заинтересую.

    - Причина?

    - Другие  технические  условия,  другой  подход  к  техничес-ким  вопросам,  высокий  уровень стандартизации  продукции  в  сборе.

    Дед  кивнул,  хотя  в  технических  вопросах  разбирается  то-лько  с  экспертом.  Медленно,  глубоко  затянулся.  Выпустил  густую,  плотную,  словно  из  паровозной  трубы,  струю  дыма.

    - Ты  прав.  Рыба — еда.  Можно  ходить  без  штанов,  но  веч-но  голодным — нет.    Мельбурнрыбсбыт,  Ньюзиландрыбаккол-хозсоюз,  рыболовецкий  колхоз  имени  Двадцати  шести  авст-ралийских  папуасов.  Чудненько!  Не  мне  тебе  говорить,  Ми-ра,  что  ты  коммерсант-надомник советской  школы.  Гешефт-махер.  Подпольщик  и  вор  по-местным  законам.  Там  нужны  бизнесмены.  Работать  легче.  Согласен.  Но  ты  же  годами  фо-рмировался  тут.  Обязательно  сообразишь  какой-нибудь геше-фт.  Следовательно,  суд,  громадный  штраф  и  тюремный  срок.  Вопрос — сможешь  ли ты  выплатить  такую  сумму?

    - Какую?-удивился  папа.

    - Что  тебе  присудят.  Сколько  ты  платишь  тут?  Молчи,  Мира.  Я  ещё  прокурор  города. Процентов  тридцать  от  обще-го  дохода.  В  том  числе  и  моему  заму.

    - Папа...

    - Я  сильно  ошибся?

    - Ты,  вообще,  не  ошибаешься.

    - Тогда  в  чём  дело?  Твой  гешефт,  сын,  возможен  только  в  этой  стране  с  марсистко-ленинской  теорией.  Там  просто  платят  все  налоги,  а  не  моему  заму.  Знаешь,  иногда  мне  кажется,  что  Володя  Ульянов,  сообразив  переворот,  не  очень хорошо  представлял,  что  делать  с  хапнутой  им  страной.  За  брата  отомстил,  а  дальше?  Я  чётко  обозначил свою позицию?- дед  ткнул  окурок  в  пепельницу.

    - Более  чем.  Спасибо,  папа.

    - Не  за  что.  Будет  трудно,  высылайте  деньги.

    У  родителей  изменился  круг  общения.  Ещё есть  старые  друзья,  но  уже  появились  нужные. 

     Деловые  люди — индивидуалисты.  У  каждого  свой  инте-рес.  Объединяет философия.  Кто  поймёт?  Только  себе  подоб-ный.  И  досуг  весьма  своеобразный.  Живут  и  гуляют,  как  последний  раз.  Этот  раз  может  наступить  внезапно  и  в  лю-бое  время.  Поэтому  шашлыки,  рыбалка,  баня,  пляж,  любов-ницы,  Сочи,  Ялта,  Прибалтика,  обязательно  «Рыбачий стан».  Всё  по-махновски.  С  шумом,  гиканьем,  обильно.  В  течении  дня  встретиться  накоротке  по  коньячку.  Вечером  заскочить  на  чашечку кофе  и  терзать  мамино  пианино  до  полуночи.  

    Сливки  общества  Натан  Львович  товарищ  Мерлян.  Дирек-тор  завода  «Хозбыт»  Министерства  Местной Промышленнос-ти.  Производство  разбросано  в  сараях  по  всему  городу.  Неу-вядающая  продукция — мочалки,  вонючая олифа, «сопливые»,  не  оставляющие  следов краски,  хозяйственные  и  дамские  сумки  ужасного  дизайна  и  качества.  Жена  аля-хазарша   По-пугай.  Говорят  она...  Да  мало  ли  что  говорят  о  ней.  Всему  верить?  Вот  и  Натан  Львович  не  берёт  дурного в  голову,  а  тяжёлого  в  руки.

    Директор  литейного  завода  того  же  министерства  солид-ный  семьянин  Нёма  Малкин.  О продукции  его  производства  сказал  один  снабженец  из  сельской  местности.

    - Ваши  трубы  сют!  

    Все  эти  заводики  обросли  вспомогательными  цехами,  как  днище  брандвахты  водорослями  с  поселившимися  в  них  морскими  гадами  малого  размера. Со всего  этого  идёт  владе-льцам  очень  хороший  гелд.

    Далее  особи  помельче.  Кравченко,  Петров,  Вартанян,  гине-колог  Липкин  и  главврач психоневрологического  диспансера  невропатолог  Геня  Матусевич.  Диспансер  для  умного — зо-лотое  дно  с  алмазными  россыпями.  И  другие  персонажи.  Однако,  у  каждого  что-то  за  душой.  Лет  эдак  на...  Самый  гуманный  советский  суд  подскажет.

    Дни  рождения  родители  теперь  празднуют  дважды.  Дома  со  старыми  друзьями  и  в  малом  банкетном  зале  «Рыбачьего  стана»  с  нужными.  При  обсуждении  меню  домашнего  са-бантуя  папа  морщился.

    - Элечка,  пожалуйста,   всё,  как  в  старые  времена.  Винег-рет,  маринованный  лук,  оливье,  пельмени.  Гофман  всё-таки  начальник  следственного  отдела  городской  милиции.

    - Думаешь  он  не  догадывается?

    - Зачем  его  догадки  подтверждать?

    - Селёдочку?

    - Да.  Купи  иваси.

    - Их  есть  нельзя!-возмутилась  мама.

    - У  нас  много  чего  несъедобного.  Отраву  наших  винзаво-дов  пить  нельзя.  Что  делать? Ничего,  с  лучком,  под  горчич-ным  соусом...  После  «Коленвала»  цимис  мид  компот.

    Родителей  начало  раздражать  вынужденное  раздвоение  ли-чности.  Скудность  меню,  политические анекдоты  шепотом  от  майора  милиции  Алика  Гофмана.  Застольные  споры  под  пельмени  о Солженицине,  поиски  крамолы  и  обличения  ре-жима  в  стихах  Евтушенко.  Надоело  врать, что  четырёхдоро-жечный,  экспериментальный  и  громоздкий  магнитофон  «Ма-як»  куплен  в рассрочку.  Промышленность  их  ещё  не  начала  выпускать.  Объяснять,  что  все  заграничные,  фирменные  на-ряды  мамы  она  построила  сама  на  бабушкиной  швейной  ма-шинке «Зингер»  с  ножным  приводом  по  выкройкам  из  журнала  «Работница».  Компактный  «Филипс»  прятать  у  де-да  в  комнате.  Скрывать,  где  отдыхали  в  этом  году  и  во  что  отдых обошёлся.  Вся  эта  двусмысленность  ужасно  тяготила  родителей.  Сомнения  разрешил  прокурор  города.

    - У  вас  заключён  договор  о  дружбе,  сотрудничестве  и  вза-имопомощи  на  вечные  времена?-поинтересовался  дед,  по  обыкновению  дымя  папиросой.

    - Нет.- твёрдо  сказала  мама.

    - В  чём  дело?

    - Неудобно...  столько  лет  вместе...- ответил  папа.

    - Неудобно  штаны  через  голову  одевать  и  какать  верх  ногами.  Всё  тебе  возвращается.-отрезал  дед.- Сделайте  краси-во.

    Делать,  в  принципе,  ничего  не  пришлось.  Майор,  началь-ник  следственного  отдела  Алик Гофман  неожиданно  уволил-ся  из  милиции,  обменял  шикарную  квартиру  с  родителями  на маленький  прибалтийский  городок  и  уехал  в  Литву.  Всё  молча.  Аидские  активисты  в  растерянности,  Зяма  Клейман  напился  в  усмерть.  Однако,  некоторые  товарищи  и  сотруд-ники местного  отдела  КГБ  знали,  что  будет  в  продолжении.  В  свете  этого  геополитического  события местного  разлива  про  Адлеров  просто  забыли.  Вскоре  компания  распалась  сама  по  себе. Кто-то  из  музыкальной  школы  устроился  в  ресторан  лабухом.  Доктора  ушли  в  океан  на промысловых  судах  КУРФа.  Инженеры  простыми  работягами  подались  на  севера.  Остались  учителя.  Они  вплотную  занялись  репетито-рством,  что  тоже  не  заяц   чихнул.  Быть  бедным,  но  умным  стало  не  модно,  неприлично.  У  Солженицина  начались  не-приятности.

    Дед,  как  всегда,  оказался  прав.  А  в  моей  судьбе  он  сыг-рал  первую  скрипку.  Своё  плечо прокурор  подставлял  неча-сто,  но  в  критические  и  ответственные  моменты  моей  судь-бы.

    В  обычных,  нормальных  еврейских  семьях  идёт  всё  по  порядку,  сложившемуся  давно. Есть  хороший  мальчик  или  девочка.  Надо  найти  пару.  В  поисках  задействована  вся  ми-шпуха.  Даже  мишигине  тётя  Сара.  Рассматриваются  все  бо-лее  менее приличное  и  приемлемые  варианты  даже  из  горо-да  Апатиты  Мурманской  области.  Что-то  находят. Не  совсем  то,  но  ничего.  Было  трудно,  а  мы  достали.  Женят.  После  чего  аидский  муж,  ходок  на  генном  уровне,  бросается  в  по-иски.  А  всё  потому,  что  Рабинович  в  неволе  не  размножает-ся. Или  всё по-другому. Восемнадцатилетний студент  встретил  на пляже  шестнадцатилетнюю  Элю.  То  есть  увидел  товар  лицом  и  весь.  Она  мгновенно  порвала  ему  сердце.  На  эту  дружбу  их  родители  смотрели  положительно,  давая  хороший  прогноз  на  будущее.  Они  просто  не  думали,  что  оно  вот  уже.  Через  год  дети  заявили — всё.  Шикарный  был  гевалд!  Однако,  комсомольцев  так  просто  не возьмёшь!  Они  предъя-вили  справку  от  тёти  Раи.

    - Рая,  может  ты  ошиблась?-  пытала  её  моя  будущая  бабу-шка  с  маминой  стороны.-Майн  Гот,  какой  позор! 

    - Я-я???- удивлению  лучшего  гинеколога  города  не  было  предела.  Она  даже  забыла  ма-тюкнутся.

    Дед  просто  хмыкнул  и  своей  властью  добился  разреше-ния  на  брак.  Иначе  папе  летел  срок  за  совращение  несо-вершенолетней. Вступительные  экзамены  в  пединститут  при-шлось  сдавал  вместе  с  мамой.  Даже  отучился  первый  семе-стр.  Потом  настала  пора  рождаться.  Принимала  меня  всё  та  же  Раиса  Вениаминовна. Короче,  я — типичный  продукт  лю-бви.  Хотя  родители  учились,  а  папа  ещё  и  подрабатывал,  я  купался  в  родительской  любви  и  заботе.  У  меня  была  си-няя  коляска.

    Коляска  кончилась,  я  своими  ногами  пошёл  в  светлое  бу-дущее.  Родители  засучили  рука-ва.  Начали  лепить  из  меня  простого  еврейского  вундеркинда.  Почему-то  получался  сплошной  «Ундервуд».  Для  виртуозного  владения  скрипкой  у  меня  не  случилось  музыкального слуха.  Стать  шахматным  чемпионом  помешало  отсутствие  композиционного  мышле-ния.  В адвокатуру  и  гинекологию  по  возрасту  рано.  Мама  плакала,  папа  нервно  курил.  Он-то  увидел  моё  будущее  на-иболее  ясно.  Папа  тогда  трудился  начальником  медницкого  участка  мехцеха  СРЗ.

    - Ойстраха  и  Таля  из  него  не  получилось.  Будет  Клейма-ном.-вздохнул  Мирон  Ефимович.  

    Мама  зарыдала  пуще  прежнего.  С  маэстро  Клейманом  она  не  знакома,  но  поняла,  что это  весьма  недостойно.

    Зяма  Клейман — божье  наказание  избранного  народа,  по-зор  аидской  общественности  нашего  мегаполиса.  Золотые  руки,  светлая  голова  и  дырявое  горло.  Точнее  не  горло,  а  одна сплошная  дыра.  Чёрная.  Зяма  пьёт  всё.  Сжиженный  бытовой  газ  пропан-бутан  тоже.  Специалист  каких  мало  или  вообще  нет.

    И  только  дед  верил  в  мою  счастливую  звезду,  хитро  пог-лядывая  из-под  брови единственным  глазом.  Наверное знал,  что  с  такими  способностями  я  когда-нибудь  перепью  самого  Клеймана  и  хоть таким  образом  останусь  на  скрижалях  иу-дейского  народа  в  одном  ряду  с  Моисеем,  Соломоном, Эйн-штейном  и  прочими,  перевернувшими  этот  мир.  Одним  сло-вом  светлое  будущее  моё  наступало  не  совсем  теми  темпа-ми,  даже  не  как  строительство  коммунизма.

    Оно  настало  первого  сентября  тысяча  девятьсот  затёртого  года.  Белый  верх,  чёрный  низ В  потной  ладошке  букет  цве-тов.  Другая  ладошка  в  папиной  руке.  Рядом  волнуется  мама. На  спине  ранец  с  букварём.

    Очень  средняя  советская  школа  № 9  имени демократа-лей-тенанта Шмидта. Говорят, когда  рождается  больше  мальчиков,  к  войне.  В  1  «Б»  классе  грохочут  танки.  Существенно  не  хватает  дам.  Преобладают  стриженные  макушки.  Меня  поса-дили  за первую  парту  с  Юрой  Ищенко.  За  нами  тоже  мужи-ки.  Плевать  мы  хотели  на  учительницу — заслуженного  ра-ботника  просвещения  республики.  Устроили  образцово  пока-зательный мордобой.  За  что  до  конца  первого  в  жизни  уро-ка  простояли  в  разных  углах.  На  следующем  уроке  дралась  вторая  парта.  В  событии  мы  с  Юрой  приняли  посильное  участие.  Углов  в  классе  не  хватило.  На  большой  перемене  класс  повели  пить  молоко.  После  стакана почувствовали  не-бывалый  прилив  сил  и  энергии.  Предъявили  территориаль-ные претензии  параллельному  классу.  Нас  разнимали  учите-ля,  повариха  и  вызванный  на  подмогу  физрук.  Его  я  тоже  попытался  пинать.  За  что  на  все  десять  лет  получил  у  пед-коллектива  школы  неофициальное,  но  почётное  наименова-ние  Зверёныш.  Быстро  понял  с  помощью  прокурора  города  ситуацию  и  перенёс  военные  действия  за забор  школы  на  нейтральную  территорию.  Учился  я  между  хорошо  и  отли-чно.  Претензии  со  стороны  педсовета  предъявлять  мне  ста-ло  сложно. Люблю  литературу.  Мамина  заслуга.  Записался  во  все  библиотеки,  в  которые  смог  проникнуть.  В  детскую,  естественно,  пасся  на  маминой  поляне.  Брал  книги  в  район-ной  на  формуляр  деда.  Конечно,  перечитал  всё  домашнее  собрание,  состоящее  из  трёх  шкафов.  На  нашей  и соседней  улице  снискал  уважение  не  только  своей  ежесекундной  гото-вностью  махать кулаками,  но  и  пересказами.  Память  у  меня  шикарная.  Поведал  сверстникам  и  не только,  Финимора  Ку-пера,  Жюль  Верна,  Майн  Рида.  Дюма  шёл  первым  номе-ром.  «Белеет  парус  одинокий»  Катаева,  «Сын  полка».  Огро-мной  популярностью  пользовались  «Дело  Пёстрых»,  «Тихая  Одесса»  и  «Сотрудник ЧК»,  «Приключения  майора  Прони-на»  а  также  неувядающий  литературный  шлягер  всех  вре-мён  и  народов  «Над  Тисой».  Старшина  Смолярчук,  противо-стоящий  всем  разведкам  мира,  воспринимался  гораздо  луч-ше  чем  ихний  Джеймс  Бонд.  А  заграничные  красотки  шпи-она  007  не  шли  ни  в  какое  сравнение  с  простой  нашей  до-яркой  Таисией  Спивак — подругой  старшины.  Явно  не  коро-леве  красоты.  При  этом  о  враге  Бонде  мы  только  слышали  и  только  ругательное,  а  старшина  родной,  не  образованный  может  жить  на  соседней  улице  и  служить  на  заставе,  что  на  Чумке,  над  пляжем  Старого  Карантина.

    Что  говорить,  я  был  очень  доволен  своим  общественным  положением  и  носил  фингалы, как  ордена.  Одному  деду  мой  вид  не  приносил  радости.

    - Пацан  должен  драться.  Иначе  он  не  станет  мужчиной.- декларировал прокурор.

    Мама  пыталась  возражать.  У  неё  своё  понимание  прекрас-ного.

    - Но  драться  грамотно.- завершал  дед.

    - Это  как?-интересовался  потребитель  прекрасного,  то  ес-ть  я.  Драться  и  не  получать  фи-нгалы — голубая  мечта.

    Дед  отвёз  меня  в  спортивный  зал  при  клубе  судостроите-льного  завода.  Даже  не  на  окраину  города,  а  несколько  да-льше.  От  конечной  остановки  городского  маршрута  № 5  ещё минут  пять  приятной  ходьбы.

    В  зале  пацаны  моего  нежного  возраста  в  перепоясанных  пижамах,  как  мне  показалось, занимались  на  матах  чем-то  непонятным.  Другие  упражнялись  со  штангой.  Мне  тоже  хо-телось  попробовать  с  весом,  но  я — воспитанный  аид-ребё-нок  стоял  смирно  рядом  с  дедом.  Дед  разговаривал  с  широ-костным,  большим  человеком  с  бычьей  шеей  и  короткой стрижкой.  Он  крепко  сидел  на  стуле. Врос  в  него.  Одни  из  пацанов  обращался,  к  нему  по-свойски — Михалыч.  Как  по-нял  я,  ветераны  движения.  Остальные  уважительно — Вениа-мин  Михайлович.  Получается  что-то  среднее  между  Батей — предводителем  шайки  и  Учителем — главой  секты.  Михалыч  был  в  тельняшке  и  упирался  руками  о  колени.  Ласково,  бу-дто  давал  мне  шоколадную  конфету, спросил.

    - Хочешь  на  татами?

    - Куда?- поинтересовался  я,  предчувствуя  неладное.

    На  маты.  Я  смело  ступил  в  неизвестное.  Передо  мной  моментально  появился  такой  же задохлик,  как  я,  шмыгаю-щий  носом.  Пацан  подтянул  штаны,  поправил  куртку,  проверил, чтобы  узел  пояса  находился  строго  по  центру  кон-струкции.  Отёр  нос  рукавом.  Стал  непристойно  извиваться  и  делать  руками  пошлые  движения.  В  результате  чего  я  шмякнулся на  маты.  Не  успел  я  осознать  причину  этого  природного  явления,  как  снова  сработал  закон  всемирного  тяготения.  Дошло — так  будет  без  конца.  Пора  бить  морду!  Я  безостановочно  молотил  руками,  ногами.  Куда  попадал,  в  кого  не  помню.  Ко  мне  никто  не  мог  подойти.  Только  Ми-халыч  сумел  отловить  меня  за  шкирку.  И  выкинуть  с  тата-ми.

    - Хороший  мальчик,  Ефим  Рувимович.  Злой.  Будет  боец.

    Премиально  мне  дали  поднять  штангу.  Вечер  удался.

    Прокурор  Краснопролетарска — заядлый   коллекционер.  Сложись  его  жизнь  по-другому  в  не те  времена,  совсем  дру-гой  местности  и,  пардон,  строе  был бы он художником,  анти-кваром,  смотрителем  музея,  галлерейщиком,  архиологом  в  конце-концов.  Но  было  так,  как  стало.  Основу дед  заложил  трофеями,  вывезенными  из  поверженной  Германии.  Потом  собирал  всё  красивое.  Фарфор,  медь,  наградные  знаки,  заг-раничные  и  русские  ордена,  много  ещё  чего  и,  конечно,  жи-вопись.  Что  позволяли  финансы.  Естественно,  на  мастеров  Возрождения,  импрессионистов  и  передвижников  у  Ефима  Адлера  денег  не  было.  Но  на  своих  современников,  провин-циальных,  не  обласканных,  находились.  При  этом  приобре-тал  только  то,  что  было  по  душе.  Поэтому  социалистичес-кий  реализм  в  доме  отсутствует.  Я  часа-ми  мог  смотреть  на  полотна,  развешанные  на  стенах.  Потом  шёл  сам  рисова-ть.  Конечно,  у  меня  ничего  не  получалось.  Тогда  я,  как  Володя  Ульянов  пошёл  другим  путём.  Решил  скопировать  «Оборону  Севастополя»  Дайнеки.  Не  всю.  Только  матроса  со  связкой  гранат.  Я  часами  трудился,  получая  удовольствие  от  творчества.  Мама  не  могла  нарадоваться  чудесам  моей  усидчивости.  Я  представлял,  как  оконченное  произведение  выволоку  во  двор  на  обозрение  моим  приятелям.  Всё  поломал  Пират.  Заглянул  мне  через  плечо.

    - Красиво,  но  не  очень  похоже.

    Это  был  плевок  в  самую  гущу  моей  трепетной  души.  Дед  достал  до  глубины  прямой  кишки.  Я  чуть  не  разреве-лся.

    - Хочешь  научиться  рисовать,  как  настоящий  художник?

    Говорить  я  не  мог.  Только  активно  и  резко  закивал  голо-вой.  Мы  спустились  на  первый этаж.  Дальше  идти  не  надо  по  историческим  причинам.

    Дело  в  том,  что  господствующая  высота  над  Катерлесом — гора  Ислам  Гирей.  Издревле  центр города  под  ней.  В  начале  века  всё  выглядело  так.  Главная  деловая улица  горо-да,  конечно,  Воронцовская.  Выше,  но  тоже  на  земле,  Дворя-нская,  упирающаяся в  Приморский  бульвар, на который  ниж-ним  чинам  и  собакам  вход  воспрещён.  Так  гласило объявле-ние  при  входе.  Проблема  заключалась  в  том, что нижние  чи-ны  безграмотны  и  читать  не  разумеют.  Собаки  тем  более.  Они  стаями  бегали  по  тому  бульвару.  Прямо  с  середины  Дворянской  в  гору  поднимается  широкая гранитная  лестница  с  мраморными  тиграми,  львами  и  прочей  героической жив-ностью.  Дар  городу  местного  купечества.  О  чём  вмурована  медная  табличка.  Там  и  была,  наверное,  самая  шикарная  улица  Катерлеса — Купеческий  бульвар.  Мощённый  брусчат-кой  с  панелью  из  мраморных  и  гранитных  плит.  Вся  в  зе-лени акаций,  платанов,  каштанов,  сирени.  С  видом  на  город  внизу.  Именно  на  этом  бульваре  теснились  банковские  кон-торы,  имеющих  быть  в  богоспасаемом  городе.  Здесь  в  соб-ственных  домах  жили  лучшие люди  Катерлеса  не  по  рожде-нию,  но  по  значению  и  заслугам. Как  раз  напротив  велико-лепной  лестницы  в  1913  годе  известный  инженер,  техниче-ский директор  металлоделательного  завода  Юзов  Орест  Ми-трофанович  Недоимский  поставил себе дом.  Небольшой,  но  о  два  этажа,  с  туалетом  и  ванной  на  каждом  уровне.  Свет-лые громадные  комнаты,  большущий  полукруглый  балкон,  подпираемый  колоннами  портика парадного.  Недоимский  применил  по  тем  временам  невиданное  новшество  в  градо-строении.  Участник  обороны  Порт-Артура  вместо деревян-ных  перекрытий   уложил  железобетон. Так  делали  при  фор-тификационных  работах  в  крепости.  Той  самой.  Порт-Ар-туре.  Десятники-строители  его  не  поняли,  впрочем,  как  и  лесоторговцы.  Внизу  панорама  уездного  города  и  вид  на залив  святого  Николая  с  портом  и  крейсером  «Аскольд»  на  рейде.  Красота!

    К  моменту  появлению  в  городе  Адлера  особняк  на  улице  Первомайской  играл  роль  общежития  работников  НКВД  и  красной  прокуратуры.  Комнаты  поделены  фанерными  пере-городками,  туалеты  и  ванные,  на  удивление  фунциклируют.  Там  и  получил  койку  в  фанерном  пенале  на  втором  этаже  помощник  оперуполномоченного.  После  женитьбы  отгородил угол.  С  рождением  сына  получил  в  полное  пользование  пенал.  С  должностным  ростом  снёс  одну  фанерную  перего-родку,  потом  вторую.  Перед  войной  начальник  уголовного  розыска  занимал  уже  всю  комнату.  Вернувшись  после  вой-ны  и  став  начальником следственного  отдела  прокуратуры  Пират  прихватил  ещё  и  солидный  кусок  коридора,  который  размером  с  проспект  Карла  Маркса  в  Днепропетровске.  Вскоре  общежитие  перестало  существовать.  В  доме  сделали  ремонт.  Получились  нормальные,  но  коммунальные  кварти-ры.  Конечно,  прокурору  города предлагали  жильё  в  новост-ройках  пахнущих  известью  и  краской.  Дед  отказывался.  Вскоре с  семьёй  оказался  владельцем  второго  этажа  с  грома-дным  балконом.  По  коридору  я  разъезжал  на  трёхколёсном  велосипеде.  Из  третьей  комнаты  случилась  гостиная  и  отго-родилась  очень  солидных  размеров  кухня.

    Долгое  время  район  Горки  считался  престижным.  Старые  каменные  дома  с  толстыми стенами,  а  значит тёплые.  Тихий,  зелёный  район,  большие  дворы  с  сараями,  что  важно  для  советского  человека.  По  утрам  поют  птицы.  Однако,  Хру-щёв  съездил  в  Америку.  Привёз  оттуда  панельное,  поточное  домостроение  и  моду  на минимализм.  Вместо  паркета  лино-лиум,  вместо  ковра  палас,  вместо  мебели   пластиковые  уро-дцы  на  паучьих  ножках  из  гнутых  трубочек.  В  каждом го-роде  строили  свои  Черёмушки.  Всё  равно  жилья  не  хватает.  И  в  районе  изменился  контингент  жильцов.  Стал  попроще  и  более  пролетарским. В  нашем  доме  на  первом  этаже  две  многокомнатные  квартиры.  Их  отдали  нищим.   Местной ку-льтуре  и  искусству.  В  одну  заселили  семьи  кандидата  исто-рических  наук,  сотрудников местного  историко-архиологиче-ского  музея,  балетмейстеров  и  режиссёра  всех  народных театров  города.  Каждой  семье  по  две  комнаты.  Собачились  культурные  работники  искусств  на  общей  кухне  ничуть  не  хуже  пролетарских  жильцов  и  прочего  гегемона.  Очередь  в  туалет  была такой  же.  А  вторую  квартиру,  правда,  помень-ше  отдали  под  жильё  и  мастерскую  члену Союза  Художни-ков  СССР  Баталову  Геннадию  Петровичу.  Попросту  Петро-вичу.  Петрович — художник  от  Бога,  живописец  каких  в  Союзе  единицы.  Правда,  чуть  больше  нужного  выпивает,  чу-ть  меньше  нужного  пишет.  При  этом  платит  алименты  пяти  жёнам.  А сколько  у  него  отпрысков,  Геннадий  Петрович  дав-но  со  счёта  сбился.  Потому  что  женский  пол  любит  боль-ше  её  родимой.  Петрович  моментально  сломал  все  внутрен-ние  стены и  перегородки,  организовывая  мастерскую.  Себе  под  жильё  отвёл  кухню. К  нему  мы  с  дедом  и  пришли.  Ме-ня  сразу  поразил  запах  красок,  пинена,  копалового лака.  Я  ходил  от  полотна  к  полотну  с  отвисшей  челюстью.  А  дед  в  это  время  с  Петровичем  под  лучок  с  «черняшкой»  дали  по  стакану.  Оба  фронтовики  не  по  бумагам,  а  фактически.  На-верное,  поэтому  понимают  друг-друга  с  полуслова.  Так  я  начал  заниматься  с  Геннадием Петровичем.  Теперь не  только  мама  влияла  на  моё  воспитание  и  восприимчивость  к  прек-расному.

    Папа  каждую  неделю  подписывает  дневник  и  интересует-ся  почему  я  хватаю  тройки  по такому  важному  предмету,  как  пение.  Делает  со  мной  уроки.  Помогает  ремонтировать   велосипед. Однако,  родители  молоды  и  им  тоже  хочется  сугубо  личной  жизни.  Любят  танцевать  в  ресторанах,  шика-нуть  на  отдыхе.  Благо  средства  для  этого  есть.

    Мама  устраивается  в  новом  круге  общения.  Конечно  по-началу  её  никак  не  могла  устроить  в  качестве  подруги  же-на  Натана  Львовича  товарища  Мерляна  Валя-хазарша  Попу-гай.  Она  не читала  Ахмадулину,  а  музыкальные  пристрастия  ограничиваются  «Чёрным  котом»  Павла Айдоницкого.  Со  временем  оказалось,  что  Валя-хазарша  со  многими  чёрными  котами  тоже возможна,  как  и  Фаина  Самуиловна  Малкина — великая  хозяйка  и  мать  семейства.  И,  конечно,  переходящий приз всех  серьёзных  мужчин  Краснопролетарска  Света  Обла-кова — жена  художника-оформителя  и мать подрастающей  до-чери.  Держателя  акций  Светы  определяют  по  нынешнему  месту  её работы.  Сейчас  она  личный  секретарь  директора  литейного  завода,  что  не  добавляет  оптимизма  Фаине  Саму-иловне.  Умная  аидише  жена  и  мать  пока  молчит,  но  Нёма  знает — всё может  кончиться  вселенским  катаклизмом  очень  неожиданно.  И  с  личным  секретарём  расстаться  ещё  не может.  Света  знает,  а  главное  делает  такое,  что  у  товарища  Малкина,  далеко не  первой свежести,  начинает  из  ноздрей  валить  пар  и  он  бьёт  копытом.  Конечно,  не  ретивость  двад-цатилетнего  юноши  со  взором  горящим,  но  худо  бедно  ки-дается  на  амбразуру  С  Фаиной  Самуиловной  и  четверть  ве-ка  назад  о  таком  даже  думать  было  не  моги.  Сейчас  на  Облакову  положил  глаз  начальник  краснопролетарской  экспе-диции  Аджарского  Управления  Рыболовного  Флота,  дважды  миллионер  Советского  Союза  Вахтанг  Валентинович  Мике-ладзе.  Широк,  не  жаден,  очень  галантен.  Потомок  княжес-кого  рода.  Об  этом  по  нынешним  временам  лучше  молчать.  А  с  породой  что  делать?  Предложил  Свете  с  семьёй  трёхко-мнатную  квартиру  со  всеми  коммунальными  удобствами  и  телефоном  в  центре  Сухуми.  Конечно,  маленький  городиш-ко,  но  и  Краснопролетарск  не  Париж.  Облаковы  пакуют  узлы.

    Я  был  в  старших  классах,  когда  папа  выбил  пятикомнат-ную  квартиру  в  высотном  доме  престижнейшего  района  города  На  Семи  Ветрах.  Иногда  район  называют  новым  це-нтром.  Тут  селятся  отцы  города  и  «весь  Краснопролетарск»

    Собственно,  даже  такому  уважаемому  человеку,  хоть  и  жиду,  как  Адлер,  не  положена  эта  площадь.  Но  за  него  пи-сьменно  ходатайствовало  очередное  общее  собрание  членов колхоза.  Против  коллектива  не  попрёшь.  Создававшие  обще-ственное  мнение  получили  крупные  премии  за  ударный  труд.

    Прокурор  остался  в  старом  гнезде.  Я  не  захотел  переез-жать,  прикрываясь скорым  окончанием  школы.  На  душе  му-тно.  Дед  меня  поддержал.  Наверное,  с  этого  эпизода  нача-лась  моя  самостоятельная  жизнь.

    Детство  кончается  сразу  и  вдруг.  Не  выпускными  экзаме-нами.  Извечно  русским вопросом — Что  делать?  По  малоле-тству  человек  ещё  не  знает  точного  ответа,  проверенного  жизнью — Хрен  его  знает!  Начинает  метаться,  думать  куда  приткнуться.  А  думать нечего.  Судьба  уже  написана.  Оста-ётся  её  только  выполнять.  Как  хотелось  в  детстве  шофёром,  космонавтом,  моряком  и  дворником  дядей  Васей, не  получи-тся,  потому  что  глупость  и  не  серьёзно.  Куда? Хорошо  дво-ечникам  с  натянутыми  тройками  в  свидетельстве  о  непол-ном  среднем  образовании.  Профессионально-техническое  училище,  в  лучшем  случае,  провинциальный  техникум  с  традиционным  набором  специальностей.  А  остальные?  У  которых  полное  среднее  и очень  неплохой  бал  аттестата.  Тут-то  начинаются  мученья.  Чьи  родители  могут дать  хоро-шую  взятку  становятся  врачами,  переводчиками  с  ихнего  на  сюда,  юристами  или  просто  студентами  столичных  ВУЗов.  Остальные  экономистами,  плановиками,  педагогами.  Мучаю-тся  всю  жизнь  и  плодят  нищету.  Потому  что  даже  грома-дине,  как  СССР,  ну,  не  нужно  такое  количество  безграмот-ных  специалистов.

    Я  тоже  не  знал  ответа.  Папа  пытался  направить  меня  по  стопам  деда,  но  курсом,  что ещё  определил  прадед.  В  адво-каты.  Мне  почему-то  не  хотелось.  Становиться  гинекологом тоже.  При  упоминании  военного  училища  мне  сразу  вспоми-нается  тупая  рожа  школьного военрука — подполковника  за-паса.  Да  и  пятая  графа  вряд  ли  удачный факт военного  карь-ерного  роста.  Мама  предлагала  поступить  в  художествен-ный  институт или  училище.  Тут  уже  было  теплее,  но  при-мер  моего  учителя  Петровича,  который  настоятельно  реко-мендовал  уйти  в  искусство,  почему-то  удерживал  от  этого  пагубного  шага.  Жизнь  провинциального  таланта  не  прель-щала.  В  этом  папа  меня  поддерживал.  Прокурор  Краснопро-летарска  издали  наблюдал  мои  муки  и пока  не  лез  в  душу.

    Как-то  вечером  после  чая  дед,  по-обыкновению,  закурил,  глубоко  затянулся,  выпустил  длинную,  тугую  струю  дыма.

    - Ну-с,  о  чём  думается?  Могу  узнать?

    Я  кивнул.

    - Что?

    Пожимаю  плечами.

    - Тоже  хорошо.  Но  чем-то  кормиться  надо.

    - Надо.- безвольно  соглашаюсь  я.

    - Чем?

    Объясняю,  что  хочу  быть  бездельником — созерцателем  жизни  в  красках.

    - Это  хорошо,  интересно,  но  голодно.  Пока  не  определи-лся,  сходи  в  техникум.  С  институтом  всегда  успеешь.

    - Там  что?

    - Получишь  специальность.  Если  повезёт,  понравится.  Не  повезёт — тоже  результат.  Узнаешь  куда  соваться  не  надо.  Да  и  будет  на   что  жевать.  Жизнь — она  длинная.  Времени  определиться  предостаточно.

    Я  подумал,  что  дед  прав.

    Металлургический  техникум — старейшее  учебное  заведе-ние  Краснопролетарска,  прибежище всех  оболтусов  города.

    После  всего,  что  могло  случиться  с  Российской  импери-ей,  металлоделательный  завод  братьев  Юзов  в  Краснопро-летарске  стал  металлургическим  заводом  имени  Воровского.  Во  время  войны  немцы  от  него не  оставили  камня  на  кам-не.  Наши  тоже  подсобили.  После  победы  подсчитали,  прос-лезились  и  решили,  что  легче  поставить  новое  производст-во,  чем  восстанавливать  завод  имени  Воровского  в  полном  объёме.  Тем  более,  что  местные  руды,  на  которых  он  рабо-тал, беднее  церковных  крыс.  Почти  одна  порода.  Нет,  управ-ление  оставили.  И  какие-то  цеха. Что-то  они  делали.  Очень  секретное,  потому  что  никто  не  понимал  и  не  знал  что.  Со  временем  определились.  Кастрюли  и  стрелочные  железнодо-рожные  переводы. Сразу  после  войны,  как  решили  что  заво-ду  хана,  в  городе  открыли  металлургический  техникум.  В  бывшем  парке  того  самого  табачного  короля  России  Стамбо-ли,  который  теперь  судоремонтный  завод.  На  улице  Перво-майской  в  бывшем  здании  Азово-Черноморского  банка  ком-мерческого  мореплавания.  Трёхэтажное с  высоченными  пото-лками,  портиком,  опять  же  героическими  зверями  в  камне,  о  которых  история уже  забыла.  Двери  морённого  дуба  с  то-го  ещё  времени.  Почти  МГУ. Набор  специальностей  самый  металлургический.  ПГС — промышленное  и  гражданское ст-роительство.  ТОРА — техническое   обслуживание  и  ремонт  автомобилей.  ТПП — технолог приготовления  пищи  и  ППЖТ — подъездные   пути  железнодорожного  транспорта.  

    Как  и следовало  ожидать  все  кормовые  отделения  набор  уже  закончили.  Осталось  очень  непонятное  ППЖТ.

    Дома  моё  решение  восприняли  неоднозначно.

    - Дадут  форму  бесплатно.- сказал  дед.

    - Пошлют  строить  БАМ.- предположил  папа

    Мама  зарыдала  так,  что  мы  трое  не  могли  её  успокоить.

    На  следующий  день  к  постели  обессиленной  мамы  была  допущена  Валя-хазарша  Попугай.  Внесла  свою  лепту.

    - Будет  проводником  вагона.  «Зайцев»  за  деньги  возить.- подумала  минуту  и  добавила.- Или  зелёные  помидоры  в  Мурманск.

    - Почему  зелёные?- поинтересовалась  мама,  прервав  для  этого  святого  дела  очередную истерику.

    - Пока  довозят  они  созревают.- объяснила  всезнающая  же-на  Натана  Львовича  товарища Мерляна.

    Оптимизма  информированность  Вали-хазарши  маме  не  прибавила.

    На  отделение  недобор.  Никто  не  понимает,  что  куда,  ко-го.  Студенты  пришли  с  полным средним  образованием,  зна-чит,  сразу  на  третий  курс.  Явно  мои  коллеги.  Пересидеть,  переждать,  а  там  может  и  увидим  светлое  будущее.  Из  пер-вой  вводной  лекции  я  вынул  потрясающую  информацию.  Оказывается,  все  уважающие  себя  большие  и  не  очень  пре-дприятия  Советского  Союза,  получающие  и  отправляющие  что-нибудь  по  железной  дороге    имеют  эти  самые  ППЖТ.  А  на  них  локомотив.  Неважно  какой.  Важно,  что  есть.  Пре-дприятия  чёрной  металлургии  могут  позволить  себе  целые  депо.

    - Будем  учить  магистральный  тепловоз ТЭ-3 и маневровый  ломотив  ТЭМ-3.- бодро  доложил  преподаватель.  И  тут  же  добавил.- Правда,  в  МПС  их  уже  нет...  или  почти  нет.  Но МЧМ,  куда  вас  готовят,  на  них  ещё  долго  будет  строить  коммунизм.

    Когда  я  семье  объяснил  что  такое  ППЖТ  и  с  чем  это  едят  моя  аидиши  мама  чуть  не лишилась  чувств.  Малкины  купили  старшей  дочери  мединститут.  Кравченко  воткнули  сына  в  университет.  Гинеколог  Липкин  пристроил  своих  тоже  неплохо.  И  только  я,  голый  по  пояс  и  грязный  как  чёрт,  штываю  на  паровозном  тендере  уголь.  Позор  семьи,  несчастье  родителей!  Это  даже  не  Зяма  Клейман.

    - Ты  будешь  весь  грязный  на  том  паровозе!-сквозь  рыда-ния  всё-таки  сказала  она.

    По  идее  я  должен  был  ехать  то  ли  в  Кокчетав,  то  ли  в  Кременчуг  не  известно  кем  и не  известно  для  чего. Но в дипломе я техник-электромеханик.  Что-то  сломалось.  Мне  сунули  диплом  и  вытолкнули  в  большую жизнь.  Ничего  не  оставалось,  как  отправиться  в  ТЧ-6,  НОД-4.  Или  другими  словами  в депо  Краснопролетарск  Александропольского  отде-ления  Причерноморской  железной  дороги.  Корочки  помощ-ника  машиниста  я  получил  ещё  на  первой  практике,  кото-рую  проходил  в  этом  же  депо.  Встретили  меня,  как  родно-го,  отлучившегося  в  туалет.

    С  первой  получки  пригласил  семью  в  ресторан.  Всё  тот  же  «Рыбачий  стан».  Маме подарил  серебряную  брошку  с  большим  поделочным  камнем.

    - Очень  недурно.- заметил  дед.  

    Было  непонятно,  что  он  имеет  в  виду.  Стол  или мою  зар-плату.

    - Дед  прав.-согласился  папа.

    И  лишь  мама  мечтает  меня  видеть  в  искусстве,  или  ещё  где-то,  но  во  фраке.

    Следующую  зарплату  по  совету  деда  отправил  на  сбер-книжку,  потому  что  в  доме  уже  лежит  повестка  из  военко-мата.


    Учреждения  Министерства  Обороны  выглядят  мрачно  или  так,  будто  сейчас  развалятся. Покрашены  охрой  светлой.  Во  всяком  случае  краснопролетарский  одноэтажный  городской военкомат  именно  такой.  Единственное,  что  внушает  опти-мизм  и  веру  в  светлое  будущее — ворота  крашенные  зелё-ной  краской  «ФЦ»  с  красными,  как  гав  из  будки,  звёздами.  Броня  крепка  и  танки  наши  быстры.  Вперёд  идут  еврейс-кие  танкисты.

    Анфилада  смежных,  маленьких,  сереньких,  тёмненьких,  похожих  на  мышиные  норки  комнатёнок.  Серо  из-за  стен  с  высокими  поносно  серозелёного  цвета  панелями  и  подслеп-оватых маленьких  окошек.  Здание  давно  просело  и  окна  подоконниками лежат  на  тротуаре.  

    В  комнатках  кроме  весов  и  измерителя  объёма  лёгких  никаких  других  медицинских  аппаратов  нет.  Даже  для  изме-рения  артериального  давления.  Стоят  столы.  Разные.  Все ста-рые.  Есть  парта.  Сидят  люди  в  белых  халатах.  За  парту  втиснули  женщину — отоларинголога,  как  положено,  с  зерка-лом  на  голове.  Дама  сказочно  толста.  Вылазит  из-за  парты  с  трудом.  И  только  по нужде.  Поэтому,  когда  подходит  оче-редная  жертва,  не  глядя  говорит.

    - Открыть  рот,  сказать  «а»!

    - Эа-аэ...- тянет  жертва.

    До  посмотреть  она  не  дотягивается.  Даже  голову  поднимать  глупо.  Парта  не  пускает.

    - Здоров.- констатирует  доктор.

    Идёт  уборочная  страда.  Сбор  урожая,  Осенний  призыв.  Военно-врачебная  комиссия.

    - Переломы,  операции?

    - В  постель  мочишься  ночами?  Сотрясения  мозга?  Голова  болит?

    - Венерическими  заболеваниями  болел?  Экземы,  грибок?

    Здоров!  Вне  зависимости  от  переломов,  записанных  посте-лей,  потрясённых  мозгов  и  не залеченного  триппера.  Стране  срочно  нужны  герои,  а  в  каком  они  эксплуатационном  сос-тоянии — неважно.  Никого  не  интересует — чем  болели  в  момент  подвига  Александр  Матросов  или  Иван  Голубец.  Ге-рои  в  одних  трусах  или  плавках  тенями бродят между  стола-ми.  Переносят  от  одного  к  другому  специалисту  своё  дело.  Доктор  в  нужной  графе  пишет  «Здоров»  и  ставит  закорюч-ку  подписи. В  последней — узкой  и  длинной  комнатёнке,  могущей  быть  коридором,  если  бы  не  оконце,  заседает  уже  призывная  комиссия.  В  длину  помещения  стоят  столы  нак-рытые  простынями  и  одной  зелёной  скатертью.  На  белых  простынях  серого  цвета  штампы  детского  садика  № 4  «Со-лнышко».  На  скатерти — суконной  и  жёсткой  печать  гости-ницы  «Краснопролетарск».  Не  понятно — военные  трофеи  или  просто  слямзили С  крайне  правого  фланга  сидит  стар-ший  участковый  инспектор  Центрального  РОВД  города,  ка-питан  милиции  Князюк.  Выкидыш  областного  сельхозинсти-тута,  активист  милицейской  общественной  жизнм.  Его  зада-ча  не  пропустить  в  ряды  прославленных  Вооружённых  Сил  преступный  элемент,  который  таким  макаром  пытается  из-бежать  справедливого  наказания.  Логика  капитана  проста.  Те,  кого  поймали,  сидят.  Кто  в  бегах  не  настолько идиоты,  чтобы  сунуться  на  призывную  комиссию.  Просочившихся,  в  принципе  можно  потом  изъять  из  строя.  Князюк  бдит.  Ког-да  начинает  подхрапывать,  его  толкает  соседка  под рёбра.  Старший  участковый  вздрагивает,  открывает  глаза,  таращит-ся  на  окружающий  мир.  Приходит  в  себя,  понимает — в   го-роде  до  сих  пор  наши,  опять  возвращается  к  бдительности  до  следующего  толчка. Рядом  с  органами  правопорядка  идео-логический  фронт.  Его  представляет  сотрудница  горкома  ко-мсомола  с  таким  стажем  и  в  таком  возрасте,  что  спокойно  может  читать  лекции  молодому  поколению  «Мои  интимные  встречи  с  Павкой  Корчагиным».  Она  не  сделала  карьеры  выше  банно-туристического  разряда.  От  комсомольских  фун-кционеров  средней  паршивости,  пустопорожнего  разлива  прижила  двух  детей.  Много  лет  сидит  на  задворках  горкома  комсомола  в  ожидании  чуда.  Её  используют  в  представите-льских  целях.  Отсидеть  призыв  в  военкомате  или  отнести  венок  от  горкома  комсомола  на  похороны  какого-нибудь профессионального  когда-то  комсомольца,  пенсионера  облас-тного  значения,  по  возрасту  забытому  Богом  и  людьми.  Иногда приглашают  по  старой  памяти  в  баню  или  в  пансио-нат  у  моря.  Взбрыкивает  старое,  давно  забытое  и  она  выда-ёт  так,  что  у  нынешних  профессиональных  комсомолок  от  удивления  бывает  вывих  челюсти.  Просто  надо  понимать —   завтра  уже  нет.  Лови  момент! Следующие  места  в  зритель-ном  зале  занимает  то  самое — военно-врачебная  комиссия.  В составе:  секретаря — прехорошенькой,  молоденькой  медсест-ры.  Обязательно  разведённой  с  ребёнком и  председателя  ко-миссии  Генриха  Ильича  (Израилевича)  Матусевича.  Он  и  председатель,  и  невропатолог, и  психиатр.  Поэтому  никакой  другой  медсестры  кроме  молоденькой  и  прехорошенькой  рядом  с  ним  быть  не  может.  О  похождениях  Гени  знает  не  только  весь  город,  но  и  окрестности,  потому  что  многие  се-стрички  родом  из  тех  сельских  мест.  Когда  наконец  волна докатывается  до  жены  Марьи  Васильевны,  кстати,  тоже  мед-сестры,  но  старшей  в  горбольнице  № 1  невропатолог  и  ба-бопотребитель  поднимает  брови  домиком  и  бархатным  голо-сом  заявляет:

    - Что  ты,  солнышко,  золотко,  какие-то  сволочи  хотят  нас  поссорить  и  развести!  Мир  полон  завистников.

    Глядя  в  честные  с  поволокой,  полные  любви  и  нежности  глаза  товарища  Матусевича,    просто  нельзя  не  согласиться.  А  какой  аид  не  хочет,  когда  есть  что?

    С  другой  стороны  Генриха  Ильича  подпирает  тоже  ниче-го  себе  женское  тело,  но  несколько  старше.  Секретарь  при-зывной  комиссии.  В  миру  старший  делопроизводитель  треть-его отделения.  Конечно,  в  отделении,  занимающимся   таким  важным  делом,  как  призыв,  должно  быть максимум  военно-служащих  на  единицу  населения.  Так  оно  и  было,  то  есть  прапорщик  Голяков. Прапорщик  Голяков  умудрился  нанести  такой  урон  боеспособности  родины,  что  все происки  блока  NАТО  и  американского  ЦРУ  кажутся  детскими  каверзами.  Ничего  нового. Убийств  и  подрывов  товарищ  прапорщик  не  совершал.  Технологии  не  крал.  Во-первых,  их  нет,  во-вто-рых,  в  технологиях  товарищ  Голяков  ни  уха,  ни  рыла  не  понимает.  Всё  гораздо  проще.  Прапорщик  перед  призывом  брал  «дело»  призывника  из  одного  металлического  шкафа  и  перекладывал  в  другой  железный.  Таким  образом  никому  не  известный прапорщик  лишал  армию  рот  и  батальонов.  Воз-можно,  полков.  Брал  немного.  Коньяк,  только  армянский,  и  хорошая  закусь.  После  завершения  уборочной  и  сбора  уро-жая,  досье перекочёвывали  на  своё  место.  У  Голякова  даже  появились  постоянные  клиенты,  но  скидок  им  суровый  ге-рой  тыла  не  делал.  Героический  прапорщик  пал  смертью  любого  плахиша.  Не  осилил  в  полной  мере  свалившегося  на  него  счастья.  Его  нашли  по  запаху  перегара  на  конечной  остановке  городского  автобусного  маршрута  № 9.  Через  сут-ки  после остановки  сердца.

    Ныне  сию  краеугольную  должность  занимает  вольнонаём-ная  дама  в  импортном  шматье  из  валютного  «Альбатроса»,  знающая  себе  цену.  Явно  спекулятивную.  Пришла  из  совет-ской  торговли  по  настоятельному  совету  ОБХСС.  Наворова-ла  столько,  что  статей  в  УК  уже  не  хватает.  Идея  проста.  Брать  будет,  но  так  задерёт  цены,  что  оплатить  уклонение  от  призыва  сможет  хорошо,  если  каждый  тысячный  желаю-щий.  Мадам  предваряет самое  главное — военкома. Полков-    ник  Бесфамильный  красит  редкие  благородные  седины  в  яр-кий,  славный  фиолетово  не  натуральный  цвет  химического  оттенка.  На  кителе  его  столько  рядов  орденских планок,  что  полы  не хватает и  несколько  рядов  заехали  на  штаны.  Когда  военком  начинает  шевелиться,  раздаётся  аристократическое  поскрипывание.  Краснопролетарскому  полковнику  писал  Лер-монтов:  «Скажи-ка,  дядя,  ведь  недаром...».  Наш  военком  здорово смахивает  яркостью  на  Валю-хазаршу  Попугай.  Та,  когда  идёт  на  пляж,  умудряется  останавливать  движение  в  городе.  Водители  думают,  что  это  светофор.  С  той  лишь  разницей,  что  на пляже  она  раздевается.  Полковник,  может  быть,  и  рад  показать  чем  богат,  но  холодно  в помещении.  Крайне  правый  фланг  за  старшим  помощником  начальника  отделения  очень  младшим лейтенантом  Серёжей  Игнатовым.  Серёжу  призвали  из  запаса  по  простой  причине — в  гарни-зоне  учреждения,  хоть  кто-то  должен  быть  трезвый.  Пока  Игнатов  не  пьёт,  но  это  его первый  призыв.

    В  комнату  бодро,  холод  не  даёт  расслабляться,  галопом  али  рысью  заскакивает  призывник  пред  ясные  очи  членов  и  нет  призывной  комиссии.  Картонную  папку  собственного до-сье  суёт  секретарю  военно-врачебной  комиссии.  Ему  хочет-ся  быстрее  в  раздевалку,  что на  противоположном  конце  двора.  Подружиться  с  кем-нибудь  из  товарищей  по  беде  и прогреть  кишки  всем  известным  национальным  способом.  Куда  там!  Спектакль  только  начинается. Та  самая  молодень-кая,  разведённая  секретарь  военно-врачебной  комиссии  све-ряет  имя  и фамилию  на  картонной  обложке  со  списком.  Ставит  галочку  в  нужном  месте  и  передаёт дело  Матусеви-чу.  Геня  давно  и  беспросветно  председатель  комиссии,  её  невропатолог  и психиатр.

    Коля  Мамонов,  изгнанный  с  четвёртого  курса  Кубанского  мединститута  даже  не  за  безудержную  сексуальность,  а  про-сто  за  невиданную,  дикую  половую  активность  мустанга  в период  гона,  к  призывной комиссии  готовился  серьёзно.  Ма-тусевичу — невропатологу  заявил,  что  мочится  по  ночам  в постель.  Гене — психиатру  открылся,  что  испытывает  непре-одолимую  тягу  к  суициду. 

     Доктор  моментально  нашёл  лекарство.

    - Мочитесь  ночью  во  сне?

    - Именно,  доктор.

    - Если  спите  днём? 

    Колясика  на  вранье  поймать  трудно.

    - Днём  нет.-так  написано  в  учебнике.

    - Очень  хорошо.- доктор  Матусевич  тоже  читал  учебник.- Ночью  будете  нести  службу, днём — отсыпаться.

    - Доктор,  но...

    - Я  знаю.  Кому  сейчас  легко?

    С  тягой  к  суициду  тоже  решилось  просто.  В  присяге  от-мечено:  «...Стойко  переносить  все  тяготы  и  лишения  воен-ной  службы...».  Этих  тягот  и  лишений — успевай  только  поворачиваться.  О  суициде  и  подумать некогда.  Нет,  если  призывник  желает,  пусть  делает  всё  сейчас.  Потом  некогда  будет.

    Геня  проверяет  все  ли  эскулапы  поставили  свои  закорюч-ки-подписи  и  разными,  но  непонятными  почерками  написа-ли  сакраментальное - «здоров».  Ставит  своё  резюме,  которое  тоже  не  прочесть,  и  подпись.  В  слух  поясняет.

    - Годен  к  строевой.

    Далее  за  дело  берётся  секретарь  уже  призывной  комис-сии.  Проверяет  правильно  ли  заполнен  лист  жизнеописания  очередной  жертвы.  После  чего  вступает  военком.  Полковник  так  давно  на  службе  и  в  таком  возрасте,  что  в  тактической  мысли  не  блистает  новинками,  в  оперативном  искусстве  не  поражает  остроумными  решениями.  В  командно-штабные  иг-ры не  играет.  В  «Зарницу»,  «Орлёнок»  и  домино  тоже.  Раз-нообразием  причастных  не  балует.  Третьего  дня  отправлял  всех  без  разбору  в  танкисты.  Вчера  в  связь,  куда  умудрил-ся  пристроить  и  Петю  Санжировского,  обозвав  его  орлом.  Правда,  после  дежурного  всплеска  оптимизма  председателя  военно-врачебной  комиссии.

    - Годен  к  строевой!

    Очень  может  быть,  что  Петя  и  есть  та  самая  птица,  но  сильно  ощипанная.  Дело  в  том, что  левое  ухо  Санжировс-кого  слышит  на  сорок  процентов  само.  Правое  на  шесть-десят,  но со  слуховым  аппаратом.  Однако,  врач-лор  написал — «здоров».

    - Га?- спросил  Петя  и  гордо  покинул  должностных  лиц,  определивших  его  будущее.

    Бесфамильный  довольно  крякнул,  тряхнул  своей  ярко  фиолетовой,  авангардной  мочалкой.

    - Герой!  Не  я  буду,  вернётся  сержантом!-  помолчал  с  ми-нуту  и  добавил  для  большей убедительности. - Может,  и  ста-ршим.

    Далее  уже  идут  события  реально  влияющие  на  судьбу  будущего  защитника  родины.  Папка  попадает  к  младшему  лейтенанту  Игнатову.  У  него  список  когда,  в  какие  команды  и сколько  голов.  Следит,  чтобы  наполнение  шло  пропорцио-нально.  Ставит  на  картонной  обложке  номер  команды  крас-ным  карандашом.

    Сегодня  деду  нравятся  ВВС  наземные.

    - Адлер!- с  ударением  на  «е»  почти  крикнула  дама.  Пол-ковник  ещё  и  глуховат  маленько.

    - Как,  Как?-встрепенулся  уже  достаточно  подвявший  ста-ричок.- Эклер?

    - Адлер  Захар  Миронович!!!-уже  проорала  секретарь  при-зывной  комиссии  и  плюхнула перед  полковником  моё  рас-крытое  досье.

    - Эклер — пирожная  такая.- пояснил  сомневающимся  дед.  Плевать  он  хотел  на  эти  женские  капризы.  Сдвинул  на  кон-чик  носа  очки  и  начал  что-то  вычитывать  в  моём  листке  жизнеописания.

    А  погода  конца  октября  никак  не  радует.  За  окном  льёт  серый  осенний  дождь.  Температура  в  мышиных  норках  го-раздо  ниже  забортной.  Изо  ртов  говорящих  вырывается  что-то  уже  отдалённо  напоминающее  парок.  Я  слился  по  цвету  со  своими  салатовыми  плавками.  Напоминаю  то  ли  марсиа-нина - первопроходца  или  белую  горячку.  Полковник  упорно ищет  знакомые  буквы.  Видимо  нашёл.

    - Значить  техник-электромеханик.  Это  хорошо.  Это  важно.  У  нас  вся  армия  на  технике  и  электричестве.  Лампочку,  к  примеру,  как  вкрутить,  когда  не  знаешь  куды  сувать?  Канди-дат  в  мастера  спорта.  Ага,  дзюдо.  Это  как  бокс?  Это  хоро-шо.  Это  важно.  В  разведке... или  морду  кому  набить. 

    Дальше  начался  аттракцион  невиданной  щедрости  и  ши-роты  полковничьей  души.

    - Где  желаете  служить?-осведомился  дед.

    - Где  родина  прикажет.- клацнул  я  зубами,  как  ружейным  затвором.

    - В  каком  роде  войск?

    - Где  нужнее.- прокаркал  я  сквозь  стоматологическую  чечё-тку.

    Разговора  по  душам,  которого  так  жаждет  полковничье  нутро  не  получается.  Военком вспомнил  лихую  кавалерийс-кую  молодость  и  решил  зайти  с  тыла,  то  есть  с  заднего  прохода.

    - Тебе  какая  форма  нравится?

    К  этому  вопросу  температура  моего  тела,  на  которое  ско-ро  наденут  форму,  стала  минусовой.  Тут-то  я  вспомнил,  что  будучи  с  мирными  целями  в  Севастополе,  видел  адмирала.  Живьём.  В  чёрном с  золотом  и  фуражке  с  белым  чехлом.  Своей  торжественной  важностью  напомнил  мне сразу  швей-цара  дорогого  отеля  из  ихнего  кино  и  могильщика  при  кон-ном  катафалке  из нашего  фильма.  Сглотнув  на  сухую,  зая-вил.

    - Адмиральская!

    Скорее  всего  своим  ответом  задел  самые  тонкие  струны  полковничьей  души.  То  ли  он  на  нюх  не  переносит  моря-ков  с  их  адмиралами,  то  ли  где-то  на  самом  донышке,  теп-лится  надежда  уйти  в  мир  иной  генералом  с  почётным  ка-раулом  от  местного  гарнизона  и  адмиралом  в  чёрном  с  зо-лотом  у  катафалка.  В  таком  случае  я — самозванец  и конку-рент. Дедка  катапультой  подбросило  на  стуле  так,  что  мадам  старшей  делопроизводителю пришлось  его  тормозить  уже  в  воздухе.  Он  покраснел,  потом  стал  белый,  как  лист  ватма-на.  Ткнул  в  мою  сторону,  словно  штыком  пригвоздил,  пода-грическим  пальцем.

    - Ты  у  меня  послужишь,  гадёныш!  Я  тебя...  куда  Макар  телят  не  гонял!  ВВС  наземные. Райкин!

    В  раздевалке  я  быстро  нашёл  двух  жаждущих.  Скинулись  В  грязной  столовой  под  котлеты  без  мяса  и  недоваренные  макароны  раскатали  бутылку  водки.  На  душе было  по-преж-нему  гадко,  но  внутри  стало  тепло.

    Свою  общественно-бесполезную  карьеру  я  начал  Зверёны-шем.  Теперь  Гадёныш.  Профессиональный  рост  налицо.

    Областной  военкомат  он  же  сборный  пункт  такое  же  говно,  как  и  краснопролетарское  учреждение.  Свежевыкра-шенные  ворота  смертельно  воняют  олифой  от  завода  «Хо-збыт»  при  мудром  руководстве  всё  того  же  Натана Львовича  Мерляна.  Здесь  уже  есть  громкая  связь,  маленький  плац,  мышиные  норки  с арестантскими  шконками  для  тех,  кого  не  успеют  отправить  сегодня.  Буфет.  Правда,  кушать не  осо-бо  хочется.  Больше  пить. Пьют  все.  «Покупатели»,  вырвав-шиеся  из  гарнизонной  скуки  медвежьих  углов,  полигонов  и  любимого  личного  состава.  В  большой  приморский  город  с  троллейбусами,  трамваями,  ресторанами  и  красивыми  жен-щинами.  В  ресторанах  не  красивых  дам  не  бывает.  Бывает  мало  водки. Военкоматовские  осваивают  подношения  за  хо-рошее  место  службы  сына.  В  особом  почёте  ГСВГ,  ЦГВ,  столичный  и  ленинградские  гарнизоны.  На  худой  конец  столицы  союзных  республик,  но  не  Ташкент  и  Ашхабад. Не Ереван. Там самая страшная гауптвахта, как уверяют, во всех Вооружённых Силах.  Дикие  места.  Офицеры  принимают  жи-дкую валюту  и  молчат,  что  на  место  службы  могут  влиять  только  гипотетически.  Но  обещают. «Покупатели»  наливают  военкоматовским.  Военкоматовские  угощают  «покупателей».    За  забором  пьют  родственники,  друзья  и  малознакомые  при-зывников,  попавшие  на  проводы.  За  хорошую  службу,  за  здоровье,  за...  стременную,  походную,  на  посошок.  Просто — Давай  вмажем! Хотя  самих  виновников  торжества  опыт-ные  люди  шмонают  до  печёнок  прямо  у  ворот, они  тоже  умудряются.  Правда,  не  в  таком  количестве,  но  на  старые  дрожжи  вполне.

    Военторговская  буфетчица  тётя  Валя — громадная,  грудас-тая  с  животом,  как  земной  шар,  хамовитая  и  наглая  прода-ёт  всякие  «буратино»,  «лимонад»,  «тархун»  по  десять  ру-блей.  Не  надо  быть  знаменитым  Владимиром  Калиниченрко,  чтобы  догадаться  о  содержимом  бутылок  ёмкостью  0,5  лит-ра.  Её  давно  пора  уволить,  завести  уголовное  дело. Убороч-ная  закончится  до  следующего  призыва.  А  трубы  горят  все-гда  вне  зависимости от  количества  звёздочек  на  погонах.  Кто  тогда  даст  или  нальёт  в  долг?  Кто  накроет  стол прове-ряющим  из  округа?  Нет,  хамка  Валя — важнейшая  составля-ющая  обороноспособности  страны.  Священная  корова  лю-бой  призывной  кампании.

     Ржаво хрипит  трансляция,  вызывая  очередную  команду  на  плац.  Автобусы  со  всех  концов  области  подвозят урожай.  Кипит  броуновское  движение  военного  муравейника. 

    На  плацу  волнообразное,  шатающееся,  тупо  смотрящее  десятками  глаз.  Капитан  III  ранга  в  шинели.  Ростом  метр  с  кепкой,  но  фуражка  полями  царапает  облака.  Погоны  с зелё-ной  окантовкой.  Кричит  в  электромегафон,  покраснев  от  на-туги  и  напрягая  жилы  на шее.

    - Вам  выпала  большая  честь  охранять  морские  рубежи  на-шей  родины  в  составе  экипажей  кораблей  морчастей  погра-ничных  войск  КГБ!

    - Ни  х.я  себе  честь!  Три  года  отдай  и  не  греши!  На  х.й  надо!-раздался  над  ухом  трезвый  комментарий,  очень  отда-ющий  сивухой.

    - Кто  не  может  или  не  хочет  служить  на  кораблях  шаг  вперёд.  Марш! - командует  лихой моряк.

    Двое  трезвых,  явно  воспитанного  вида,  с  культурными  замашками.  выходят  из  строя.  Их  без  вопросов  возвращают  под  навес.  Явно  с  гранатой  наперевес  на  амбразуру  не  поп-рут  и  каждому  слову  замполита  верить  не  будут.  Таких  не  берут  в  космонавты  и  в  моряки  тем  более. Остальных  пове-ли  к  воротам,  за  которыми  большая  честь.  

    Патриотический  подъём  населения  огромен.

    Трещит  трансляция.  Строятся  и  уходят  в  светлое  никуда  команды.  Смеркается,  ощутимо холодает.  Мою  команду  поче-му-то  не  зовут.  

    Совсем  темно  и  товарищам  офицерам  пора  домой,  когда  трансляция  объявляет  меня  персонально.  Какая  честь!  Под-хватываю  рюкзак,  плетусь  на  плац.

    - Ты  Адлер?- грозно  спрашивает  трансляция.

    Киваю.

    - Стать  в  строй!

    Пристраиваюсь.  Как  выяснилось,  от  тера  инкогнито,  куда  Макар  телят  не  гонял,  меня  отделяла  только  призывная еди-ница.  Отправляли  команду.  Не  хватало  одной  головы.  Голо-ву  никто  в  темноте искать  не  стал.  Мало  ли  где  она  заваля-лась  или  вообще  не  довезли.  Просто  самый  младший  побе-жал  в  нужный  сарай,  пардон,  кабинет,  не включая свет, схва-тил  первую  папку  из  попавшей  под  руку  стопки.  Запали  он  лампочку  Ильича  и  результат  мог  быть,  возможно,  другим.  А  так,  что  получилось.

    Никто  нам  ничего  торжественного  не  сказал.  Из  чего  я  понял,  что  рубежи  охранять  мы не  будем.  Просто  построи-ли  в  колонну  по  три.  Впереди  колонны  и  сзади  заняли  ме-ста военкоматовские  с  красными  фонарями,  что  само  по  себе  очень  символично.  Раздалась  команда.  Мы  коровьим  стадом  повернулись.  Затрещала,  захрипела  трансляция.  Скво-зь  деревянный  треск  и  металлический  лязг  прорывались  та-нками  отдельные  звуки  что-то  напоминающее.  Ворота  распа-хнулись  и  колонна  толпой,  военнопленным  шагом  бросилась  к  ратным  подвигам  и  славе.

    - И-и  ряс,  ряс,  ряс  два-а,  три.  Ряс,  ряс...- пытаются  счита-ть  нам  ногу.

    - Сумки,  портфели,  чемоданы  внутрь  строя!  Ряс,  ряс,  ряс...

    Где-то  посередине  марша  вдруг  выяснилось — в  заде  по-теряли  красный  фонарь  вместе  с майором,  его  тащившим.  На  поиски  фонаря  с  держателем  ушли  «покупатели».  Сов-сем  невменяемый  прапорщик  и  ещё  ничего  себе  капитан.  Местность  они  не  знают,  где  искать тоже.

    Майор  вернулся  сам.  Без  шинели  и  фонаря.  Оставалось  найти  их  и  ушедших  на  поиски.  Всё  вернули  сердобольные  аборигены,  не  имеющие  отношения  к  призыву,  но  верящие, что  «...от  Москвы  до  британских  морей  Красная  Армия  все  сильней!»  Теперь,  во  избежании  рецидива  майор  тащил  фо-нарь  впереди  колонны.  И  любой  желающий  мог  нас  в  зад. С  человеческими  жертвами. На  вокзал заявились,  как  надо.  За  три  минуты  до  отправления.  Товарищем  прапорщиком  овладела  муза  дальних  странствий,  туристский  синдром.  Он  не  стал  ждать  пока нас  загонят  в  вагон.  Залез  в  купейный  вагон  скорого  поезда  противоположного  направления.

    - Трогай!-милостиво  разрешил  он  проводнице.

    - За  что?-спросила  ушлая  баба.

    Вагон  старый,  плацкартный.  Меня  занесло  в  середину.  Инстинктивно  сделал  правильный выбор.  Занял  вторую  пол-ку.  На  удивление  багажные  третьи  полки  оказались  тоже  обитаемы.  Никак  не  можем  угомониться.  Сказывается  нерв-ное  напряжение  и  выпитое  за  последнее  время.  Народ  во-зится.  Командиры  ищут  прапорщика,  которого  носят  волны  пьяной романтики  в  разных  направлениях.

    Вагон  головной.  Идёт  в  натяг  за  локомотивом.  Шатает  и  дёргает.  

    Выхожу  курить.  Сквозь  окно  двери  переходной  площадки  светит  задний  левый  буферный  фонарь  электровоза. Закури-ваю.  Настроение  не  особо  бодрое.  Вокруг  неизвестность  мало  трезвой  романтики. Появляется  ещё  один  курильщик.

    - Спички  есть?-повод  для  знакомства.

    Протягиваю.

    - Сам  откуда?

    - Краснопролетарск.

    - Земляк.  С  какого  района?

    - Горка.

    - А  я  с  Соляной.

    - Соседи.- констатирую  без  особого  энтузиазма.

    Протягивает  руку,  называется.  Вынужденно  знакомимся.  Лишние,  необязательные  знакомства  не  приносят  ни  денег,  ни  удовольствия.

    - Ты  где  работал?

    - В  локомотивном  депо.

    - На  ГОКе?

    - МПС.

    - Машинистом?- уважительно  спрашивает  он.

    - Помощником.

    - Я  сапожник.

    - Тоже  хорошо.- должен  же  я  что-то  сказать.

    - Пятёрку  в  день  имел  на  кармане.

    Не  знаю  плохо  это  или  хорошо.  Мало  или  много.  На  всякий  случай  хвалю.

    - Молодец.

    - А  то!

    Угадал!

    А  сапожник  начал  рассказывать,  как  на  проводах  оприхо-довал  сразу  двух  девах  в  очередь.  Слушаю  в  треть  уха.  Повествует  плохо,  косноязычно,  практически,  матом.  Знатно привирает.  Не  интересно.

    Свой  первый  скорее  не  сексуальный,  а  половой  опыт  я  получил  на  картошке  в деревне  Новониколаевка.  Девица  из  группы  поваров.  Кровать  с  продавленной  сеткой  безбожно  скрипела,  пахло  сыростью  и  плесенью.  Тараканы  со  стены  падали  мне  на  спину. Удовольствие  случилось  очень  сомни-тельное.

    - А  ты  кого?- погруженный  в  свои  воспоминания  не  заме-тил,  что  сапожник  кончил описание  половых  подвигов  и  жаждет  ответных  мемуаров.

    - Что?

    - Ну,  на  проводах.

    Быстро  соображаю,  чего  бы  такого  придумать?  Не  блещу  оригинальностью.

    - Соседку.

    - Ждать  будет?

    Пожимаю  плечами.

    - Писать  кому  будешь?

    - Прокурору.

    - Серьёзно?!-удивлению  его  нет  предела.

    - Конечно.  Прокурор  обязан  отвечать  на  сигналы  граждан.

    Тушу  окурок,  ухожу  в  вагон.  Сапожник  так  и  остался  в  тамбуре  с  открытым  ртом.  Видимо  сильно  зауважал.  Заби-раюсь  на  полку.  Кладу  рюкзак  под  голову.  Темно.  За  окном пролетают  редкие  фонари  на  переездах.  Иногда  локомотив  подаёт  оповестительный  сигнал. Длинно  и  тоскливо.  Покачи-вает.  Проваливаюсь  в  черноту  без  сновидений.

  Проснулся  рано.  Будто  не  спал.  Вагон  храпит,  сопит,  пере-ворачивается.  Посетил  туалет.  Оттуда  в  тамбур.  Свежий поездной  ветер.  В  правой  двери  стекла  нет.  Фанера  не  по  размеру.  Хорошо!  Настроение застрелиться  из  первой  встре-чной  водосточной  трубы.

    - Подъём,  подъём!  Заправить  койки!-заорало вдруг в  вагоне.

    Какие  койки,  когда  даже  матрацев  нет?  Крик  приближает-ся.  В  тамбур  влетает  наш сержант.  Голый  по  пояс  с  вафель-ным  полотенцем  на  шее.  Вместо  сапог — тапочки.  Явная иллюстрация — в  здоровом  теле  мозгов  нет.

    - Не  понял...- с  угрозой  удивляется  он.- Ты  чё  не  понял?

    - Нет.- честно  признаюсь.  Стою,  полка  пуста.

    - Борзый,  да?  Борзый!- кричит  деревенский  пацан,  получи-вший  власть  лычками  на  погонах,  чувствующий  себя  верши-телем  судеб.

    Погода  поворачивается  к  мордобою.  Незаметно  пробую  заплёванный  окурками  пол,  что-бы  ноги  не  скользили.  Занимаю  удобное  положение.  Стойка  для  броска.  Ох,  дурак!  Из таких  клепают  товарищей  прапорщиков.  Замах.  Летит  ру-ка  с  кулаком.  Захват,  подсечка, бросок.  Перевод  в  болевой  приём.  Всё,  как  учили.  В  таких  случаях  стучат  ладонью  по татами.  Нету  тут  татами,  сержантик.  Конструкцией  не  пре-дусмотренно.  Что  же  ты  так орёшь,  а?  Отпускаю.  Вскаки-вает.  Смотрит  на  меня  круглыми  глазами  идиота.

    - Карате  да  карате?  У  нас  книжка  есть.  Купили.  На  база-ре.  Японскую.  Занимаемся.  Приёмчики  покажешь?  Ты меня  держись.  У  нас  в  батарее  человеком  будешь.

    Буду.  А  сейчас  я  кто?

    К  его  спине  прилипло  несколько  окурков,  полотенце  валяется  в  углу  тамбура.  С  надеждой  смотрит  на  меня.  Дурачок,  чтобы  чисто  совершить  бросок  ушли  годы  трени-ровок  и горы  соплей.  То  ли  киваю  головой  или  пожимаю  плечами. Вовремя  я  встал.  Сейчас  все  и  вдруг  захотели  на  горшок.  Словно  никогда  в  поездах  не ездили.  Забираюсь  на  свою  полку.  Отворачиваюсь  к  переборке.  Закрываю  глаза. 

     Я  никогда  не  был  еврейским  мальчиком  со  скрипочкой.  Тешил  себя  надеждой,  что  кое-что  в  этой  жизни  понял  и  познал.  Не  суть  вещей,  но...  Фиг,  что  знаю,  хрен,  что  понял. С  такими  светлыми  мыслями  опять  проваливаюсь  в  темноту.  Оказывается  я   в  ней  не один  блуждаю.

    - Машинист,  а  машинист!- меня  толкает  вчерашний  сапож-ник.  Вставай,  завтракать  будем.

    Смотрю  на  часы.  12.30.  Самое  время.  Ведём  светскую  жизнь.  Завтрак  в полдень,  обед  к  полуночи.  Ужин  на  балу ночью.  Господа  гусары,  кирасиры, кавалергарды!  Красота.  Вокруг  собралось  краснопролетарское  общество.  Да  уж...

    А  мамы  постарались!  Всё  от  дефицита.  Доставалось,  по-купалось  по  спекулятитивным  ценам.  Бадья  салата,  который  в  народе  называют  аристократичным  именем  Оливье.  Исто-рически  эта  смесь  ни  к  аристократам,  ни  к  Оливье  никако-го  отношения  не  имеет. Куски  осетрины  и  лабанья  икра.  Много  ещё  всякого,  что  в  повседневной  жизни  считается  харчем  богов.  И,  конечно...  Как  нас  ни  шмонали  и  сколько  раз,  неожиданно  у  каждого нашлось.  Казённая,  самогон  и  просто  крашенный  спирт.  После  первой  господа  не  закусы-вают.  После  второй  герои  занюхивают  и  констатируют,  что  хорошо  пошла.  После  третьей мужчины  что-то  ковыряют  вилкой,  а  потом  и  не  надо  уже.  Коньяк  «Тры  гычки» — просто  не  кончается.  Вселенские  запасы.

    К  16.00  джентльмены  из  Англицкого  клуба  не  держатся  на  ногах  и  плохо  вменяемы. Кого-то  стошнило,  кому-то  не  дошлось  до  туалета.  Сержантику,  что  приобщился  на  дар-мовщинку,  настучали  по  голове,  но  тихо.  Капитан  с  примк-нувшим  к  нам  наконец  прапорщиком  прошлись  по  вагону.  Я  слышал,  как  трезвый,  следовательно,  злой  сверхсрочник сказал  офицеру,  криво  усмехаясь.

    - Ничего,  товарищ  капитан,  завтра  шёлковыми  будуть,  как  сядуть  на  паёк.  Пусть  сегодня  сруть  мамкиными  пирожками.

    Мне  очень  не  понравилось  про  завтра.  Правда,  до  него  ещё  надо  дожить.  И  у  меня, стараниями  деда,  половина  рю-кзака  дефицитной  говяжей  тушёнки,  хотя  мама  пробовала за-пихнуть  всё  то  же  оливье,  жаренную  курочку  и  немножко  чёрной  икры.

    - Эля,- сказал  прокурор  и  перебросил  папиросу  из  одного  угла  рта  в  другой.-  Ему  ехать несколько  суток.  Послушай  старого  солдата.  Еда  должна  быть  надёжно  упакована.  Твой салат  через  час  размажется  по  рюкзаку.

    - Я  в  кострюльку...- мама  совершенно  потеряна.  Первый  раз  собирает  своего  ребёнка  в армию,  а  не  на  картошку  в  колхоз  на  месяц.

    - Правильно.- тут  же  кивает  дед. - Все,  как  все,  а  Адлер  с  кастрюлькой.

    - Мне  плевать  на  всех! - мама  на  грани.

    - Зато  ему — нет.

    Дед  у  меня  не  зря  прокурор.  Знает  всё.  Сверху  в  рюкза-ке  лежит  целлофановый  пакет  с высокой  подовой  буханкой  белого  хлеба.  Спецзаказ.  В  нём  спрятана  фляжка    с  конья-ком  «КВ».  Адлер  Ефим  Рувимович  предпочитает  одесскую  марку.  Зроблено  на  Французском  бульваре.

    - Защимит,  примешь.

    - Обязательно  защимит?

    - Даже  не  сомневайся.   

    Возились  не  долго.  Обильные  возлияния  сделали  своё  де-ло.  Вагон  вымер.  Храп  и  выхлопы.  Как  и  предполагалось,  светская  жизнь  продолжилась  где-то  в  полночь.  Есть  уже  не очень  хотелось  и  не  очень  было.  Мучает  жажда,  а  взять  негде. На  помощь  пришёл  родной  МПС.  Оказывается  у  про-водницы  не  служебное  купе,  а  ликёроводочный  склад.  Но  по  двадцать  пять  рублей.  Делать  нечего.  Вагон  закупорен,  трубы горят. Пошло и по четвертаку.  Сгорела  хата,  гори забор!

    Забор  сгорел,  следующий  день  наступил.  Здесь-то  и  слу-чился  тот  самый  рацион,  о  котором  говорил  товарищ  прапо-рщик.  Консервы.  Банки  очень  похожие  на  те,  что  лежат  у меня  в  рюкзаке.  Свинина  с  перловой  кашей.  Точнее  свиное  сало  с  недоваренной  перловой  крупой.  Есть  невозможно.  Холодным — тем  более.  Костры  в  вагоне  разводить  запре-щено.  Банка  на  четверых.  К  ней  полагаются  два  куска  чёрс-твого  хлеба  и  кипяток  из  титана.  У  кого  есть  кружки.  Обед  из  того  же  меню,  но  теперь  банка  на  двоих.  Вагон,  как и  прогнозировалось  притих,  сник  и  задумался,  если  не  о  вечном,  то  о  будущем.  Тут-то  наступил  черёд  заначки  прокурора  Краснопролетарска.  Пошли  по  кругу  консервы,  палка  сервелата  крупными  кусками,  подовая  буханка.    Ясно — никто  не  оценил  аттра-кцион  невиданной  щедрости.  Фля-жка  тоже  пошла  по  рукам.  Правда,  где-то  половину  принял  я  и забылся  в  тяжёлом  сне.

    Третьему  дню  помочь  уже  ничем  нельзя.  Обед  заменили  обильным  потреблением  нико-тина.  В  тамбуре  туман  от  табачного  дыма.

    - У  нас  во  дворе  жиды  живут.  Ихний  сын  в  армию  не  пошёл.  В  институт  поступил.- раздаётся  откуда-то  из  угла.

    - Ну  и  что?- спрашиваю  в  полной  готовности  въехать  в  рожу.

    - Ничего.  Он  там,  а  я  здесь  жру  парашу.

    - Надо  было  идти  в  институт.  Был  бы  тоже  там.- неожи-данно  заявляет  сапожник.

    - Ты  чего  за  жидов?- тот  же  голос  достаточно  ехидно.

    - Не,  я  за  справедливость.

    - А  ты  чего  не  в  институте,  если  такой  справедливый?

    - Зачем?-удивляется  сапожник.- Я — мастер  не  хуже  жи-дов.  Свою  захалтуренную  пятёрку  в  день  имел.

    - Пол-литру  и  закусон,  как  в  ресторане!- ахает  кто-то  ря-дом,  переведя  на  общедоступный.

    Захожу  в  туалет,  смотрюсь  в  мутное  вагонное  зеркало.  Скуластое  лицо.  Шатен.  Глаза  сероголубые.  Нос  короткий,  тонкий,  спинка  прямая.  Всё  равно  что-то  не  славянское.  Всё  равно  я  чужой.

    Чувствуется  скорый  конец  пути.  За  окном  потянулись  во-сточные  пейзажи.  По  перронам станций  гордо  бродят  абре-ки,  носятся  их  неуправляемые,  суматошные  дети.  Неожидан-но  в  вагоне  вспыхивает стихийное  веселье  больше  похожее  на  групповое  помешательство.  Стадо  носится  туда,  сюда  по-чему-то  смеётся  и  рвёт  друг  на  друге  одежду  под  девизом — Боль-ше  не  понадобится!  Лежу  на  полке.  Кто-то  попыта-лся  стянуть  с  меня  ботинок.  Не  прошло.

    Темно.  Поздно.  Станция  какого-то  узла.  Капитан  повёл  в  обход,  минуя переходной  мост.  Шли  по  тракционным  путям,  мимо  куч  угля,  свалки  и  школы,  в  которой  ещё  горел  свет  и  учились  дети.  Дети-дикари  увидели  нас  и  начали  что-то  орать  на  непонятном.  По  усердию,  с  каким  это  делалось,  понятно — кричат  обидное  и  непристойное.  Наконец  добра-лись  до  глинобитной  кривой  и  косой  стены  с  глухими  во-ротами.  Капитан  в  них  стучал  и  матерился.  Ворота  молча-ли.  Наконец  появился  ефрейтор  без  сапог,  ремня  и  шапки.  Капитан  его  долго  в  чём-то  убеждал.  Добился  лишь  того,  что  ефрейтор  вытащил  из-под  ките-ля ремень  и  нацепил  его,  как  положено.  Исчез  за  воротами.

    - По  е......ку  ему,  товарищ  капитан.- мечтательно  заметил  наш  практик  жизни — прапорщик.- Доходчиво  очень.  Сразу  всё  поймёт.

    Видимо  ефрейтор  понял  и  так  ход  мыслей  товарища  пра-порщика.  Потому  что  ворота внезапно  гостеприимно  распах-нулись  и  наше  стадо запустили  вовнутрь.  

    Двор  рассмотреть  не  успел.  Загнали  в  громадное  помеще-ние  с  бетонным  не  крашенным полом.  Мне  оно  напомнило  ангар.  Разрешили  спать.  Двухярусные  койки.  Вместо  сеток сваренные  полосы  металла  крест  на  крест.  Укладываться  из  расчёта  три  человека  на  две койки.  В  дальнем  углу  ангара  уже  уложена  небольшая  группа.  Имея  какой-никакой  опыт,  ныряю  в  середину,  чтобы  ночью  не  столкнули  на  пол.

    Подняли  рано.  Часа  в  четыре  утра.  Двор  тоже  в  бетоне.  Пуст,  как  пустыня  Гоби.  Сходили  в  сортир,  что  в  дальнем  углу.  Воды  нет.  Умыться  негде.  Из  бетона  коброй  в  боевой стойке  торчит  водопроводная  труба  с  краном  без  «бараш-ка».  Пересохла  ещё  во  времена динозавров.  Зябко.  Тыкаемся  туда,  сюда  в  разных  направлениях.  Броуновское  движение. Общаться  никому  не  хочется.  Все  в  ожидании  неизбежного.  Откуда-то  становится  известно,  что  мы  в  пригороде  или  го-роде-спутнике  Баку — Баладжарах.  Переводится,  как  бакла-жан.

    Сижу  на  чём-то.  Тупо  смотрю  перед  собой.  Всё  прини-маю  на  веру.  Та,  нехай,  буде  баклажан.

    Первые  признаки  жизни  в  бетонной  пустыни  за  забором  начались  с  рассветом.  Часиков около  семи.  Вчерашний  еф-рейтор,  одетый  по  форме,  оказался  вратарём.  Открывает  и  закрывает  ворота.  Господи,  сколько  в  армии  автомобилей  разных  марок  и  назначений.  Просто грузовики.  Они  же  с  брезентовыми  тентами.  Продуктовые  фургоны,  автобусы  павловского  завода,  командирские  «козлики»,  санитарный  транспорт.  Даже  автокран.  Инстинктивно  ожидаю  катафалк.  Привезли  товарищей  офицеров  в  разных  шинелях,  разных  погонах  и  с  разными  петлицами.  Звания  от  лейтенанта  до  подполковника.

    Товарищи  командиры  курят,  переговариваются,  смотрят  в  нашу  сторону,  но  нас  не  видят. Мы  тоже  делаем  вид,  что  нас  всё  происходящее  ни  коим  образом  не  касается.  Так,  погулять  вышли.

    Наконец  все  накурились  и  начался  невольничий  рынок.  Нас  построили  в  три  шеренги  с интервалом  в  один  человек.  Офицер  брезгливо  смотрит  на  стоящих  и  выкрикивает  хорошо поставленным  голосом  необходимую  специальность.  В  особой  чести  художники,  чертёжники,  писаря.  Далее  по  необходимости.  Шофера,  трактористы.  И  по  нисходящей.  Свою  судьбу  нашли  даже  актёр  кукольного  театра  и  офици-ант.  Электромеханики,  вопреки  мнению краснопролетарского  полковника  Бесфамильного,  нафиг  никому  не  нужны.

    Наш  капитан  печально  осмотрел  остатки  и  вздохнул.

    - Стюденты!- видимо  самое  то  слово,  выражающее  в  его  лексиконе  всё  презрение.  И ушёл. 

    Нами  занялся  товарищ  прапорщик.  Мы  сразу  поняли — он  не  подписывал  Гаагскую конвенцию  о  гуманном  отноше-нии  к  военнопленным.

    Капитан  подхватил  портфель  с  нашими  личными  делами,  которых  ещё  нет.  Прапорщик скомандовал.

    - Ша-агом  марш!

    Мы  гордо  поплелись  опять  на  вокзал.

    - Может  нас  домой  возвращают  за  ненадобностью?- раздался  голосок  полный  идиотской надежды.

    - Ага,  прямо  сейчас!-реальность  зла  и  твёрда.- И  Машка  прибежала.

    - Сушняк  давит.  Спасу  нет!

    Сутки  мы  ехали  в  обратном  направлении.

    Глухая  провинция  Ростовской  области.  Совсем  учебный,  но  очень  боевой  артиллерийский  полк.  Баня.  Я  первый  раз  попал  так. Две  трети  века  позади.  Люди  побывали  на  луне.  Половина  куска  хозяйственного  мыла, шайка  оцинкованной  жести,  два  крана  без  смесителя.  Из  одного кипяток с паром.  Из  другого  ледяная  вода.  Бязевые  кальсоны,  нательная  ру-баха  образца  времён  русско-турецкой  войны.  Сапоги  кирзо-вые,  х/б.  Всё  на  пару  размеров  больше.  Шапку  даже  уши  не  задерживают.  Останавливают  только  плечи.

    Не  успел  я  принять  присягу  на  верность  родине,  кото-рой,  судя  по  всему,  на  меня  глубоко  плевать,  скушать  за  это  ею  же  жалованный  липкий,  лежалый  военторговский  леденец,  как  меня  вызвали  в  штаб  батареи.

    Весёлый  майор  осмотрел  меня  с  ног  до  головы.

    - Ты  мастер  спорта  по  дзюдо?

    - Так  точно.  Кандидат  в  мастера.

    - Один  чёрт.  Значит  так,  рядовой  Адлер.  В  артиллерии  таким,  как  ты,  делать  нечего.  Получай  проездные  докуме-нты,  продаттестат  и  к  новому  месту  службы  шагом  марш.

    Это  уже  серьёзно.  Трое  суток  пути  с  двумя  пересадками.  В  шапке,  бушлате  мешком, необмятых  кирзовых  сапогах,  при  скатке  шинели  и  вещевом  мешке  я  выглядел  парадом  на  Красной  площади  1941  года.  Не  хватает  только  трёхли-нейной  винтовки  Мосина  образца  1891  года.  Везде,  где  по-являлся,  я  вызывал  лёгкое  замешательство  и  активность  по-стовых милиционеров. Одна бабулька  в  ужасе  перекрестилась.

    - Господи,  опять!

    Но  я  добрался.  До  среднерусской  возвышенности.  Город-ка,  которого  из-за  размеров  даже Бог  не  видит.  Часть  тоже  учебно-боевая.  Только  тактических  разведок.  Готовит  млад-ших  командиров  для  этого  профиля.  Я  по  характеру  любо-пытен,  поэтому  окончил  курс  с  отличием.  За  что  жалован  прямо  в  сержанты,  минуя  младшего.  Не  посрамил  далёкого  предка  и  гусара,  пламенного  большевика  Мотла  Адлера.

    Мы  повзводно  продефилировали  мимо  полковника  с  тан-ковыми  петлицами  на  кителе,   автоматы  держа  в  положении  на  грудь.  Потом  слушали  его  речь.  Видимо  полковник  зап-лутал  и  завернул  к  нам  на  огонёк.  Речь  его — сплошной  эк-спромт.  Полковник  открыл  Америку,  заявив,  что  в  совре-менной  армии  очень  важна  роль  младшего  командира.

    - Это  он  о  нас?-раздался  трагический  шёпот.  Мы  уже  зна-ем, когда  так  говорят,  ничего  хорошего  ждать  не  приходится.

    - Нет  о  прапорах.

    - Вообще  об  армии.

    После  полковника  был  торжественный  обед,  заключаю-щийся  всё  в  том  же  военторговском  леденце.

    Началась  рассылка.  Без  сопровождающего  младшего  кома-ндира,  который  должен  командовать,  как  минимум  десятком  человек,  из  расположения  не  выпускали.  Даже,  если  речь идёт  о  соседней  улице.  За  мной  приехали  последним.

    Весёлый  лейтенант  с  искрящимися  кошачьими  глазами  та-бачного  цвета  и  лицом перепаханном  рубцами  юношеских  прыщей.  Первое,  что  спросил  меня  товарищ  лейтенант:

    - Как  тут  с  бабами?

    - С  бабами  хорошо,  товарищ  лейтенант.- честно  признался  я.

    - Познакомишь.- бросил  сопровождающий.

    - Без  баб  плохо.

    Посмотрел  на  меня  внимательно.  Что-то  начал  понимать.

    - Не  ссы.  Добудем.-пообещал  он.

    Надо  заметить,  что  слова  у  лейтенанта  Шипилова  не  рас-ходятся  с  действиями.  На  маленькой  железнодорожной  ста-нции  Коля,  как  его  зовут,  ущипнул  за  попу  дежурную,  по-пытался  её  же  увести  в  кушары.  В  поезде  сопровождаю-щий  нашёл  своё  счастье.  Из-за него  мы  углубились  в  сто-рону  от  маршрута  на  200  километров.  Оказалось — на  вра-жескую  территорию.  Счастье  было  шалавым  и  замужним.  Муж — дурной  и  пьющий  с кучей  приятелей.  Лейтенант  вёл  себя  грамотно,  дрался,  как  учили  в  Киевском  общевойско-вом  училище.  Однако,  силы  были  далеко  не  равны.  Приш-лось  вмешаться.

    На  маршрут  мы  возвращались  за  деньги  Коли  в  полной  гармонии,  шмыгая  разбитым носом.  Я  узнал,  что  еду  на  за-мещение  должности  заместителя  командира  взвода,  которым командует  лейтенант  Шипилов.  К  тому  же  Коля  ещё  и  же-нат  на  дебелой  киевлянке  с характером  настоящей  хохлушки.

    - Как  меня  угораздило  сам  не  пойму.

    В  расположении  отдельной  роты  тактических  разведок  мы  вошли  друзьями — не  разлей вода.

    Год  я  ходил  под  лейтенантом  Шипиловым.  Коля  перебро-сил  на  меня  всё,  что  мог.  Что не  мог  тоже.  Так  что  перед  отъездом  на  курсы  младших  лейтенантов  запаса,  я мог  кома-ндовать  не  только  взводом,  но  и  ротой,  а  если  учесть  чапа-евское — Мы  академиев  не  кончали...

    Из  меня  выбили  всю  лирику.  Остался  сухой  рационали-зм. Я  умудрялся  вскакивать,  одева-ться,  отбиваться  со  скла-дыванием  одежды  менее чем  за  сорок  пять  секунд  при  нуж-де. Кушать  любую  полусырую  дрянь и гадость именуемую ра-ционом менее  чем  за  четверть часа.  При  отсутствии  того  же  рациона  в  полевых  условиях  жрать ещё  большую  гадость,  чем  рацион, — подножный    корм,  имеющийся  в  природе  да-нного  региона. Подгонять  по  фигуре  любую  одежду  на  два  размера  больше. Оказывать первую  медицинскую  помощь.  Принимать  роды. Ловить  кур  на  обычную  удочку. Плевать  не  всё,  кроме  своих  интересов. Презрительно  относиться  ко  всем,  кто  стоит  ниже  меня  на  служебной  лестнице.  Не  про-щать  обиды  вышестоящим.  При  случае  мстить. Проходить  полосу  препятствий,  укладываясь  в  более  чем  нечеловечес-кий  норматив. Не  умирать  на  марш-броске  с  полной  выкла-дкой. Более  чем  менее  стрелять. Получил  водительские  права, но это результат личной комбинации    Читать  карту  свободно  ориентироваться  в  любое  время  суток  в  лесу,  поле,  незнако-мом городе.  Находить  там  нужные  объекты. Убивать  голыми  руками  и  с  применением  подручных  средств. И это всё за полгода на курсах младших лейтенантов запаса. На них же из  меня  сделали  полевого  контрразведчика.


    Начало  восьмидесятых  годов. Товарищ  Леонид  Ильич  Брежнев  ещё  чуть-чуть. Товарищ  Суслов  уже  всё.


    К  настоящему  моменту  в  нашей  мишпухе  особых  измене-ний  не  произошло.  Папа,  по-прежнему,  рулит  «Шляхом  ком-мунизма»,  занимается  коммерцией.  Колесо  раскручено,  с  не-го  не  соскочить.  Отказывается  повышение.  Кто-то  должен  быть  в  лавочке.  Достиг  положения.  Может  себе  позволить  капризничать.

    У  мамы  свой  мир  материального  счастья.  Завела  молодо-го  любовника.  Мелкий  пакостник  с  амбициями.  Про   любо-вь  не  верю.  Дед  тут  же  обозначил  её  приключение  папи-ным  заместителем  по  маминому  заду.  Сам  папа  только  от-махнулся.  Ему  некогда.

    Семидесятидвухлетний  дед  немного  поиграл  с  такими  же  в  преферанс  и  сообщил.

    - С  этими  алтер  какер  долго  не  проживёшь.  За  игрой  го-ворят  только  о  болячках.  И  в  какой  аптеке  какие  пилюли  есть.  Хотя  бы  один  вспомнил,  что  когда-то  был  мужиком,  про  баб-с  и,  что  с  ними  делал. Пристроился  в  модные  ад-вокаты.  Приглашают  защищать  даже  в  Москву  и  Питер.  На  заседания,  особенно  прения  сторон,  надевает пиджак с  орден-скими  колодками  и  знаком  Почётный  Чекист.  Был  жалован  сим  знаком  за  контрразведывательную  деятельность на фрон-те,  долгосидение  в  прокурорах  города  к  шестидесятилетию  ВЧК — КГБ.  На  председательствующего  знак  производит  неизгладимое  впечатление.  К  тому  же  во  время  прений  при-обрёл  привычку  разгуливать  по  залу,  обращаясь  непосредст-венно  к  составу  суда. Словно размышляет  в  слух.  Чем вызы-вает  у  председательствующего  впечатление,  что  у  защитника   очень  крепкие  связи  там,  раз позволяет себе  тут!  На  самом  верху.  Стоит  к  нему  прислушаться.  Конечно,  если  нет  дру-гих  прямых  указаний  или  пожеланий.  На  Адлера  стали  хо-дить. Дед  берётся  не  за  все  дела,  даже  за  баснословные  го-норары.

    - Безусловно  высшая  мера  социальной  защиты — расстрел.  Такому  нет  оправдания  и  защиты!  Двойное  умышленное  убийство.

   Или  объясняет  ходатаям.

    - Хищения  в  особо  крупных  размерах.  Высшая  мера.

    Просительница  готова  прямо  тут  грохнуться  в  обморок.  Знает — статья  расстрельная.   

    - Обвинение  потребует  максимального  наказания.  Пятнадцать  лет.  Попробую выйти  на  семь-восемь.

   Кроме  всего  прочего,  дед  подружился  с  изящной  словес-ностью.  Всё  началось,  когда  я  был  в  армии.  Из  городского  отделения  Союза  Ветеранов  ВОВ  его  попросили  написать  поздравление  им  всем  с  Днём  Победы  в  местную  газетку.  Ефим  Рувимович  принялся  за  дело.  Исписал  ученическую  тетрадку,  пока  нашёл  нужный  стиль  и  форму.  С  тех  пор  выступает  в  местной  газете  «Красный  пролетарий»  со  стать-ями  воспоминаний  на  юридические,  правовые  темы.  Одна-ко,  по  поведению  деда  понимаю — серьёзно  ушибся  о  твор-чество  и  изящную  словесность.  В  скором  времени  нас  ждёт  литературная  катастрофа  его  авторства.  

    Я -  офицер  запаса  по  специальности  полевая  контрразвед-ка  в  военное  время.  Таким  образом  в  некотором  роде  стал  коллегой  деда.  Чем  Пират  тайно  гордится.  Пока  того  само-го  времени  не  случилось  служу  на  Причерноморской  желез-ной  дороге  НОД-4,  ТЧ-6.  Перевожу  для  нормальных.  Алек-сандропольскоее  отделение,  локомотивное  депо  Краснопро-летарск,  грузопассажирская  колонна  № 2  машинист  второго  класса.  Холост,  владею  автомобилем  «ВАЗ-2106».  Живу  с  дедом.  У  родителей  раздражает  активная  светская  жизнь  и  постоянное  присутствие  папиного  зама  по  маминому  заду.  Заодно  и  папино  отношение к  данному  вопросу.  Быть  выше  этого.


    Поезд  не  едет.  Не  могу  «раскачать».  Хоть  тресни!  Сорок  в  гору,  сорок  с  горы.  Тащу  на  своём  хребте  и  нервах.  По-мощник — божье  наказание  депо.  Если  машинист  прогнулся  или  погавкался  с  руководством,  моментально  получает  това-рища  Шамрая.  Я  умудрился  высказать  некоторые  мысли  о  советских  железных  дорогах  заму  по  эксплуатации.  В  пое-здку  ехал  уже  с  Котей.  До  отпуска   три,  максимум — четы-ре  поездки.  Амнистии  никто  не  объявит.  Но  это  не  месяц  и  не  год.  Выдержу.  Какие  наши  годы!  Кто  от  нас  ещё  не  плакал!

    У  Коти  беда.  На  Кубани,  в  станице  или  городе  Усть-Ла-бинске  то  ли  младший  брат  женится,  то  ли  старшая  сестра  разводится.  Короче,  вселенский  праздник.  Уже  забили  кабан-чика,  нагнали  два  ведра  коньяка  «Тры  гычки».  И  в  это  сча-стливое  время,  когда  весь  народ  будут  праздновать,  Котя  то-рчит  на  перегонах  плеча  обслуживания  Краснопролетарск — Карасубазар.  Это  справедливо?  Из-за  таких  гадостей  запрос-то  стать  атеистом.

    Меня  осеняет.

    - Котя,  заболеть  не  хочешь?

    - Как?!- помощник  идею  хватает  на  лету.- Температуры-то  у  меня  нет.

    - Зато  радикулит  есть.

    - Ну?

    - Садишься  утром  на  «Комету»  на  подводных  крыльях  и уже  в  Геленджике  или  Тамани.  Куда  там  тебе  надо?

    - Да-а,- ноет  Котя.- Оттуда  в  Краснодар,  из  него  домой.  Доберусь  только  к  ночи.

    Пока  Котя  доберётся  к  родному  порогу  всё  вылакают  и  драка закончится. Пожимаю  плечами.

    - Как  хочешь.

    Котя  замолк.  Взвешивает  возможность  слизнуть  остатки  пиршества  или  торчать  следующую  поездку  со  мной.  Для  быстроты  мышления  отправляю  его  в  дизельное.  Визуально  контролировать  работу  ДГУ.  Я  не  альтруист.  Е:жели  остану-сь  без  помощника,  которых  вечно  не  хватает,  могут  просто  вызвать  пару  раз  резервным  по  депо.  Пусть  даже  две  ночи.  Зато  спокойно  и  дома. 

    Последний  перегон.  Спускаю  поезд  на  «Краснопролетарск- Главный».  Несёт.  У  таких  поездов  есть  шикарная  особенно-сть.  Не  едут,  но  когда  их  несёт,  куда-то  исчезают  тормоза.  Выбора  нет.  В  пассажирском  парке  на  отправлении  стоит  скорый  сообщением  Сочи — Ленинград.  Моё  прибытие — его  отправление.  График  у  скорого  жесточайший.  Дай  Бог  укладываться,  а  если  его  ещё  и  выбить...  Приходится  рис-ковать.  Не  зря  сидим  за  правым  крылом.  Краем  глаза  вижу,  как  Котя  упёрся  ногами  в  пол  кабины.  Безусловный  реф-лекс  любого  локомотивщика.  Словно  так  можем  снизить  скорость.  Не  бзди,  Котя!  Пора.  Шипит  воздух в кране  маши-ниста.  Тормозного  эффекта  нет.  А  стрелочки  всё  ближе.  Ко-тя  привстаёт  на  кресле.  Дёргает  так,  что  помощник  падает  в  кресло,  меня  кидает  на  спинку.  Хвост  схватил.  Схватил  мёртво.  Теперь  главное  не  стать.  Отпускаю.  Въезжаем  в  стрелочки  с  установленной  скоростью.  Дальше  легче.

    - Адлер,  по  двадцать  пятому  парка  прибытия  остановка,  есть  контроль. Семёнов,  с  третьего  пути,  поехали,  поехали.  Время  вышло!

    Голос  моей  приятельницы  Наденьки  Макаренко.  Её  ночь  сегодня.  Маленькая,  худенькая,  миниатюрная  молодая  жен-щина  командует  сменой  узла.  Парками,  формированием  по-ездов,  прибытием  маршрутов  и  отправлением  эшелонов.

    - Вижу  зелёный  с  третьего.  Поехал!

    - Счастливого  пути!  Захар,  отцепляйся  и  в  депо.

    - Понял.  Отцепляюсь  в  депо.  Здравствуй,  Наденька.

    Котя  вдруг  хватается  за  поясницу.

    - Бля,  спина!  Кто  так  водит!

    - Отцепиться  можешь?

    - Могу,- бурчит  Котя.- Я  с  тобой  больше  не  поеду!

    Ай  да  Котя,  ай  да  молодец!  Почему  в  конюшне  его  счи-тают  дурковатым?

    - Можешь  пойти  в  нашу  больницу  к  дежурному  врачу.

    - Сейчас?

    - Обслугу  сделаем  и  шагай.

    У  каждой  смены  дежурного  по  депо  есть  свои  любимцы-машинисты.  Сегодня  моя  смена.  Владимир  Николаевич  и  нарядчик  тётя  Нина.  Сдаю  маршруты,  реверсивную  рукоятку.

    - Как  съездил?-спрашивает  Владимир  Николаевич

    - Обычно,- пожимаю  плечами.-  Машина  1577.  Сэкипирова-вана.

    - Можно  выдавать?

    - С  закрытыми  глазами.

    - Захар,  завтра  на  двадцать  два.  Под  киевский.

    - Спасибо,  тётя  Нина.  Я  знаю.

    Пока  у  меня  не  сели  батареи  иду  в  деповскую  сауну.  Домой  привозит  «вызывалка»  где-то  к  шести  утра.  Адвокат  Адлер  спит.  Стараюсь  делать  всё  тихо.  Ещё  раз  принимаю  душ.  Успеваю  выкурить  сигарету.  Всё,  батареи  сели.  Спать!

    Разбудил  звонок  в  дверь.

    -Доброе  утро,  Ефим  Рувимович!-  раздаётся  крик  счастли-вого  идиота,  увидевшего  голую бабу  в  деревенской  бане.

    Дед,  свистящим  шёпотом,  что-то  объяснил.  Поздно  пить  «Баржоми»,  когда почки  отказали!  Тем  более,  что  очередной  крик  души.

    - Ой,  простите,  я  не  знал!

    Смотрю  на  часы.  Десять  утра.  Три  часика  поспал.  Норма-льно.  Убираю  постель,  привожу  себя  в  эксплуатационный  вид.  О!  Товарищ  Бендерский  Михаил  Вениаминович.  Дед  ведёт  с  гостем  светский  разговор.

    - Здравствуй,  Миша.  Сейчас  завтракать  будем.

    - Спасибо  я  уже  пил  кофе.

    - Вряд  ли  кофе  завтрак.  Как  дела?

    - Женюсь,  Ефим  Рувимович.  Зашёл  пригласить  вас  и  Захара  на  свадьбу.

    Дед  расшаркивается  в  благодарностях  за  двоих.

    - Вы  как,  Ефим  Рувимович?

    - По  возможностям.  Одним  словом — алтер  какер  и  шка-рпетки  с  зекалэх.

    Сомневаюсь,  что  Миня  говорит  или  хотя  бы  понимает  изящный  идиш. Однако,  находит  приемлемый  выход.

    - Ну  что  вы...

    - Запомни,  если  у  мужика  носки  не  воняют — он  мёртв.

    - Их  можно  стирать.

    - Да?-голос  Пирата  звучит  достаточно  иронично.  Правда,  эту  иронию  улавливают  очень немногие.- Хорошая  мысль.  Обдумать  надо.  А  мы  их  пока  стоять  не  будут.  Потом  выб-расываем.

    Наступает  глухая  тишина.  Михаил  Вениамирнович  Бенде-рский  переваривает  сказанное  Ефимом  Рувимовичем  Адле-ром.  

    Причёсанный  со  свежемытым,  выбритым  портретом  моё  явление  обществу.  Бендерский -младший  встаёт,  протягивает мне  руку.

    - Привет.

    - Доброе  утро.  Как  оно?

    Выслушиваю  про  свадьбу  и  то,  что  я  свидетель.

    Это  новость!  Тем  более,  что  с  Миней,  даже  в  раннем  детстве,  ни  друзьями, ни  приятелями  не  были.  Раскланива-емся  при  встрече  в  общественных  местах  и  туалетах.  Име-ем  в  виду  свою  принадлежность  к  могущественному  клану  детей  больших людей.

    - Только  без  красной  ленты  через  плечо,- моментально  вы-двигаю  свои  условия.

    - Мы  не  хазары.

    Мы-то — да,  а  они — нет.

    - Омлет  будешь?-спрашивает  дед,  чтобы  я  на  минуточку  пришёл  в  себя  от счастья  свалившегося  на  меня  сразу  и  оптом.

    - Обязательно,- я  сгрыз  поездной  паёк  часа  в  два  ночи.  Дальше  ехал  на  куреве.

    Пока  адвокат  Адлер  сочиняет  что-то  фантастическое  у  пе-чки,  выясняю — гуляться  будет  через  неделю  в  банкетном  зале,  конечно,  «Рыбачьего  стана»  под  большое  декольте.  На-до  быть  совсем  не  умным,  чтобы  подумать  о  каком-то  другом месте  свадьбы  сына  директора  фабрики  индпошива  и  ремонта  обуви.  О  невесте  не  спрашиваю.  Знаю.  Её  весь  город  знает.

    - Кубанцы  будут?- вопрос  для  дружка  немаловажный.  Куба-нцы — водка рекой,  пьяные  выходки  типа  кражи  туфли  ново-брачной  и  самой  невесты.  С обязательным  финальным  мор-добоем.  На  свадьбе  моего  бывшего  помощника, где  пришло-сь  присутствовать  в  силу  производственной  необходимости,  финальная  драка  случилась  образцово-показательной.  С  по-ломанной  мебелью  вокзального  ресторана  «Встреча»,  одетой  кому-то  на  шею  форточкой  и  усиленным  милицейским  наря-дом  ЛОВД.  Невзирая  на  высокое  положение жениха,  его  ра-змазали  по  стенке.  Чем  впоследствии  он  очень  гордился.  Молодой  муж  явился  в  поездку  с  синезелёной  рожей.

    - Хорошо  погуляли!

    - Хорошо  невесту  не  изнасиловали  всем  дружным  коллек-тивом,-согласился  я.

    Миня  мнётся.  Ясное  море — да.  Находит  обтекаемую  форму.

    - Всё  будет  в  рамках.

    - Это  радует.

    Официальная  часть  визита  иссякла.  Других  точек соприко-сновения  у  нас  нетути.  Я  нахожу.

    - Не  сочти  за  наглость.  Чего  я?

    - Что  ты?

    - Свидетель.  Любопытство  разъедает,  словно  кислота  ржу.

    - Ты  единственный  из  моих  знакомых  самостоятелен  и  смотришься  настоящим  мужчиной.

    У  Пирата  что-то  выпадает  из  рук  и  гремит.  От  таких  признаний  можно  остаться  без  омлета.  Тихо  балдею,  но  мо-рды  не  теряю.

    - Во  всём  бытовом  обслуживании  нет  настоящих  мужиков?

    - Все  сидят.

    - Кто  работает?- это  Ефим  Рувимович. 

    - Мелкие  расхитители  социалистической  собственности,- Миня  выдаёт  на юридическом  жаргоне,  понятном  деду.

    - Их  не  закрывают?

    - Ещё  не  набрали  критической  массы,- переходит  Бендерс-кий  на  научно-технический  язык,  показывая,  что  чему-то  научился  в  местном  политехе.  После  этого  демарша  това-рищ  Бендерский  М. В.  счёл  возможным  покинуть  нас,  оглу-шённых,  точнее  оглоушенных,  его  величием. 

    Дед  гигант!  Хотя  бы  потому,  что  в  минуту  бендерских  потрясений  спас  мой  омлет.

    - Твои  акции  в  городе  растут,- заметил  адвокат  Адлер.

    - Со  страшной  силой,  если  за  город  держать  Миню  Бен-дерского.

    - Чем  занимается?

    - Кончил  наш  политех  и  Вениамин  Маркович  пристроил  сынулю  в  городское  управление  бытового  обслуживания  инженером.

    - Кормящая  специальность,- хмыкает  дед.

    - Очень.  С  учётом  Вениамина  Марковича  Бендерского  и  его  фабрики  индпошива  и  ремонта  обуви.  А  так — сто  два-дцать  плюс  премия.

    С  завтраком  справился.  Открываю  окно.  Закуриваем.  Дед  курит  только  «Беломорканал»  ленинградской  фабрики  имени  Моисея  Урицкого.  Или,  как  выражается  сам адвокат:

    - Аидские  папиросы.

    Аидские  папиросы  ничем  не  хуже наших краснопролетар- ской  фабрики «Знамя  Октября».  Почему-то  лучшим  «Беломо-рканалом»  в  Союзе  считается,  именно,  ленинградский.  У  нас  его  не  продают  из-за  того  же  «Знамени  Октября»,  но  купить  можно  на  стании  «Краснопролетарск  II”  в  табачном  киоске  у  милейшего  старика  Борис  Абрамовича  Ривкина.  У  него  есть  всё.  Только  плати.  Я  беру  там  же  свой  кубинс-кий  «Визант».

    - За  кого  Михаил  Вениаминович  выходит  замуж?

    - Грандиозная  девушка.  Милка  Золотая  Рыбка.

    - Впечатляет.  Подробнее,  пожалуйста.  Буду  поздравлять  молодых,  а  куда, кого,  во  что?  Отсутствие  информации — плохо.

    - Милена  по  фамилии  Таран.

    - Мария  Васильевна — директор  фабрики  индпошива  и  ремонта  одежды,- моментально  отреагировал  адвокат  Адлер. - Династический  брак?

    - Очень.  По  маминым  сведениям  Веня  давно  спит  с  Ма-шей  в  одной  люльке,  а  также  и  где  придётся  тоже.

    - Что  Софа?

    - Какая?

    - Мама  Мини  и  жена  Вени.

    - Из  тех  же  источников.  Занимается  национальными  вида-ми  спорта.  Вся  из себя  больная  и  разменяла  второй  центнер  веса.  Ей,  скорее  всего  всё  равно  с кем  её  Веня  породнился  капиталами  в  личном  плане.

    - Мы  о  дочери...

    - Как  вы  правы,  Ефим  Рувимович.  Разрешите  продолжать?

    - Валяй.

    Собственно,  рассказ  не  такой  уж  экстравагантный  для  на-ших  южных  краёв. Первый  раз  Милка  неофициально  сбежа-ла  замуж  лет  в  четырнадцать.  Мама Маша  сделала  всё  пра-вильно.  Незадачливого  мужа-грузина  родственники  всей ре-спубликой  выкупали  из  зоны  в  Запорожской  области.  Милка  затихла  не  надолго.  До  поступления  в  институт.  Зато  в  ха-рьковском  «кульке»  она  дала  такого  джаза,  что  антисемит-ский  город  полюбил  аидов.

    - Она?...

    - Папа.

    - Что  было  дальше,-весьма  заинтересованно  спрашивает  дед.

    Пожимаю  плечами.

    - После  института  девушка  поехала  навестить  папу  и  поставила  раком  весь  Баку  на  несколько  дней.

    - Что  наш  папа?

    - Что-то  обувное...  или  шьющее.  Рафаил  Исмаил- Заде.

    - Во!  И  наш.

    - Ага.  До  мозга  костей.

    - Погоди,  Захар,  откуда  ты  всё  знаешь?

    - От  мамы.

    - Часть.  Остальное?-обмануть  деда, занимавшегося  сыскной  деятельностью  или  оставить  что-то  недосказанным  не  полу-чается  в  принципе.

    - Милка.  Она  баба  прямая,  как  рельс.

    - Выступает?

    - Полумиллионный  город  не  Нью-Йорк.  Трудно  затерять-ся.  Старается  не  выскакивать  за  рамки  хороших  детей  вли-ятельных  родителей.

    - Получается?

    - Когда  как.

    - Чем  занимается  в  свободное  от  секса  время?

    - Библиотекарь  у  мамы.

    - Эта  красавица — бабель  Золотая  Рыбка?!  Она  несколько  старше  нашего  невеста.

    - Заметно?

    - Весьма.

    - Красота  спасёт  мир,  а  Миню  Бендерского  сделает  человеком.

    - Захар,  я  понимаю,  что  ты  туда  тоже  заныривал.

    - Дед,  чтобы  это  понять  не  обязательно  быть  советником  юстиции  первого  класса  на  пенсии.

    Пират  засобирался  на  службу.  В  юридическую  консульта-цию.

    - Захар,  какие  у  нас  планы?

    - Еду  киевским.  Уйду  в  девять  вечера.  В  пять  лягу  отдох-нуть.  Всю  ночь  «сверлить».

    - За  пайком  успеешь?

    - А  куда  деваться?

    Рыболовецкий  колхоз  «Шлях  коммунизма»  выступил  с  ра-зрекламированной инициативой.  Организовал  выдачу  продо-вольственных  пайков  своим  пенсионерам.  К  ним  добавили  двух  городских  героев  Советского  Союза,  одного  Социалис-тического  Труда,  деда  и  меня.  В  наших  пайках  нет  гречне-вой  крупы.  Таскаю  из  «закрытого»  круглосуточного  магази-на  для  локомотивных  бригад.  Там  она  не  дефицит.  Когда  я  выгружаю  у  подъезда  пакеты,  окрестные  коты,  вне  зависи-мости  от  их  социального  статуса  исходят  слюной,  падают  в  обмороки.  Один  не  выдержал.  Застрелился  из  водосточной  трубы.

    У  меня  своя  машина,  за  которой  слежу  и  ухаживаю.  Лю-блю  её,  хотя  бы  потому  что  вложил  в  агрегат  кучу  тяжело  заработанных  копеек.  Служба  в  локомотивном  хозяйстве  тот  ещё  цимес  мид  компот. У  деда  «победа».  Тёплая  и  старая.  Кусок  истории.  Историю  обожаю.  Особенно,  которую  мож-но  взять  в  руки.  Дед  давно  мог  купить  что- нибудь.  ВАЗ  или  «волгу»  Просто  он — коллекционер.  И  машина  часть  коллекции.  У  него  нет  полотен  голландцев,  фламанцев,  им-прессионистов.  Не  по  карману.  Есть  карта  Таврической  губе-рнии  1903  года,  Херсонской  губернии  1907  года.  Почтовая  марка  Российской  империи  за  номером  пятым.  Оловянные  солдатики  века  минувшего,  коллекция  меди  в  восточной  ут-вари.  Эполеты  лейтенанта   русского  флота,  кортик  офицера  ВМФ  СССР  времён  войны  в  золочённых  ножнах.  Портупея  деда,  в  которой  прошагал  по  войне.  Рыжая,  потёртая,  с  бо-льшой  кобурой  пистолета  «ТТ».  На  стенах  картины,  гравю-ры  малоизвестных  довоенных  авторов.  Мебель  тоже  с  тог-дашне-го  времени.  Реставрирована  золотыми  руками  запой-ного  краснодеревщика  дяди  Володи.  Тяжёлая,  потому  как  натурального  дерева.  В  кухне  купеческий  буфет  конца  про-шлого  века.  Большой  и  красивый,  словно  драгунская  лоша-дь.  В  нём  кузнецовский   фарфор  и  севрские сервизы.  Столовое  серебро.  Тоже  оттуда.  Этой  красотой  пользуемся  семь  раз  в  году.  Семейные  дни  рождения,  новый  год,  пей-сах  и  рош  ашана.  Даже  полюбившая  светские  развлечения  мама  с  шумом,  гамом  кабаков  и  антисанитарией  выездов  на  природу,  не  противится.  Приходит  помогать  готовить  и  нак-рывать  на  стол.  Основная  часть  коллекции  в  комнате  деда  и  нашей  гостинной.  Имея  перед  глазами  дурной  пример,  я  тоже  заболел  историей  в  предметах.  Пока  у  меня  скромные  достижения.  Маленький  серебрянный  оленёнок  мастерской  Грачёва  и  карманные  часы  модели  «Царь»  швейцарской  фи-рмы  «Тиссо»,  выпускавшихся  для  офицеров  русской  армии  в  серебряном  корпусе  с  эмалевым  портретом  на  одной  из  крышек  государя-императора  в  формах  разных  родов  войск.

    Привёл  в  Карасусарай  эстафетный  маршрут  агломерата.  Назад  должен  взять    Львов-Краснопролетарск.  Но  в  лесах  Западной  Украины  опять  активизировались  бендеровцы  и  прочие  антисоветские  элементы. Вышли  на  большую  дорогу.  От  чего  там  случилось  уширение  пути.  Пока  у  бендеровцев  положат   новую  клеть  и  восстановят  движение,  отдыхать  мне  в  Карасубазаре  плюс  часика  три.  Поэтому  отправился  на  местный  базар.  В  книжный  развал.

    Карасусарай — типичный  населённый  пункт  при  железно-дорожном  узле.  Величиной  в  длину  станции.  От  входного  светофора  до  выходного  светофора.  Или  город  в  два  оповес-тительных  гудка.  В  таких  городах  всё  близко,  всё  рядом.  Базар,  вокзал,  горком  партии  и  исполком,  кстати,  в  одном  здании.  Хорошо  двухэтажном.  Единственный  кинотеатр  в  здании  клуба  железнодорожников.  Самое  смачное  и  яркое  место  в  таких  городишках — базар.  Сюда  съезжаются  селяне  из  окрестных  деревень,  одна  из  которых  прямо  с  другой  стороны  парка  станционных  путей  Здесь  можно  ку-пить  всё.  От  автомобиля  до  укропа.  Брожу  по  колоритному  торжищу.  В  принципе  у  меня  одна  цель — хорошая  литера-тура.  Где  вы  видели  не  читающего  машиниста?  В  любой  «шарманке» — портфеле  кроме  вещей  остро  необходимых  для  ведения  поезда  и  экстренных  ситуаций  обязательно  найдётся  томик  художественной  литературы.  Чаще  это  исто-рические  романы.  Знаю  двоих,  которые  на  почве  историче-ских  романов  не  сошлись  во  взглядах  на  хронику  событий,  и  уже  пару  лет  не  разговаривают.    

    Книжный  развал  тут.  Ну  и  всё  остальное.  Что  это  такое — остальное,  я  не  знаю.  В  общем,  что  душа  пожелает.  Душа  уже  пожелала  стакан  семечек,  грамм  двести  аромат-нейшей  клубники.  Сейчас  душа  уминают  вишню-черешню,  из  большого  газетного  кулька.  Курортным  шагом  догулял  в  скобяной  ряд.  На  столах,  газетах,  мешках,  просто на  асфаль-те  лежат  дефицитные  краны,  инструменты,  детали.  

    - Купите  военного,- протягивает  круглый  почти  чёрный  ко-рпус.  Алкаша  колотит,  аж  типает.  Непослушными  пальцами  всё-таки  нажал на  ключ.  Открылась  верхняя  крышка.

    - Механизьм — говно.  Понтрет  красивый.  Генерал,- за  гене-рала  у  продавца  проходит  самодержец  российский  в  гусар-ском  ментике  Николай  Последний.  Получив  требуемое  на  бутылку,  подсказал.- Ты  это...  Значить...  Механизьм  новый  поставь.  Им  сносу  не  будеть.

    Я  отнёс  часы  всегородской  знаменитости  дяде  Ноле  или  Арнольду  Исааковичу  Шалопаю.  По  обыкновению  дядя  Но-ля  кемарит  в  один  глаз  у  верстака  в своём  вагончике  на  полпути  между  старым  рынком  и  городской  автостанцией.  Великий  мастер  окинул  меня  взглядом  бдящего  ока  и  решил — не  клиент.  Тут  же  захлопнул  и  его.  Через  минуту  нача-лось  лёгкое  посапывание , переходящее  в  банальный  храп.  Покашливание  в  кулак  никаких  результатов не  принесло.  Товарищ  Шаповалов  устал.

    - Дядя  Ноля,  мне  идти  к  Гурвичу?

    Мастер  экономно  открывает  глаз.  Тот  самый.  Бдящий.

    - Ай!-кряхтя  встал,  поставил  на  прилавок  перед  моим  носом  табличку  «Перервыв».

    - Как  хотите,-разворачиваюсь  на  выход.

    У  великого  и  ужасного  всё  рассчитано  по  секундам  и  миллиметрам.  Коммерция,  чёрт  бы  её  подрал!

    - Шо  у  тебя?

    - Часы.  Вы  же  автомобили  не  ремонтируете.

    - Дай!- с  закрытыми  глазами  протягивает  руку.  Получив  на  лапу,  вставляет в  дежурный  глаз  лупу.- Швейцария,  корпус  серебрянный,  «Тиссо»  Начало  века. Хочешь  за  этот  дрек  пятьдесят  рублей?

    - Хочу,  чтобы  они  пошли.

    - Ты  знаешь,  шо  это  будет?  Ай!

    - Огласите,  пожалуйста  весь  список.

    - Триста.

    - Запчасти — чистое  золото?

    - А  шо  ты  себе  там  думаешь?  Это  не  Первый  часовой  завод.  Даже  не  Второй.  Начало  века!

    - Поэтому  стольник,

    - Сто  двадцать.  Ай!

    - Гурвич  сделает  за  пятьдесят.

    - Сунет  механизм  «Победы»  или  «Полёта».  Ай!  

    - Семьдесят  пять  и  большое  спасибо.

    - Нужно  мне  твоё  спасибо!  Даже  большое.  Ай!  У  меня  семья.  Зять  тунеядец — научный  работник.  Дочь  сухая  и  плоская.  Бичок  вяленый.   Кому  такое  счастье  надо?  Только  научному  работнику,  потому  шо  деньги  мои.  Ай!  Внучка замуж  собралась.  Я  обсмотрел  жениха.  Инженер  у  мамы  с  папой.  Мама  с  папой  тоже  нищие.  Инженеры.  «Спасибо»  они  на  хлеб  намажут?

    - Дело  ваше,- протягиваю  руку.-Часы.

    - Через  неделю.  Ай!

    Дед  вовремя  разглядел  мои  дурные  наклонности  и  пода-рил  большую  коллекцию  наградных  знаков.  Попотел  пока  всё  разместил  на  планшетах  в  рамах,  под  стеклом.  Развесил  по  стене.  На  другой,  за  неимением  работ  современников  Герасимова  и  Бродского,  висят  мои  живописные  и  акварель-ные  потуги.  Над  комодом  мастера  Кондратьева  пристроил  часы  на  цепочке.  Дядя  Ноля  не  обманул.  Идут.  Оленёнок  Грачёва  стоит  на  малень-кой  тумбочке  с  гнутыми  ножками.

    Посещение  рыболовецкого  колхоза  «Шлях  коммунизма»  имеет  свой  этикет.  Во-первых, председатель.  Минут  двадцать  аудиенции.  Убеждается,  что  подотчётные  члены  семьи  жи-вы,  относительно  здоровы  и  дееспособны.  Склад.  Последняя — библиотека.  Там  докладывается  регулярно  ли  я  питаюсь,  когда  женюсь.  И почему  до  сих  пор  холост.

    Секретаршу  Мирон  Ефимович  словно  вырвал  с  обложки  импортного  журнала.  Красивая  и  почти  голая.  Имя  соответ-ственное.  Илона.  От  её  присутствия  в  приёмной  светлее.

    - Здравствуйте,  Мирон  Ефимович  у  себя?- порядок — есть  порядок.

    - Ой,  здравствуйте,  Захар  Миронович.  Одну  секундочку,- снимает  телефонную  трубку.

    Смотрю  на  неё  и  понимаю,  что  мужиков  нашей  семьи  всегда  окружают  красивые  бабы.  Мне  в  этом  смысле  опозо-риться ну никак.

    Папа  встаёт  с  кресла,  но  не  идёт  на  встречу.  Рукопожа-тие.  Разрешается  садиться  и  курить.  После  вопросов  о  на-шем  с  дедом  здоровье  и  моих  планах,  которых  нет,  пираче-ский  сын  переходит  к  масленой  отработке.  Его  интересует  способность  отработанного,  потерявшего  свои  свойства,  дизельного  масла  загораться,  его  клейкие  свойства.  Главное — куда  депо  отправляет  эту  гадость.  Даю  исчерпывающие  ответы  доступные  моей  компетенции.  То,  что  отработка  сли-вается  в  железнодорожную  цистерну  известно  всем,  что  она  постоянно  и  сильно  мешает  на  тракционных  путях  депо  то-же.  Гадящую  всюду  и  вонючую  цистерну  отправляют  с  пое-здом  куда-то  на  утилизацию.  За  пересылку  платит  депо.

    - Возможность  нам  вывозить  отработку  из  депо  есть?

    - Папа,  я  уже  начальник  конюшни?  Встреться  с  ним.  Ду-маю — утрясёшь.  Собственно,  в  чём  дело?

    Чётким  движением  из-под  бумаг  председатель  достаёт  жу-рнал.  Судя  по  глянцу  и  качеству  полиграфии, — западная  идеологическая  диверсия.  На  фотографии  брусок.  Похож  на  соевый  батончик  с  мелко  нарубленными  орехами.  Вокруг  столбцы  иероглифов.

    - Видишь  ли,  папа,  по-русски  я  пишу  с  ошибками,  читаю  через  пень-колоду  Это  по каковски?

    - По-японски.

    - Надо  же...

    - Японцы  предложили  очищать  наши  делянки  лесоразрабо-ток  в  Сибири  и  на  Дальнем  Востоке  бесплатно.  За  работу  вывозят  своими  судами  тот  самый  мусор,  что  убрали.  Ще-па,  опилки,  кора,  пни.  Брусок —  и  есть  мусор  смешанный  с отработками  ГСМ.  Этим  они  отапливают  всю  страну.  

    - А  в  городе  куча  столярных  цехов,  пилорам  и  прочего.  С  печным  отоплением  все  окраины  и частично  Горка.  Плюс  сёла  области.  И  далее  по  географии.  У  тебя  проблема толь-ко  с  горючей  составляющей.  Ещё  есть  бензиновый  и  соля-рный отстой.  Бруски  получатся  очень  дешёвыми  в  производ-стве.  Ты  был  в  аэропорту?

    - Сын,  у  тебя  очень  хорошая  голова.  Почему  я  до  сих  пор  не  взял  тебя  к себе?- папа  очень  доволен.

    - Потому  что  у  меня  сегодня  на  двадцать  два  явка.  И  на-до  ещё  отдохнуть ,- вообще-то  у  меня  сегодня  в  планах  прокатить  напоследок  Золотую  Рыбку.  Получится — хорошо.  Нет — тоже  неплохо.  Если  говорить  честно, спина  чешется.  Милка  правильно  делает.  Подмяла  под  себя  Мишеньку.  Бу-дет порядочной  замужней  женщиной.  Хотя,  по-моему,  то,  что  она  не  сорвётся, шансов  немного.

    Всё.  Машина  загружена,  багажник  закрыт.  Теперь  пошёл  держать  ответ  о своём  семейном  положении.  Мне  расскажут,  как  хотят  внуков  и  что  такое   прожить  пустоцветом.  

    Ни  фига!  Дёргаю  за  ручку  закрытой  двери.  Что-то  тут  не  то.  Папа  сказал  зайти  к  маме.  Он  не  знает,  что  её  нет?  Странно.  Странности  кончаются,  когда  решаю  прекратить  терроризировать  ручку.  Дверь  открывается.  На  пороге  несколько  растерянная,  раскрасневшаяся  мама.  Испугана.

    - Захар,  сынок!

    Ой,  как  некстати!

    - Здравствуй,  мам.  Ты  себя  плохо  чувствуешь?

    - С  чего  ты  взял?

    - Показалось,- что-то  долго  держат  на  пороге  единствен-ного,  любимого  ребёнка.

    - Что  это  мы  в  дверях?  Заходи.

    Фи,  какая  гадость  ваша  заливная  рыба!  У  стола  пристро-ился  папин  зам  по  маминому заду.  Дыхалка  восстановлена,  Рубашка  заправлена,  штаны  застёгнуты.

    - Я  пойду,  Элеонора  Э...э...

    Отчество  не  знаешь  или  забыл?  Приходится  подсказать.

    - Марковна.

    - Да,  пожалуйста,-торопится  мама.

    Сажусь  на  освободившийся  стул.  Тёпленький.  Закуриваю.

    - Не  кури!

    - Знаешь,  мам,  я  не  могу  лезть  в  вашу  с  папой  жизнь.

    - Конечно,  это  не  твоё  дело.

    - Не  надо  его  позорить  на  работе.  Ему  и  так  достаточно  достаётся.

    - Не  поняла  тебя?!- родительница  готова  дать  мне  урок  воспитания.

    - Я  говорю,  что  ты  не  сидишь  в  библиотеке  завкома  СРЗ.  Не  считаешь  деньги  от  пятого  до  пятого,  не  носишь  штопа-нное  бельё.  И  не  думаешь  чем кормить  завтра  на  обед.  У  вас  свои  отношения,  но  на  его  и  твоей  работе... Опять  же,  эту  работу  тебе  организовал  он.  Не  стоит  так  подставляться.

    - Ты  ничего  не  знаешь...

    - И  не  надо.

    - Папа...

    - Спит  с  секретаршей  в  рабочее  время?

    - Нет,  но...

    - У  меня  явка  под  киевский.  Ещё  надо  успеть  отдохнуть  перед  поездкой,- встаю.- Пока.  Повидались.

    - Папе  не  говори...  пожалуйста.

    - Думаешь  не  знает?

    Она  пожимает  плечами.

    - Весь  город  знает,  папа — нет?  Наивно.  Между  прочим,  на  столе,  в  рабочее  время  не  даёт  даже  Золотая  Рыбка.  Можешь  мне  поверить.

    - Что  у  тебя  за  жаргон!- наконец-то  взрывается  родительница.

    - Извини.  Соответствующий  моменту.  И  мне  уже  двадцать  пять.  Ещё  раз  прошу  прощения,  ты  не  девочка  из  пивного  ларька,  чтобы  кто-то  не  знал  твоего  отчества.  Не  надо  так  себя  ронять.  Хотя  бы  ради  статуса  семьи.

    Ещё  не  конец!  Не  успеваю  подойти  к  машине,  как,  выра-жаясь  изящной  феней, тот самый.  Не  сотрёшь.

    - Захар!  Нам  надо  объясниться, - тянет  мне  руку.  

    Лет  на  десять  старше  меня.  Нашёл  Захара!

    Демонстративно  прячу  руки  в  карманы  штанов.

    - Захар  Миронович  Адлер.  К  вашим  услугам.  Объясняться  с  вами  нечего  и  не  о  чем.

    - Мне  бы  не  хотелось,  чтобы  у  вас  создалось  превратное  представление  о...

    - Хотите  фокус?- такое  покажет  любой  прошедший  основа-тельный  курс  боевой  драки.  Я  прошёл  даже  с  отличием.

    Удивлению  нет  предела.

    Поднимаю  валяющийся  на  земле  сучок.  Заворачиваю  в  носовой платок.  Техника  безопас-ности  и  охрана  труда  прежде  всего.  Кладу  на  подоконник.  Удар!  Разворачиваю  платок.  Сучок  раскололся  на  две,  почти  равные  части.

    - Будете  пробовать?  Фокус прост.  Концентрация  физически  и  психологически  во  время  нанесения  удара. За  мгновение  до  контакта.  Просто  усечь  момент  и  всё.

    - Нет,  спасибо,  Захар  Миронович,- он  смотрит  на  меня  испугано.- Я вас  понял  очень  хорошо.

    Оказывается  моё  имя,  отчество  несложное.  Быстро  учится  и  запоминается.  Даже  морду  бить  не  надо.  Покажи  просте-нький  удар  и  всё.  А-то  Захар!

    - Приобретите  абонент  в  центральную  городскую  библио-теку  имени  Горького.  И  ближе,  и  библиотекари  старше,  бе-днее.  Поэтому  меньше  будут  волновать  юношеское  вообра-жение.  Вообще,  берегите  здоровье.  Оно  одно.  И  лучше  сменить  место  жительства.  Городишко  маленький,  бесперс-пективный.

    Что-то  катать  Золотую  рыбку  расхотелось.  И  спина  успокоилась..

    - Отметился?-спросил  дед.

     - У  родителей?  Обязательно.

     - Что  нового?

     - По-прежнему.  Тяжёлая  доля  советских  миллионеров  и  их  жён.  Стойко  переносят  удары  судьбы.

     - Что-то  мне  не  по  себе...

     - Плохо  себя  чувствуешь?- дёргаюсь  я.

     - За  них.

     - Есть  основания?

     - Ощущения.

    - Их  к  делу  не  пришьёшь.  Твои  слова.

    Поездка  на  отпуск  всегда  случается  запоминающейся.  Ты  ещё  в  графике,  но  уже  путаешься  под  ногами.  Соответстве-нно,  весь  мусор  твой.  К  тому  же  Котя  Шамрай  послушал  и  свалил  на  больничный.  На  резерв  не  вызывают.  Значит  кого-то  подсадят.  Солидного  профессионала  со  стажеми  или  перспективного  с  правами  управления  дёргать  на  две-три  поездки  глупо.  Тем  более,  что  моя  квалификация  второго  класса  позволяет  пользоваться  помощниками  не  опытными,  не  обстрелянными  и  ленивыми.

    В  локомотивном  хозяйстве  одна  большая  и  стабильная  беда — нехватка  локомотивных  бригад.  То  есть  ни  машинис-тов,  ни  помощников.  В  краснознамённой  бронекопытной  ко-нюшне  нашли  ход.  Организовали  курсы  помощников  маши-нистов  для  собственных  нужд,  не  отходя  от  кассы.  На  них  набрались  все  не  очень  нужные  обществу  люди,  чья  зарпла-та  не  превышает  рублей  150.  Инженеры,  врачи,  учителя,  работники  культурного  фронта.

    Еженедельное  совещание  начальника  депо  с  локомотивны-ми  бригадами.  Ничего  нового  не  узнаю,  но  присутствовать  раз  в  месяц  обязан.  Ассортимент  известный.  План  перево-зок  народнохозяйственных  грузов  и  пассажиров   очень  нап-ряжённый.  Не  хватает  ни  локомотивов,  ни  бригад.  При  этом  бригады  не  выполняют  положенный  ТО-1.  Не  трут  те-пловозы.  Локомотив  должен  блестеть,  как  пасхальное  яйцо.  Ещё  паровозная  истина.  Сегодня  будет  добавка.  Приехал  на  потрепаться  начальник  отделения  дороги  в  генеральских  по-гонах.  Тоже  ничего  нового  не  узнаю. 

    Толпа  курит,  общается,  ждём  пока  загонят  в  конференц  зал.

    - Захар!- позвал  машинист-инструктор  колонны.  Вообще-то  он  для  меня  Андрюха.  Но  на  служебе  Андрей  Андреевич.

    Смысл  начальственного  спича  свёлся  к  тому,  что  мой  штатный  помощник  убыл  учиться на  права  управления.  Как  будто  этого  я  не  знаю.  Очень  свежая  новость.  Котя  Шам-рай  закосил  на  больничный  и  мне  три  поездки  до  отпуска.  Своего  Виталика  мне  не  видать,  как  собственных  ушей.  Опытный  помощник  с  правами  будет  ездить  с  молодым  ма-шинистом.  Я  попытался  вякнуть,  что  под  пассажирскими  работать  должен,  как  раз  такой  помощник.

    - В  идеале — да.- согласился  Андрюха.- Но  где  их  на  всех  вас  набрать?  Даю  тебе  кадр  с курсов.  Окончил  отлично.  Другу  я  говно  не  суну.

    - Уговорил.- вздыхаю.  А  что  я  могу  ещё  сказать?

    - Будет  твой  закреплённый.

    - За  счастье.

    Кстати,  Виталика  я  получил  тоже  из-под  бочки.  Вопрос  исчерпан,  тем  более  мой  друг Игорь  делает  знаки  рукой.

    Успеваем  перекинуться  парой  слов,  занимаем  наши  «шта-тные»  места.  Последний  ряд  в углу  у  окна.  Начинаем  игра-ть  в  «Балду».  Эта  традиция  у  нас  с  тех  пор,  когда  я  ездил  с Игорем  помощником.  Заиграли  уже  не одну общую  тетрадь.

    А  начало  мероприятия  достаточно  оригинально  и  много-обещающе.  Возможно  будет  весело.  Начальник  отделения  вместо  «здрасти  на  вас»  заявил.

    - Кто-то  из  ваших  послал  сегодня  ночью  диспетчера  Кова-лёва  на...  В  общем,  послал.  Он, конечно,  умом  не  отличает-ся,  но  вы  аристократы  МПС  и  регламент  переговоров...

    Начальник  депо  соколиным  взором  окинул  аудиторию.

    - Светляченко,  Адлер,  где?

    - Тут.- мы  встаём.

    - С  поездки?

    - Нет.

    - Тогда  кто?- начальник  в  полном  недоумении.    

    Зовут  Жора  Плоткин.  Ему  уже  тридцать.  Рыж,  худ  и  не-высок.  Зато  женат  и  плодовит.  Оказывается  жену  я  знаю.  Лена  Клейман.  Кто  же  не  знает  дочку  знаменитого  Зямы  Клеймана?  Первопроходимку  сексуальной  революции  Красно-пролетарска.  Сам  Жора  бывший  журналист  местной  газетки.  Просто  семья  кушать  хочет.

    Ладно,  поехали,  отличник  боевой  и  политической  подгото-вки  родного  депо.  Дорога  покажет.

    И  ничего.  Две  с  половиной  поездки  позади.  Учимся.  Воп-лощаем  теорию  скоропостижных  курсов  в  жизнь.  Что-то  получается,  если  не  сбежим  от  бессонных  ночей  и  ско-льзящих  выходных.  Правда,  трое  детей...

   Дежурная  по  Дому  Отдыха  Локомотивных  Бригад  Карасу-сарая  поднимает  так,  словно  вселенский  пожар  и  сейчас  рухнет  крыша  коровника.

    - Ты  чего,  родная?

    - Сказали  срочно!

    Плоткин  начинает  торопливо  хватать  одежду.

    - Жора,  только  не  через  окно.  Второй  этаж.

    - Так  срочно  же  сказали!

    Святая  наивность.  С  опытом  пройдёт.

    - Ей  сказали. 

    Сортир,  умывание,  чистка  зубов.  Некоторые  ещё  и  бреют-ся.  Я  игнорирую.  Суп,  сваренный  Игорем,  и  оставленный  нам.  Здравпункт,  спецмагазин  за  пайком,  дежурный  по  депо.

    - Адлер,  где  тебя  носит?!

    - В  туалете.

    - Что??!

    - Запор.

    - 1536  и  бегом  на  контроль.

    Опять  Жора  сбивается  на  игривый  галоп.  Приходится  сдерживать.  Всё  по  технологической  карте  и  вслух.  Через  северный  выезд  на  южный  контроль.  Маневровый  «М-45»  горит запрещающим.  Беру  трубку  рации.  В  эфире  какофония  голосов  и  команд.  Кто-то  отправля-ется,  кто-то  прибывает.  Требует  вагонников,  докладывает  о  готовности,  просит  план  маневровой  работы.  Просто  выясняет  отношения  с  дежур-ной  по  станции.  Вношу  свою  лепту.

    - Карасусарай,  дежурный  по  всей  станции!

    - Слушаю.  Кто  зовёт?- женский  голос  сух,  враждебен,  твё-рд,  напорист.  Иначе  нельзя.  Затюкают.

    - Доброй  ночи.  На  южном  контроле  1536  Адлер  на  Крас-нопролетарск.

    - Доброй.  Кто?

    - 1536  Адлер.

    - Се-екундочку...- голос  становится  моментально  мечтатель-ным,  задумчивым,  лирическим. Пропадает  вообще.  Вакуум  тут  же  заполняют  другие.  «М-45»  синий.

    Закуриваю.

    - Всё,  Жора,  коровник  сгорел.

    - Какой?- не  понимает  помощник.

    - Который  срочно.

    За  мной  пристраивается  электровоз,  потом  ещё  один  рогатый,  последним  становится тепловоз,  перегораживая  стрелки  выезда  из  депо.  Машинист  старательно  перечисля-ет,  кто перед  ним,  начиная  с  меня.

    - 1536!-радостно  кричит  дежурная,  аж  рация  подпрыгивает. - Адлер!

    Туточки  я.  Здеся.

    - И  я  опять  у  ваших  ног!

    - Седьмой  путь  южного  парка.  Бис  тебе.-дальше  идёт  план  манёвров.

    Повторяю  план  маневровой  работы.  С  момента  выезда  на  контроль  прошло  ровно  двадцать  пять  минут.  По  нормативу  через  пять  минут  отправление.  «М-45» загорается  белым.  Ну-с,  поехали  в  светлое  будущее.

    - Нас  ждут,  Жора,  военные  приключения.  

    - Почему  нас?

    - Эшелон  военный.  Слышали,  дежурная  сказала — Бис?

    - Вы  меня  на  «ты»,  пожалуйста,  если  можно.

    Можно.  У  нас  всех  можно.

    На  седьмом  пути  никаких  бис  и  никаких  приключений.  Обычная  разборка.  Головным идёт  вагон  мелитопольской  водки  с  пьяными  проводниками.  Один  подходит  к  тепловозу.

    - Ху-уй-зяин!  Когда  будем  в  Приморско-Покровске?

    - Ты  в  Приморско-Покровск?-свешиваюсь  в  окно.

    - Дыа...

    Не  объясняю,  что  едем  в  противоположную  сторону.  Не  поймёт.

    Оператор  приносит  документы  на  поезд.  Смотрю натур-ный  лист.  Так  и  да,  станция  назначения — Приморско-Пок-ровск.  Вызываю  дежурную  по  Карасусараю.  Ситуацию  она  решает  просто.

    - Адлер,  не  умничай!  Качай  и  пробуй  тормоза.  

    Понял.  Наше  дело  телячье.  Обосрался  и  стой.  Тормоза  попробовал,  документы  получил, к  отправлению  готов.  О  чём  и  доложил.

    - Три  двести  пятый  по  седьмому  пути!  Поехали,  поехали!  Зелёный.  Счастливой  дороги.

    - Вижу  зелёный  с  седьмого.  Спасибо,  до  свидания.

    Жора  смотрит  на  меня  большими  глазами.

    - Поедем?

    - Есть  другие  предложения?

    - А...

    - Диспетчер  и  дежурный  по  отделению.  У  них  головы  большие.

    Нельзя  так  сразу  молодого  помощника.  А  что  делать?  Кому  сегодня  легко?

    Не  успеваю  попробовать  тормоза  на  эффективность,  как  опять  трещит  рация  только другим  зумером.

    - Машинист  Адлер,  Машинист  Адлер!

    Голос  мужской.  Ну,  что  случилось  на  этот  раз?

    - Слушаю.

    - Диспетчер  Ковалёв.

    Час  от  часу  не  легче.  Сегодня  все  напасти  на  меня?

    - Доброй  ночи.

    - Едете  номером  три  шестьсот  первым.

    - Сборным?

    - Да.  Вам  забыли  дать  документы  на  отцепки.  Довезут  другим  поездом.  Две  работы  с  хвоста.  Горская  и  Свердлов-ская.

    Мне  захотелось  сказать,  что  поезд  не  то  что  сборный,  вообще,  не  туда.  Вовремя  вспомнил  приказ  не  умничать.  Жираф  большой,  ему  видней.

    - Понял.  Три  шестьсот  первый.

    - Дурдом!-удивлению  помощника  нет  предела.

    - Это  ещё  не  то,  что  ты  подумал.

    - Что  это?

    - Папина  дача.  Дурдом  впереди.  Мужайся,  Жора.  За  сбо-рный  больше  платят.

    - Но...

    - Именно!

    Что-то  сегодня  случилось.  Две  сотни  километров  отмота-ли  без  особых  приключений  при  диспетчере  Ковалёве.  Ос-тавшиеся  пятьдесят  как-нибудь  доедем.  Нет,  жилище  амери-канских  индейцев  фиг  вам!  Входной  светофор  Колодезной — два  жёлтых.  Дежурная  по  станции  интересуется  куда  у  меня поезд?  Слава  Богу  очухались!  Приходится  честно  признать-ся.  Оказывается  диспетчер  Ковалёв  придумал  менять  нас  прямо  здесь.  Пока  пассажирским  приедет  бригада,  пока  мы  попутным уедем  домой.  Часика  четыре.  Вот  это  дурдом. По-лзу на  красный.

    - Машинист  три  шестьсот  первого,  у  вас  тепловоз  хоро-ший?

    - С  ума  сойти  какой!

    - Диспетчер  передумал.  До  Краснопролетарска  на  ходу  и  смена  на  путях.

    Теперь  этот  идиот  поставит  все  скорые  и  эстафетные  на  бок  лишь  бы  мы  быстрее  доехали  и  отправить  поезд  в  ну-жном  направлении.  Или  опять  передумает? На  выход  зелё-ный.  Ну,  поехали  по  новой.

    - И  часто  так?-интересуется  бывший  журналист.

    - У  диспетчера  Ковалёва — всегда.  Он  личность  творчес-кая,  думающая,  сомневающаяся.  

    Свадьба  мероприятие  ответственное.  Потому,  что  редко  бывает.  Все  дёрганные,  вздрюченные,  нервные  с  перманен-том  и  бегудями.    

    Велено  прибыть  к  десяти  утра.  Таинство,  свершающееся  на  небесах,  ЗАГС  зафиксирует  в  14.00.  Видимо,  у  работни-ков  Дворца  Бракосочетания  прямая  связь  с  НИМ.  Плевал  я  на  то,  что  кажется  Бендерским,  и  они  начинают  обрывать  телефон.  Прихожу  к  полудню. Живут  недалеко.  В  Почтовом  переулке.  Три  минуты  ползком  под  гору. Старый  фонд.  Пах-нет  прелью.  В  дальнем  углу  двора,  невидимое любопытным,  двухэтажное  здание.  Громадные,  дубовые  двери  Кнопка  зво-нка  под  стать  им.  Пейзаж  мне  обрисовал  адвокат  Адлер — городская  энциклопедия.  Гулкий  спуск  по  деревянным  ступе-ням,  скрипучий  старческий  голос.

    - И  хто  там?

    - Я.

    - Ви  до  кого?

    - К  Бендерским.

    - И шо ?

    - Пригласили,-мне  начинает  надоедать  сцена  у  городских  ворот.

    - За  шо?

    - Что?

    - Шо,  шо?

    - Я  могу  и  уйти,  старый  хрыч!- поворачиваюсь  на  выход.

    - Другое  дело!   Заходьте.

    Дверь  открылась.  Загораживает  лестницу  на  второй  этаж  старичок  с маленьким  сморщенным  печённым  яблочком  личиком.  Глазки- щелочки.  Шустрые  и  печальные.

    - Здрассси-и...

    - И  вам  не  хворать.

    Я  не  богатырь.  Дедуля  дотягивается  мне  розовой  лысин-кой  едва  до  подбородка.  Белая  торжественная  рубашка.  От-паренные  брюки  из  дорогого  материала  держатся  на  ремне  и  подтяжках.  Над  надраенными  башмаками  собираются  гар-мошкой.  Вверху  дотянуты  к  подмышкам.  Сверху  всё  перек-рывает  широченный,  яркий,  как  гав  из  будки,  модный  лет  десять  назад,  галстук  Подвязан так,  что  кончается  где-то  у  колен.  Мне  он  напоминает  снаряжаемого  перед  спуском  водолаза.

    - Так  и  да,  ви  на  свадьбу,- оценил  мой  вид  старичок.- Галстук  есть?

    - Обязательно.

    - Ду  рес  аф  идиш?

    Половину  моей  короткой  жизни  меня  учили  думать  быст-ро  и  принимать правильные  решения.

    - Я,  я.  Гитлер  капут.  Фир  унд  зипцих.

    - Шо?

    - Именно.

    - Ай,  цурыс  майне!

    Тут  уж  сам  Бог  велел.

    - Вос  от  гитрофен?

    - Невеста  хазарша,  курве,  никейва.

    - Вы  это  точно  знаете?

    - Таки  да!

    - Откуда?

    - Весь  город  знает.  Я  приехал  вчера  и  тоже.

    - Идёмте,  может,  можно  что-то  исправить.

    - Вы  из  наших?

    - Сочувствующий.

    - Так  шо  вы  стоим?  Пошли.

    - Вперёд!  К  победе  коммунизма!

    - Папа,  кто  там?- задрожали  ступени  от  трубного  гласа  Софьи  Сигизмундовны.

    - Это  до  меня  на  свадьбу.

    - Почему  вы  там  стоите?  Заходите  в  дом.

    - Опять  эти  жиды  устроили  гулянку,- раздалось  очень  явственно  и  чётко  из-под  лестницы.

    - Геник,  дрек  митфефер!

    - Говорящий  кот?

    - Та  нет.  Суседи  з  низу.  Хазары  и  антисемиты.

    - Прямо  сказки  Пушкина.

    На  втором  этаже  сразу  кидаюсь  к  телефону.

    - Дед,  никейва?

    - Где?

    - Ефим  Рувимович,  не  в......ся!

    - Может  быть  проститутка.  В  каком  контексте?

    - Хазарша,  курва,  никейве.

    - Проститутка.  Как  ты?

    - Неприлично  расширил  свой  кругозор.

    - Чувствую.  Говорил  с  родителями.  Едем  вместе.

    - Кто  за  рулём?

    - На  папе.

    Налетает  Софья  Сигизмундовна.  Она  в  тяжёлом  бархат-ном  платье. Напоминает  портьеру  в  фойе  театра  и  бронено-сец  одновременно.

    - Захар,  вы  кушать,  конечно,  не  хотите?

    - Пока  нет.

    - У  нас  всё  равно  ничего  нет.  С  этой  свадьбой  я  совсем потеряла  голову.

    - Когда-то  это  должно  случиться.

    - Потеря  головы?- у  Софьи  Сигизмундовны  округляются  и  без  того  круглые на  выкате  глаза.

    - Свадьба.

    - Я  знаю...

    Настаёт  очередь  Вениамина  Марковича.  Тут  по  делу.

    - Рад  вас  видеть,  Захар!

    - Взаимно,  Вениамин  Маркович,  примите  мои  поздравле-ния.

    Плевать  Бендерскому  на  мои  поздравления.

    - По  коньячку? - это  гораздо  важнее.

    - С  удовольствием.

    Под  армянскую  продукцию  получаю  подробнейшие  инст-рукции  по  кругу своих  служебных  обязанностей.  Вкратце  их  можно  сформировать  просто.  Свадьба  предстоит,  мягко  го-воря,  грубо  выражаясь.  Уже  прибыл  Бакинским  поездом  де-сант  с  Кубани.  Значит  можно  ожидать  кражи  туфель,  самой  невесты  и  прочих  приятных  вещиц.  Странно,  Миня  клялся,  божился,  что этого  не  будет.  Правда,  кто  такой  Мишка  в  ис-терическом  процессе?  Поэтому  выкупы.  Получаю  подроб-ный  инструктаж что,  сколько,  кому.  Уяснил.

    Михаил  Вениаминович  мечется  в  своих  покоях.  Их  бин  нервничают.  Комната  заставлена  дорогими  игрушками.  Сте-реосистема  японская,  электрогитара  американская,  пианино  немецкое.  Не  хватает  отечественной  балалайки.

    - Ты  чего  такой  неприкаянный?

    - Женюсь.

    - Лиха  беда  начало.

    - Ты  думаешь?

    - Сядь,  Миня,  а  лучше  ляг.  Не  мельтеши.

    - Легче  станет?

    - Обязательно.  Думать  мешаешь.

    - О  чём?

    - О  вечном.  Я  закурю?  Спасибо.

    - И  мне  дай.

    Снимаю  пиджак.  Вешаю  на  спинку  стула.  Ставлю  стул  к  креслу  так, чтобы  вытянуть  на  него  ноги.  Устраиваюсь,  закрываю  глаза.

    - Ты  чего?  Ехать  скоро.

    - Поверь  разбойнику  с  большой  чугунной  дороги.  Ничто  так не  освежает,  как  пять  минут  сна.

    - А  свадьба?

    - Успеем.

    - Захар,  все  говорят,  что  Мила...

    - Ты  на  всех  женишься  или  на  Миле?

    - На  Миле.

    - Спи.

    Меня  разбудила  броненосец  Софья  Сигизмундовна.  Пора.  Полон  дом,  как выразился  жених,  мелких  расхитителей  со-циалистической  собственности,  родственников,  знакомых  и  просто  болельщиков.  Заодно  пришли  пять  заказанных такси.  Гости,  в  основном,  самоездящие,  но  понты  дороже.  Дедуш-ку  Сигезмунда  упаковали  в  пиджак.  Лучше  не  стал.  Зато  теперь  в  комплекте.  Знакомлюсь  со  своим  помощником.  Зо-вут  Витя.  Вид  достаточно  бугаистый,  несмотря  на  дорогой  гардероб.  У  него  будет  портфель  с шампанским,  конфетами,  шоколадом  и  ликёром.  Деньги  при  мне.  Помощник крити-чески  осмотрел  меня.

    - Где  вкалываешь?

    - На  железной  дороге.

    - И  как?

    Пожимаю  плечами.

    - Кому  как.  Мне — нормально.

    - Парнос  есть?

    Ни  хрена  себе! Хазар  изъясняется  изящным  идишем.  А  деда  нет.  Ну?

    - А  как  же!- попал,  попал!

    - Парнос — это  главное.  Я  гравёр  в  Доме  Торговли  на  Правды.  Знаешь?

    Киваю.  Потому  что  сейчас  будет  практический  вопрос  всех  деловых  людей.

    - С  билетами  помочь  можешь?

    - Не  всегда.  Я  тягловик.

    - Алкоголик?

    - Поезда  вожу.

    - Машинист  что  ли?  Уважаю,-протягивает  мне  руку.

    Взаимопонимание  достигнуто.  Вдвоём  мы  ударная  сила  свадьбы.  Во  всяком  случае  пока.  Всех  приглашают  к  столу.  Слабозаваренный  чай  и  бублики.  Витю  от  меня  оттирает  дедушка  Сигизмунд.

    - Ну  шо  с  никейва?

    - Хорошо.

    - Шо?!

    - Без  неё  плохо.  Знаете,  что  завещал  бердичевский  цадик  перед  смертью аидам?

    - Шо?  Я  с  пид  Житомира.  Это  почти  Бердичев.

    - Папа,  что  вы  говорите!  Какой  Житомир,  где  рядом?

    - Сарка,  геник!  Ты  её  не  слушай.  И  шо?

    Ага,  тайны  мадридского  двора.  Софа — Сара.  Как  зовут  самого  Сигизмунда?

    - Аиды,  не  жалейте  заварку!

    - Так  и  сказал?!

    - Чтоб  он  сдох.  Так!

    - Во!

    Крюк  по  центру  с гиканьем  и  сигналами  до  Семи  Вет-ров.  Вот  оно  счастье!  

    Подъезд  высотки абсолютно  пуст.  Выскакиваю  из  маши-ны.  Виктор  рядом.  Ну!  Жених  вальяжный,  кормленный,  све-жебрюнетистый,  розовощёкий  медленно,  словно  генеральный  секретарь  ЦК  КПСС,  вылазит  из  салона.  Смотрит  вокруг.  Какое  впечатление  производит  на  зевак-соседей  явление  Бе-ндерского-младшего  народу.  Шикарное!  Вылезли,  женящийся  вы  наш?  Слава  Богу  поздно!  Лестницу  закупорила  плотная  толпа  профессиональных  участников  из  станицы  Старотито-ровской.   Руководит  заставой  худенькая  женщина  лет  пяти-десяти  в  кремплиновом  цветастом  платье.  Боевой  дух  празд-ника  поддерживает  уже  мало  трезвый  баянист,  перевязан-ный  рушниками  крест  на  крест.  Вылитый  матрос  Железняк.  Его  поношенный  инструмент  выдаёт  одну  и  ту  же  залихват-скую  мелодию.  Судя  по  началу,  драка  оплачена  и  обещает  быть  запоминающейся.

    - Выкуп!- требует  клумба  на  платье.

    Пробую  легонько  подвинуть.  А  с  усилием?  Противотан-ковый  бетонный  надолб  под  Москвой  сорок  первого  года.

    - Выкуп,  выкуп,  выкуп!- требуют  остальные  собравшиеся  с  той  стороны.

    Выдаю  конфеты.

    - Мало,  мало!

    Бутылка  Советского  шампанского.

    - Ещё!

    Баянист  растягивает  меха  от  стены  до  перил  и  обратно.  Пиликает  одно  и  тоже  заезженным  диском.  Осталась  буты-лка  ликёра  и  шоколад.  Дальше  только  деньги.  Почему-то  Бендерский- старший  сделал  упор  на  них.  Это  же  не  горис-полком,  куда  заносят.  Это  свадьба,  где  вымогают.  Надо  что-то  делать.  Я  не  знаю  что  дальше  будет  и  кто  там  ещё  ес-ть.  По  правоведу  Адлеру  шантаж — чем  больше  даёшь,  тем  больше  хотят.

    - Как  ваше  имя,  отчество?

    - Та  Галя.  Всю  жизнь  у  магазине  стою.  Шестой  десяток  разменяла.  Всё  Галя  та  Галя.  Так  и  зови.

    Так  и  зову.

    - Свадьбу  можно  гулять  и  без  виновника  торжества.  Ли-шь  бы  было,- щёлкаю  себя  пальцем  под  скулой.- Правда,  это  уже  не  праздник,  хотя  торжество.  Невеста  вам  вряд  ли  скажет  спасибо.  И  красть  её  не  придётся.  Некому  выкупать.

    На  лице  просто  Гали  появляется  какая-то  мысль.  Ну  да,  обряд.  Если  жениха  нет,  какая  это,  на  хрен,  свадьба.  А  кто  упёрся?

    - Не,  давай  ишо.

    - Как  хотите,- легко  поворачиваюсь,  беру  обалдевшего  от  собственной  значимости  жениха  и  далее...  Дошло!

    - Просим  гости  дорогие  заходьте  до  нашего  куреня,  будь-те  ласковы.

    Другой  набор!  У  выхода  из  лифта  заклинились  остальные  дети  мадам  Таран.  Надо  заметить,  что  она — заботливая  и  ответственная  мать.  Каждого  своего  ребёнка  обеспечила  пер-сональным  отцом.  Поэтому  ребята  живут  дружно  и  папу  не  делят.  Разнополые  родственнички  десяти  и  тринадцати  лет   ясными  глазёнками  с  алчным  блеском  смотрят  на  богатень-кого  Буратино,  то  есть  меня.

    - Ну?

    - Деньги,- твёрдо  и  заученно  требуют  детишки.

    - Плохо.

    - Чего  это?- удивляется  старшая  сестрёнка.

    - Нету  музыки  в  голосах.  А  ну  ещё  раз.

    - Деньги!

    - Уже  лучше.  Но  всё  равно  не  то.  Надо  повторить.

    - Де-е-ньги.

    Прорепетировали  до  тех  пор  пока  шантажисты  не  забы-ли,  что  они  хотят  и  какие  деньги.

    - Не  фонтан,  конечно,  но  уже  кое-что.  Ладно,- беру  их  за  руки.- Пошли.

    Путь  свободен.  Я  с  младшими  детьми  принимаю  в  сторо-ну.  Витя  запускает жениха.  Михаил  Вениаминович  целенап-равленно,  твёрдым  шагом  направляется...  в  туалет.  Полный  п....ц,  пардон,  развезло  от  счастья.  Держу  с  малышнёй  две-рной  проём.  Рядом  смирно  стоят  Бендерские.  Дедушка  Си-гизмунд путается  в  галстуке,  марширует  на  месте.  По-мое-му,  папе  Софьи  Сигизмундовны  тоже  надо.  Пока  не  пони-маю  куда.  То  ли  к  курве,  или  в  туалет.  На  подходе  коман-да  просто  Гали.  Мелодия  баяна  начинает  пилить  нервы.  У  жениха  запор  на  нервической  почве.  Время  тянется  катафа-лком  на  похоронах.  Наконец  басовито-недовольно  бурчит  сливной  бочок.  Слава  Богу,  счастье  наше!  Народу  явил  сия-ющую  пуным  Бендерский-маленький.  С  облегченьецем  нас!  Можно  вернуться  к празднику.  Вообще,  завернуть  на  горшок  в  ответственный  момент — такая  мелочь!  В  толчее  вижу  ро-дителей.  Они  живут  в соседнем  подъезде.  Знакомую  «волгу»  заметил  раньше.

    - Как  у  тебя  с  детьми  хорошо  получается,- умиляется  ма-ма.

    - Особенно  чужими,- подчёркивает  папа.

    - Где  дед?

    - Сейчас  едем  за  ним.  Перехватим  вас  у  Черноморца.

    Боже!  Ай  да  невеста!  Вот  это  Золотая  Рыбка!  Фата  не  в  счёт.  Та-акое  декольте  и  сзади  до  половины  попы.  Как  обтя-нута!..  К  чёрту  мой  радикулит!  Подпускают  Мирона  Вениа-миновича.  Милка  засаживает  ему  такой  чмок,  что  жених  теряет  ориентацию  и    способность  к  сопротивлению.   Попы-тка  заморских  гостей  благословить  молодых  иконой.  На  что  жених  отреагировал  чётко.

    - Ни  х.я!- он  ещё  не  полностью  вернулся  из  поцелуя.

    Тут-то  баянист  и  остальные  самогонщики  выяснили — же-них-то  жидёнок.  Баян  смертельно  взвизгнул  и  замолк.  Каза-ки  на  некоторое  время  обалдело  уставились  на  христопро-давцев.

    - Ты  чё,  Маша?-выдавила  старшая  сестра  Галя.

    Воздух  звенит  конфликтом.  Дедушка  Самуил  не  удержал  равновесия  от  напряжения  и  сел  подружке  невесты  на  коле-ни,  ухватив за  грудь.  Чтобы не  упасть.  Милка  неожиданно  показала,  что  не  только  сексапильна,  безотказна,  но и  умна.  

    - Захар,  когда  от  нас  идёт  бакинский  поезд?

    Понимаю  с  полуслова.

    - Отправление  на  0.25.  В  21.40  проходящий  Одесса — Кисловодск.

    Невеста  смотрит  на  часы.

    - Времени  вагон!- подхватила  ничего  не  понимающего  Миню. - Пошли,  милый,  мы  опаздываем.

    Дальние  потомки  запорожцев  принялись  за  нас.  То  ли  рождаемость  у  них  зашкаливает,  или  земли  не  хватает,  но  галопом  али  рысью  разбегаются  кубанцы  по  нам тараканами  Сообщение-то  хорошее.  Поезда,  самолёты,  суда  на  подвод-ных  крыльях.

    Проходя  мимо  родной  мамы,  змеино  прошипела.

    - Пригласила?  Соскучилась  по  скандалу?

    Зато  Софа  Сигизмундовна  довольно  заметила  Вениамину  Марковичу.

    - Я  спокойна.  Наш  мальчик  в  хороших  руках.

    Папа  Бендерский  кисло  кивнул.  Относительно  недавно  он  сам  был  в  этих руках  и  чувствовал  себя  штурвалом.  А  тепе-рь...  «Утраченные  победы»  Майнштейн.

    Дедушка  Самуил  затаился  у  тёплой  сиськи.  Нашёл,  что  искал.  Тихое  счастье.  Пришлось  подружке  стряхивать  его  с  себя.  Между  прочим,  вполне.  Стройненькая,  гармоничная,  пластичная  и  всё  при  ней.  Есть  возможность  обдумать  ситуацию.

    Рассаживаются  в  пять  таксомоторов  от  невесты.  Боковым  зрением  видел,  как  с  места  взяла  чёрная  «волга»  за  дедом.  На  этаже  запоздало  рванул  баян.  Очухались!  Вылетели  в  полотенцах,  с  баяном,  танцующие  на  бегу.  Полупьяные.  Мама  невесты  быстро  упаковывает  их  в  автобус.  В  нём  прямо  к  «Рыбачьему  стану».  Ждать  там.

    Все  добрые  дела  сделаны.  Очередной  крюк  по  центру  города.  Гиканье,  клаксоны.  Дворец  Бракосочетания.  Сколько  же  вас  тут!  Толстые,  тонкие,  изящные,  коренастые,  краси-вые  и  строители  коммунизма  в  зелёных  тенях  на  веках.  Есть  просто  беременные.  Мы  лучшие.  Красавица  Милка  и  халамидник  Минька.  От  вида  нашей  невесты  у  некоторых  женихов  начинается  внутренний  зуд  и  покраснение  глаз.  Строители  коммунизма,  глядя  на  Миню  понимают,  что  кра-сивая  жизнь  проехала  хлябями,  но  мимо,  и  штукатур-маляр  даже  с  зелёными  тенями,  профессия  хоть  и  гордая,  но  пар-шивая.  Михаил  Вениаминович  выгибает  циплячью  грудь  ко-лесом.  Папа  с  одной  стороны,  мама  с  другой  куда-то  про-пали.  Скорее  всего  пошли  договариваться  отовариться  без  очереди  в  подсобке.  Наших  подъехало  ещё.  У  города  собы-тие.  Милка  Золотая  Рыбка  в подвенечном  платье  первый  раз.  Многие  из  присутствующих  видели  её  совсем  без  пла-тья.  Могу  засвидетельствовать — зрелище,  которое  спасёт  или  взорвёт  мир.

    Есть  время  перекурить.  Выхожу  на  свободу  заодно  обду-мать  на  какой  козе  подъехать  к  свидетельнице.  Два  основ-ных  вида  женщин.  Одних  надо  заставить  смеяться,  других — плакать.  С  зелёными  тенями  не  в  счёт.  Те  всегда  и  сра-зу.  Как  пионеры.  Надо  решить  эта  какая.

    - Что  куришь?-раздаётся  сзади.  Голосок  не  самый  нежный.

    Поворачиваюсь.  Оно!  Ещё  раз  пробегаюсь по пленеру.  Всё  на  месте,  если  бюстгальтер  не  подложен  газетами.  Чёрное  платьице  в  облипочку  красная  роза  у  плеча.  И  всё  тоже  то-лько  сзади.  С  разрезом  до  попки.  Производство  ателье  «Лю-кс»,  поднадзорное  Марье  Васильевне  Таран.  Вполне!

    - «Висант»,- достаю  из  кармана  пачку,  протягиваю  ей.

    - Не  курю.  Медработник,- сказано  гордо.

    - Где?

    - В  армейском  госпитале.  Медсестра.

    - На  Марата?

    Кивает.  Дед  по  ветеранской  принадлежности  лежал  там.  В  палате  старшего  офицерского  состава.  Организация  серьё-зная.

    - Мила  говорит  ты  не  бухаешь  и  не  ширяешься.

    - Не  надо  спрашивать  у  Милы.  Могу  сказать  тоже  самое.  Алкоголь  только в  случаях  производственной  необходимости.

    - Где  работаешь?

    - МПС — страна  чудес.

    - Проводником?  Бутылки  собираешь,- сказано  с  презрени-ем.

    - Похож?

    Пожимает  плечами.

    - А  кем  ещё?

    - Машинист.

    - Ого!

    - Угу.

    - Говорят  вы  высокооплачиваемые?

    - Ещё  как!

    - Живёшь  где?

    - Как  где?- делаю  непонимающий  вид.  Судя  по  вопросам  мне  ничего  героческого  выдумывать  не  надо.

    - В  общаге?

    - Дома.

    - Один?

    Подпускаю.

    - Пока  да.

    Протягивает  руку.

    - Таня.

    Ну,  пошло.  Переворачиваю,  касаюсь  губами  кисти.  Приня-то!  Она  не  просто  Таня.  Ещё Шкуро.  Мама — та  самая  Га-ля,  которой  шестой  десяток  и  всю  жизнь  в  сельпо.  Мать  невесты — тётка.  План  действий  созрел.

    Марш  Мендельсона  в  исполнении  халтурящих  преподава-телей  музыкальной  школы  № 1.  Не  впечатляет.  Лабают  на  автомате.  Какая  мы  пара  на  сегодня?  За  нами  ещё  длинный  хвост  желающих.  Расписались,  подписались.  Представитель-ница  государства  начинает  монотонно  и  гнусаво  читать  поз-дравительную  молитву  от  лица  того  же  государства.  Про-цесс  настолько  бесцветный и  обязаловка,  что  сразу  хочется  узнать,  где  тут  разводят.  Во  всяком  случае мне.  Дальше — по  памятным  местам.  Площадь  Ленина.  Памятник  ему.  Воз-ложение цветов.  Фотограф  Моня  Леви.  Дальше  на  вершину  горы к  вечному  огню и  памятнику  Черноморцу.  Каменный  матрос  с  винтовкой.  Ни  в  какой  не  героической  позе,  но  так,  что  сразу  понятно — закрыл  собой  страну. Кстати,  по  стране  достаточно  памятников  неизвестному  солдату. В  Мос-кве,  у  кремлёвской  стены  главный.   «Имя  твоё  неизвестно.  Подвиг  твой  бессмертен»  В  Мурманске,  не  здавшемся  вра-гу,  стоит  Североморец.  Во  Владивостоке  целая  подводная  лодка  С-56.  У  нас — Черноморец.  И  только  в  единственном  месте  Советского  Союза,  в  солнечной Одессе — родине  сове-тской  морской  пехоты  есть  памятник  Неизвестному  матросу.  Его  любят  местные  жители.  Около  него  назначают  свидания  и  встречи,  новобрачные  приносят  цветы.  Коренные  жители  знают — матрос  вовсе  не  безымянный.  «Ты  одессит,  Мишка,  а  это  значит...»

    Здесь  всегда  ветер.  Вышли  из  машин.  Внизу  у  Ленина  молодые  просто  освободились  от  цветов,  сфотографировали-сь  с  вечно  живым.  Тут — совсем другое.  Дед  стоит  торжест-венный  и  печальный.  Что  ему  вспомнилось?  Прострелянное  бедро,  грудь,  рука?  Или  дела,  за  которые  получал  свои  ор-дена?  А может  что-то  другое.

    Фотографируемся.  Ударник  вспышки  и  профессионал  чёр-ной  комнаты  Моня    извращается,  запечетливая  молодых  в  разных  позах.  Таня Шкуро,  увидела  моих предков.  Особое  впечатление  произвела  мама.  Она  может.  Дальше  пошла групповуха.  Строем  хора  имени  Александрова.  Нижний  ряд  сидит.  Остальные стоят  в  три  ряда.  Копеллой  самых  близ-ких.  Эти  стоя.  Квартетом.   Они  и  мы.  В  жизни  столько  не  снимался.  Сейчас — выполнил  норму  на  остаток  дней.  

    - Ой,  как  хочу  Милочку,- ноет  шёпотом  Мира.

    - Потерпи.  Для  тебя  не  новость  парить  кочан.

    - Да-а,  а  Милочка...

    - Не  давала?

    - До  свадьбы  три  месяца  ни-ни.

    Хорошо — курим  у  машины.  Делаю  вид,  что  облокачиваю-сь.  Ай  да  Милка,  ай  да  сукин  сын!  Голова!  Меня  ноги  не  держат.  Уважаю.

    Это  марш  Мендельсона!  Пробирает  душу  до  глубины  за-днего  прохода.  Бригада  Лёньки  Кальмановича  знает,  что  ис-полняет.  Гости  с  того  берега  тоже  изменились  разительно.  Мария  Васильевна  очень  всё  доходчиво  объяснила  уродстве-нникам.  Пропали  рушники,  баян  и  некоторые  молодые  лю-ди. Видимо,  финальная  драка  состоялась  раньше,  чтобы  не  ломать  этикет.  Милу  предупредил  насчёт  туфли  и  кражи  её  самой.  Ответила  резко.

    - Мы  не  дети.

    В  толпе  малозначимых  гостей  мелькнул  папин  зам  по  ма-миному  заду,  но на  расстоянии.  Приручил  Таню.  На  ночь  хватит.  Там  посмотрим.  Мама  танцует  только  с  папой.  Под-ходит  ко  мне.

    - Молодой  человек,  окажите  честь.

    - К  вашим  услугам.  Танюша,  на  хозяйстве.

    Утопившие  «Титаник»  урезают  танго.  Великому  танцору  всё  равно  куда  танцевать,  чьи  ноги  оттоптать.  

    - Сынок,  ну  хоть  что-то  надо  уметь,-смеётся  мама.

    - Мамуль,  машинист  должен  быть  толстый,  тупой  и  лени-вый.  Аксионма  не  совместимая  с  танго.

    - Бери  пример  с  папы.  Или...

    Наше  Или  овладел  матерью  невесты.  Ефим  Рувимович  крутит  её  чуть  ли  не  вверх  ногами.

    - Что  ты  хочешь?  Железное  поколение.

    - Я  погнала  своего...  знакомого.

    - Мамочка,  ты  великая  умница  и  красивейшая  женщина.

    Разъехались  где-то  к  двенадцати.  

    Остаток  ночи  провёл  в  бредовом  состоянии  трудов  праве-дных.  Медсестра  Таня  ушатать  вполне.  Тем  более  в  голос.  Была  одна  уверенность,  что  принявший  Ефим  Рувимович  спит  без  задних  ног.  Если  же  с  ними,  то  вся  надежда  на  его  такт.

    Они  встретились.  На  кухне.  Таня  в  моей  рубашке  на  кра-сивое  тело.  Дед  в  трусах  модели  «прощай  молодость»  на  волосатое  тоже  самое.  Надо  заметить,  что  Пирата  ни  смути-ть,  ни  удивить  нельзя.  Точнее  нечем.  Он  такое  видел  и  пе-режил  на  своём  веку!  Любую,  самую  красивую  женщину  сравнивает  со  своей  Диной.  Моей  покойной  бабушкой.  Ушла  рано.  Онкология.

    Как-то  я  поинтересовался  одиночеством  деда. Дед  молча  посмотрел  на  меня  и  ушёл  в  свою  комнату.  Без  объясне-ний.  Вернулся,  так  же  молча  положил  передо  мной  бумаж-ный  чёрный  пакет,  в  которых  хранят  снимки.  Старый,  чёр-но-белый  на  картоне  с  виньеткой.  Успевшая  пожелтеть  фо-тография. Снимал  Борис  Беленький.  На  песке  пляжа  обнажё-нная  красавица.  Без  косметики,  впалый  плоский  живот,  бёд-ра,  грудь,  ноги,  талия.  Всё  идеальной  формы.  Смотрю  на  дату.  Папе  три  года.

    - Ну,- прокурор  по  обыкновению  закуривает,-где-нибудь  видел  такую  или  лучше?

    Приходится  честно  признать.

    - Нет.

    - Вопросы?

    - Нет. 

    - Хороша,  но  моя  Дина  лучше,- это  высочайшая  оценка.  Обычно  изрекает.- Рядом  с  Диной  не  лежало.

    Всё,  можно  хоронить!

    Таня  не  имеет  такого  жизненного  опыта,  поэтому  её  язык  прилип  к  нёбу.  Ефим  Рувимович  стал  в  третью  позицию,  погонял  блох  в  шерсти  района  груди.

    - Доброе  утро,  мадам.  Как  вам  всё  это?- адвокат  сделал  неопределённый обобщающий  жест  рукой.

    -  О-о-ойчень  красиво.  С-спасибо.

    - Не  за  что.  Мы  старались.  Не  зря.  Не  возражаете  позавт-ракать  или  хотите в  душ?

    - В  душ,  если  можно.

    - О  чём  вы  говорите!  У  нас  всё  и  всех  можно.  Наверное,  вы  это  уже  поняли.

    Когда  я  себя  почувствовал  транспортабельным  и  самодви-жущимся,  они  мило  пили  чай,  общаясь  на  общие  темы.  Ефим  Рувимович    распускал  свои  павлиньи  перья.

    - Доброе  утро.  Не  помешаю?

    - Лучше  бы  это  спросил  двадцать  пять  лет  назад.  Теперь  поздно.  Бутерброды  или  омлет?

    Советуюсь  со  своим  желудком.

    - Чай.

    - Пей.

    - Спасибо.

    Смотрю  на  часы.  Пора  ехать  на  второй  день  мероприятия.

    - Тебе  надо  переодеться?

    - Зачем?

    - Едем  на  шашлыки.

    - Ой,  да!

    - Собирайся.

    Таня  убежала  за  своими  бебихами.

    - Ты,  надеюсь,  не  наследил?

    - Стараюсь  быть  агентом  ЦРУ.  Пакостить  бесследно.

    Обитает  медсестра  в  десяти  километрах  от  города.  В  се-мейном  общежитии гарнизона  Гвардейское.  За  забором,  на  воле,  железнодорожная  станция.  Естественно,  на  засекречен-ную  территорию  жилого  посёлка  меня  не  пустили.  Стою  с  машиной  у  домика  поста  дежурной  по  станции.  Мою  даму  это,  мягко  говоря,  не  обрадовало.  Рассчитывала  меня  с  ма-шиной  кому-то  засветить.  Или  мне  показать  что-то  в  нази-дание  потомкам.  Курю.  Твёрдо  решаю — одной  ночи  шалос-тей  Тане  достаточно.  Не для меня  интриги  французского  дво- ра.  Выходит  через  КПП  с  каким-то  авиационным  прапорщи-ком.  Значит,  в  назидание.  Он  демонстративно  обхватил  мою  ночную  музу  за  талию.   Застолбил  свои  права.

    - Извини,  я  никуда  не  поеду.

    - Ради  Бога,  Танечка!  Спасибо  тебе  за  всё.  Я  тебе  что-то  должен? 

    Вообще  медсестра  Убийконь  права.  Лучше  прапорщик  в постели,  чем  машинист  на  перегоне.

    - Где  Таня?-встретила  Милка.

    - Осталась  с  прапорщиком.

    - Дура!

    - Наоборот.

    Гуляем  в  дикой  природе  Адмиральских  пляжей.  С  моря  дует  пароходный  ветер.    Два  мангала,  лёгкие  столы, куча  еды.  И  громкая  музыка  из  динамиков.  Участвующие  все  на  колёсах. Съел  порцию  шашлыка  и  что-то  поскучнело.  На  меня  ошалело  вылетел  Миня.  Весь  в  семейном  счастье,  как  в  соплях.  Горячо  поблагодарил  за  вчерашнее  содействие.  И  сообщил,  что  его  жена  желает  дружить  со  мной.

    - На  каком  уровне?

    Миня  призадумался.

    - Наверное,  да.

    - Да — это  горизонтально?

    - Семьями.

    - Валяйте.

    - Так  мы  придём?

    - Куда  я  денусь.  Всё,  пока,  спасибо,  заходите.

    К  машине  подходит  рыженькая  коренастенькая  в  самошив-ной  косо,  криво  фирме,  бедненькая,  но  с  претензиями.  Та-кая  по  определению  не  могла  оказаться  в  компании  детей,  кушающих  жизнь  большими  кусками.

    - Вы  в  город?

    - В  центр.

    - Возьмите  меня.  Только  у  меня  нет  денег.

    - Это  радует.  Садитесь.

    - Вас  радует  моё  безденежье?

    - Всегда  приятно, что  у  кого-то  хуже  чем  у  тебя.

    Запрыгнула,  моментально  пристегнулась  ремнём.  Поехали.

    - Вы  циник.

    - Плохо  быть  реалистом?

    - При  чём  тут  реалисты?

    - Циник — сухой  реалист.

    Она  удивлённо  смотрит  на  меня.

    - Никогда  об  этом  не  думала.

    - Стоит?

    - Конечно.  Я — сценарист...  или  сценаристка...  Короче,  пишу  сценарии.

    Киваю.  Господи,  какой  гадостью  она  обливается!  Николае-вскими  «Алыми  парусами»  или  денатуратом?

    - Не  верите.

    - Видите  ли,  прекрасная  незнакомка,  мне  от  того,  что  вы  сейчас  сказали  ни холодно,  ни  жарко.  Пишите — хорошо.  Не  пишите — тоже  неплохо.  Поэтому верю.

    - Может  я  стою  того,  чтобы  меня  отвезти  домой?- решила  она  пококетничать.

    - Вряд  ли.

    - Вы  уверены?

    - Более  чем.

    - А  что  это  за  мероприятие  такое  богатое?

    - Вчера  была  свадьба.  Женился  сын  директора  фабрики индпошива  и  ремонта  обуви  на  старшей  дочери  директора  фабрики  индпошива  и  ремонта  одежды.

    - Преступники  и  воры.

    - Женившиеся?

    - Их  родители.

    - Что-то  у  вас  украли?

    Удивлённо  смотрит  на  меня.

    - Кто?

    - Их  родители.

    - Н-нет.  Мой  папа  кончил  два  института.  Получает  гроши.

    - Почему?

    - Потому  что  работает  честно.

    - Потому  что,  извините,  ленив  и  безынициативен.  Сидит  за  столом  ничего  не  делает  за  сто  двадцать  в  месяц.  Ваша  зарплата  рублей  шестьдесят?

    - Восемьдесят  пять,  но  я  могу  идти  по  жизни  с  гордо  поднятой  головой.

    - И  желудком  прилипшим  к  хребту  от  голода.  Я  продол-жу.  Не возражаете?  Спасибо.  Пикник — второй  день  свадьбы.  Молодёжный.  Если  вы заметили,  все  участники  на  машинах.  Иначе  туда  не  добраться.  У  кого-то обломилось  с  девочкой.  Он  по  дороге  «снял»  вас.  Нет,  скорее  подобрал.  Почему?  Вы  далеко  не  королева  красоты.  Очень  среднеста-тистический  вариант.  По вам  видна   зарплата  и  то,  что  вы  голодны.  Соблазнились,  не  подумали,  что  бесплатный  сыр  только в  мышеловке. 

    - Скотина.

    - Он  вас  не  тронул.

    - Я  сопротивлялась!

    - Врёте.  Не  то  место  и  время.  Народ  вокруг,  женщины.  Просто прогнал.  Вы  ленивы,  не  любопытны,  у вас  нет  спе-циальности,  а  ребёнок  есть.

    - Откуда  вы  взяли  про  сына?  Мы  знакомы?

    - Ни  Боже  мой!  Трудолюбивые  и  умные  у  вас  преступни-ки.  Человек,  накормивший — скотина.  Не  знали  зачем  зовут  вас  за  город? О  чём  вы  думали,  садясь  к  нему  в  машину?

    - Я  не  знала...

    - Опять  врёте.  Просто  рассчитывала  крутнуть  динамо.  Не  случилось.

    Сворачиваю  на  гору  прямо  у  въезда  в  город.

    - Вы  куда?- удивлённо  с  тревогой  спрашивает  она.

    - Домой!

    Успокаивается.  Останавливаюсь  у  дома.  Слева  через дорогу  знаменитая  лестница  вниз.  Сейчас  дед  во  всю  интригует,  чтобы  город восстановил  её.

    - Всё.  Приехали.

    Смотрит  на  меня.

    - Что-то  ещё?

    - Мы  идём  к  вам  домой?

    - Я  вас  пригласил?

    - Ну...  я   так   поняла...

    - Увидев  вас,  соседский  кот  Мурзик — существо  по-чело-вечески  умное,  перестанет  со  мной  общаться  очень  надолго.

    - Почему?

    - Вы  не  в  его  эстетике.  Он  мурлычит  романс  Свиридова,  а  мяукает  неаполитанские  песни.

    - Извините,  у  вас  двадцати  копеек  не  будет?

    Резко  поворачиваюсь  к  ней.

    - ???

    - Просто  я  живу  на  Соляной.

    Молчу.  Ёрзает  на  сиденье.

    - Мне  раздеваться?

    - Хотите,  чтобы  у  Мурзика  случился  инфаркт?

    Всё,  приключений  хватит.  Домой,  домой,  домой!

    Не  успеваю  хлопнуть  дверью.

    - Вовремя.  Помогай!

    - Продолжим  празднование  создания  новой  ячейки  общест-ва?  Между  прочим,  Милка  взяла  двойную  фамилию.  Таран-Бендерская.

    - Усраться  можно!

    - Золотая  Рыбка  Таран-Бендерская.  По-моему,  громоздко,  как  бабушкин  сундук.

    - Думаешь  не  удержится?

    - Там  будем  посмотреть.  Первым  пойдёт  по  кривой  доро-жке  Минька.

    - Почему?

    - С  Милкой  даже  в  законном  браке  спать — моральное  разложение.  Она  такое  вытворяет!..

    - На  обед  придут  дети.

    Внутренне  напрягаюсь.  Родители  не  жалуют  нас  частым  вниманием.  Семь раз  в  год  и  пару  раз  по  особенным  случа-ям  приглашают  к  себе.  Когда  этикет  требует.  Заняты.  Сей-час  после  вчерашней  встречи  на  свадьбе  опять  к нам?  Вряд  ли  оголодали  или  деньги  кончились.  Пару  раз  поодиночке  проявляли  родительскую  заботу. Один раз удвоили её.  Интере-совались  моим  отношением  к  институту  брака.  Я  к  нему  не  отношусь.  Однако,  после  вче-рашнего  вполне  повторить  попытку.  Вдруг  ребёнок  проникся?  Когда  папа  был  в  моём  возрасте,  его  сыну  сравнялось  шесть  лет.  Пупс  на   капоте,  кабак,  музычка  и  непонятно  какого  столько  людей  напригла-шали.  Событие-то  для  двоих.  Интимное.  Настроение  ещё  больше  ушибается.

    - Позвонили.  Напросились.- поясняет  адвокат  Адлер.

    - Для  на  хрена?

    - Узнаем.

    Ладно,  потерпим.

    Дед  почему-то  когда-то  стал  англофилом.  Поэтому  испове-дуем  английскую  культуру  быта.  Конечно,  насколько  можно  при  нашей  суматошной  жизни  пятилетками  между  съездами  КПСС.  И  особенно  моей.  Приехал,  уехал.  Мой  дом — моя  крепость.  Маркитантки  бывают  в  крепости  кратковременны-ми  набегами  и  занимаются  вовсе  не  бытом.  Было бы  оголте-лым  хамством  после  всего  ещё  попросить  сварить борщ  или  постирать  бельишко.  Крест  быта  несём  вместе. Желание  па-пы  с  мамой  отобедать  в  родовом  гнезде  не  застало  врасп-лох  и  не  внесло  паники  в  наши  ряды.  

    На  закуску:  два  салата  моего  авторства,  копчённая  скумб-рия,  колбаса  «одесская»,  сыр  «швейцарский»,  соленья. Вино  домашнее  от  тёти  Маши  «Изабелла»,  Настойка  на  лимоне  с  персиком  и  яблоком  чистого  медицинского  спирта.  Настояте-ль — дед. Первое  блюдо:  суп-лапша  мясной.  Говядина,  кури-ца.  Моё  производство. Второе  блюдо:  гвоздь  программы. Эй-сек  флейш  постройки  Ефима  Рувимовича. Десерт: кофе,  чай,  компот  из  сухофруктов.  Чернослив,  курага.  Моё  творчество.  Варенье  вишнёвое,  печенье  «Столичное».  Правда,  дед  наде-ется,  что  как  всегда  с  родителями  приедет  заказной  торт  «Птичье  молоко»  Или,  как  выражается  Елизавета  Львовна  Рапопорт — «Птическое  молоко». Сервировка: фарфор,  сереб-ро,  хрусталь.

    Джентельмен  Адлер.  Отпаренные  суконные  кофейного  цве-та  брюки.  Режущая  глаз  белизной  рубашка  с  расстёгнутым  воротом.  Куртка  тёмнокоричневого  бархата  с  «бранденбурга-ми».  Кожаные  туфли.  Я — плебей  и  мухобой.  Кроссовки  от  Бендерского-старшего  с  логотипом  Адидаса.  Джинсы  от  Ма-рии  Васильевны  Таран.  Пошиты  точно  по  моей  фигуре,  тех-нология  «Левиса»,  с  его  лейблом.  Пуловер  не  подошёл  па-пе.  Великоват  в  плечах.  Тело  моё.

    Что-то  случилось!    Я  понял  сразу.  Адлеры  появились  во-время.  Секунда  в  секунду.  С  «Птическим  молоком».  Налёт-чики  действуют  стремительно.  Под  светскую  болтовню  сме-ли  салаты.  Я  их  сочиняю  нам  на  завтраки.  Легко  и  питате-льно.  Выхлебали  суп.  Председатель  рыбколхоза  умудрился  умять  добавку.  Эсек  флейш  я  рассчитывал  полакомиться  ещё  завтра.  Ага!  Сегодня  еле  досталось.  Под  «Птическое  молоко»  выпили  ведро  кофе.  Придавили  компотиком.  Всё  понятно.  Деньги  кончились.  Жратвы  дома  нет.  Пошли  по  родственникам.  Принимали  пищу  не  просто  так.  Под  мамин  отчёт  о  свадьбе.  Женщины  гораздо  наблюдательней  мужчин,  судя  по  нашей  семейке.  Сидели  вместе.  Я  мотался  по  всей  территории.  Должен был видеть и  гораздо  больше.  Но  только  мама   увидела,  что  бельё  невесты  ужасно  дорогое,  нового  фасона  и  покроя.  Стоит  сумасшедших  денег,  доставалось  че-рез  валютный  «Альбатрос».  Трусики,  если  их  можно  назва-ть  таковыми,  именуются  стринги  и  выглядят  двумя  резиноч-ками  с  маленьким  треугольником  ткани  или  гипюра  Потому  и  дорогое,  что  на  наши,  пардон,  никакого  гипюра  не  напа-сёшься.  Папа,  невзирая  на  свой  вес  в   мире  советской  под-польной  коммерции  и  значение  в  официальных  кругах,  ос-тался  всё  тем  же  инженером-механиком  в  душе.  Минуты  три  он  сосредоточенно  смотрел  в  тарелку.

    - Погоди,  Эля,  как  это  всё  крепиться?

    - Что?

    - Резиночки  к  гипюру.

    - Сейчас  юбку  задирать?  Я  тебе  дома  покажу.

    Без  этого  белья  Милка  не  смогла  бы  так  обтянуться.  Ва-ля - хазарша  опять  у  Лидки-кос-метички  купила  какую-то  га-дость  и  сожгла  всю  морду.  Поэтому  на  свадьбе  была  муми-ей  вымазанной  дермаколом.  Натан  Львович  товарищ  Мерлян  всё  равно  не  спускал  с  жены  глаз.  Начальник  службы  снаб-жения  и  сбыта  судостроительного  завода  Карпенко  был  без  жены,  но  с  секретаршей.  Не своей,  а  начальника  торгового  порта.  У  директора  рынка  Бойкова  дочь опять  беременна  в  третий  раз  и  мается  токсикозом,  хотя  и  не  замужем.  Они  с  Золотой  Рыбкой  подруги  и не  придти  не  могла.  Правда,  ни-чего  не  ела  и  регулярно  навещала  туалет.  Мать жениха  разъ-елась  ещё,  и  ни  для  кого  не  секрет,  что  Вениамин  Марко-вич  перебрался  не  только  на  Машу  Таран,  но  и  на  её  жил-площадь.

    - Что  ты  говоришь!  Я  не  знал,- удивился  папа.

    - Мира,  весь  город  знает.    

    Испытав  желудочное  удовлетворение,  папа  решил  поинте-ресоваться  моими  планами  на  отпуск.

    - Наполеоновские.

    Мирона  Ефимовича  мой  ответ  удовлетворил.  Вклинилась  мама.

    - Съезди  куда-нибудь.

    - Куда?

    - Ну...  хотя  бы  в  Москву  или  Питер.  Театры!  Ты  же  так  любишь  театр! Вагон  СВ,  один  в  купе,  интересная  книга...

    - Я  боюсь  ездить  в  поездах.

    - Ты?-удивилась  мама.- Машинист.  Почему?

    - Именно,  потому  что  машинист.  В  кабине  сидит  такое  же,  как  я.

    - Ну  и  что?

    - Ничего.  Лучше  я  буду  сидеть  в  кабине.  «Уважаемые  пассажиры!  Наш  поезд  ведёт  локомотивная  бригада  депо  Краснопролетарск  в  составе  машиниста  второго  класса  Адлера  и  помощника  машиниста  Плоткина.  Министерство  Путей  Сообщений  желает  вам  счастливого  пути.»  

    - Цинично  и  правдиво,- вступил  папа.

    - Правдиво,  потому  что  цинично,- поправляю  я.

    Разговор  за  столом  как-то  естественно  оставил  мою  скро-мную  персону  и  вернулся  к  свадьбе,  которая  пела  и  пляса-ла. Столы  «покоем»  за  поперечиной  молодые  со  свидетеля-ми.  Рядом  со  мной  пристроилась  тётка  невесты — непотоп-ляемая  Галя  из  сельпо.  Рядом  Витя.  Далее  по  мере  убыва-ния  родственных  связей  и  общественной  значимости.  Куба-нские  добровольцы  где-то  в  конце  стола.  У  них  свой  празд-ник.  Кто-то  двинул  лозунг  в  массы.

    - За  здоровье  молодых!

    Выпили.  Пискнуло  несколько  голосов.

    - Горько!

    Услышав  команду  «Фас!»  Мирон  моментально  полез  чмо-каться,  а  заодно  и  подержаться  за  что-нибудь  невестино.

    - Не  давай!- раздался  крик  души  из  Гали.-  Слабо  кричат.

    Хватаем  с  Витей  отбивающегося  Бендерского-младшего.  Его гормон  не  играет.  Давно  взбесился.  Силы,  как  у  бизона.  С  той  стороны  помогает  подружка. Она-то  старотиторовский  этикет  знает.  Её  мама  кричит.

    - Слабо!  Слабо!

    Орёт  весь  ресторан.  Нижний  зал  тоже.  Галя  смилостиви-лась.

    - Запускай!

    Бендерский-младший  наконец  дорвался  до  большого  деко-льте. Началась  настоящая  гулянка.  До  этого  чинно  сметали  стол  и беседовали.  Наступил  звёздный  час  Лёньки  Кальмано-вича  и  его  бенда.  К  21.00    столпотворение. Нижний зал  при-шёл  танцевать,  потому  что  внизу  лабает  какая-то  шайка  му-зыкальных  инвалидов.  Каждый  развлекался,  как  мог.  Аиды  танцевали  себе,  кубанцы  отплясывали  родное.  Остальные  топтались  в  середине  зала  держа  своих  дам  за  интимно выпирающие  подробности.

    - И  это  аидская  свадьба?- отловил  меня  весь  в  горе  деду-шка  Самуил. - Хде хупа,  хде  ребе?

    - О  чём  вы  говорите,  коллега,  у  нас  нет  даже  синагоги.

    - Ой  вей!

    - Именно  так.

    - Как  же  вы  живёте,  мишигине?

    - Не  регулярно,- вздыхаю  я.

    Первые  уставшие  покинули  свадьбу.  Процесс  пошёл.  К  23.30  бунтовала  только  молодёжь  и  кубанцы.  Оставалось  ещё  несколько  заядлых,  как мои  родители.  Танцевали  до  упаду.

    Свадьбу  обсудили  со  всех  сторон  и  во  всех  деталях.  Ко-ролевой  красоты  мероприятия  единодушно  при  одном  воз-державшемся  признана  мама.  Дед,  по-обыкновению  заявил,  что  Эля  чертовски  хороша,  но...  Папа  вдруг  вспомнил,  что  ему  дали  почитать  книгу  о  военных  контрразведчиках.

    - Документальную?- поинтересовался  дед.

    - Не-ет,-удивлённо  протянул  папа,- Кстати,  неплохо  написа-на.  Отец,  получается — мы  всех  немецких  диверсантов  пере-ловили.

    Дед  утвердительно  кивает.

    - К  обеду  парашютиста  не  приведёшь,  кушать  не  дадут.

    - Боже,  что  Сталин  делал!- ахнула  мама.

    - Эля,  отец  шутит.

     - Какое  шутит!- делано  возмутился  дед.- Спроси  у  него.  Офицер  запаса,  контрразведчик  военного  времени.

    - Ты-и-и...- мама  удивляется  в  голос,  папа  просто  смотрит  на  меня.

    Приходится  встать  и  раскланяться.

    - Когда  ты  успел?

    - Не  можешь — научим,  не  хочешь — заставим.  На  служ-бе.  Я  себя  вёл  хорошо.

    - Ты  стреляешь  с  двух  рук?

    - Смотря  что.  Варенье,  печенье  и  прочий  набор  мальчиша-плохиша  по  Гайдару.

    Папа  понял  всю  бесперспективность  моего  допроса  без  применения  третьей  степени  воздействия.   

    - Отец,  расскажи  что-нибудь.

    - Что?- не  понял  адвокат  Ковкнский. 

    - Что-нибудь  из  твоей  практики.

    - В  назидание  потомкам?  Дело  директора  магазина  «1000  мелочей»  устроит?

    - Я  его  знаю  лучше  тебя.  Из  твоей  военной  практики.

    Дед  достал  свой  портсигар.  Серебренный с  алмазной  мо-нограммой.  На крышке  выдавлен  чей-то  герб.  Взял  эту  ве-щицу  в  каком-то  немецком  ювелирном  магазине.  Инициалы  совпали.  А.  Е. Я — парень  простой.  Гордо  вывалил  на  скате-рть  пачку  «Висанта».  Пусть наш,  советский,  но всё-таки,  им-порт. Папа  важно  достаёт  трубку,  натуральной  кожи  кисет,  зажигалку  «Ронсон». Трубочный  табак  в  Советском  Союзе  не  дефицит.  Его  просто  нет.  В  Москве  выпускается  «Золо-тое  руно».  В  Ленинграде -  «Трубка  мира».  В  Болгарии  «Не-птун».  Не  пролетарское  это  дело.  Не  удобно  крутить  гайки  с  трубкой  в зубах.  А  материться  с  ней  же  за  стаканом  «му-хомора»  совсем  не  комильфо.  Ближе  «Беломорканал»,  «При-ма»  или  «Орбита».  Мирон  Ефимович  делает просто.  Получа-ет  бандеролями  три  сорта  этих  табаков.  Смешивает. Процесс  раскуривания  устройства  превратил  в  мини  спектакль  театра  одного  актёра.

    Наконец  закурили.  Мама  решила  качнуть  права.

    - Эля,  у  тебя  с  годами  стал  вздорный  характер,- пригвоз-дил  дед.- Открой  окно.  Ладно,  прочту,  но  ещё  очень  сыро.

    Дед  отправился  в  свои  закорма.  Вернулся  с  обычным  конторским,  картонным  скоросши-вателем,  разбухшим  от  написанного. Сидели  долго,  хорошо,  по-семейному.  Слушали  творчество  деда.  Прощались  тоже  долго,  хорошо,  по-доброму.  Пошёл  провожать  родителей.  У  машины  набрался  наглости  и  воздуха.  Спросил.

    - Дорогие  родители,  спасибо  за  чудесный  вечер.  Простите  мою  тупость.  Чему  был  посвящён  визит?  Денег  не  проси-ли,  за  младенцем  присмотреть  не  надо.  Ну?

    - Просто  соскучиться  мы  не  могли?- как-то  неуверенно  спросила  мама.  После  такого вечера  это  звучит  особенно  фальшиво.

    - Ещё  как  могли!-немедленно  соглашаюсь  я.-  После  того,  что  вчера  мы  весь  вечер  провели  вместе  на  свадьбе.  Вы  са-ми  себе  верите?

    - Скажи  ему,  Мира.  Захар  должен  знать.  

    Папа  как-то  торопливо  достал  из  кармана  трубку.  Я  греш-ным  делом  подумал,  что  опять состоится  театр.  Нет.  Отец  просто  поднёс  огонь.  В  трубке  не  разгоралось.  Выбил  о  ладонь  пепел.

    - Сигареты  не  захватил?

    Молча  курим.

    - Прямо  перед  свадьбой  мне  позвонил  участковый  врач  отца...

    - Ну?  Папа  не  тяни.

    - У  деда  аневризма  аорты.

    - Это  что?

    - Что-то  жизненно  важное.  Артерия  что  ли...  В  любой  момент  может  лопнуть  или  порваться.  И...

    - Летальный  исход?

    - Ты  чудовищно  догадлив.-заметила  мама.

    - Леченье  есть?

    - Наверное...  там...- неопределённо  махнул  рукой  папа.

    Понимаю,  что  там — это  у  проклятых  империалистов.  Никто  им  на  поругание  советского  человека  не  отдаст.  Даже  с  папиными  возможностями.

    - Может  доктор  просто  хочет  копеечку?

    - Зачем  тогда  объявлять  о  неизлечимой  болезни?

    - Ты  прав.

    - Отец  не  хочет,  чтобы  мы  знали  о  его  болезни.

    Киваю.  Родители  уехали.  Стоял  и  курил  у  подъезда.  Возвращаюсь  домой.  Дед  уже  лёг. Хорошо.  По  крайней  мере  не  видит  моей  рожи,  на  которой  всё  написано.

    - Проводил?-раздаётся  из  его  комнаты.

    - Со  страшной  силой.  Высокие  гости  остались  довольны  приёмом.  Передали  большое русское  мерси.  Еле  дотащил.

    - Ну  и  славно.

    - Ещё  как!

    Достаю  из  холодильника  флягу  с  настойкой.  Отмеряю  полстакана.  И  под  выдох!

    Ночью  просыпаюсь  с  мокрым  лицом.  Плакал  во  сне.  Плохо. 

    Дед  ушёл  в  июле.  По-мужски.  За  ним  не  выносили  гор-шки,  не  слушали  воплей  и  стонов,  не  ненавидели,  преодо-левая  себя.  Составил  прощальное  письмо  при  свидетеле — своём  приятеле  по  преферансу,  бывшем  начальнике  особого  отдела  краснопролетарской  военно-морской  базы  капитане  I  ранга  в  отставке,  где  сухо,  без  сантиментов  обосновывал  свой  поступок,  без  пожеланий  и раздачи  наследства.  Взял  именной  наган  ещё  из  уголовного  розыска.  Выстрелил  точ-но  в сердце.  Дед  хорошо  стрелял.  Вообще  всё,  что  делал  Ефим  Рувимович  Адлер,  делал  хорошо.

    Я  приехал  с  поездки.  Сдавал  маршруты,  формуляр  и  ре-версивную  рукоятку.  Молодая девка — нарядчица,  озабочен-ная собой  и  удачным  замужеством  за  молодым,  обязательно  классным  машинистом,  игриво  сообщила.

    - Позвони  домой.  Сказали  срочно.

    Меня  дёрнуло.  Вот  оно!  В  любом  человеке  живёт  робкая  надежда,  что  ещё  чуть-чуть, ещё  немного,  хотя  умом  всё  понимает.

    - Приезжай.  Случилось.- глухим  голосом  сказал  папа.

    Похороны  состоялись  грандиозные.  По  первому  городско-му  банному  разряду.  Хоронили прокуратура  и  милиция  при  участии  горотдела  КГБ.  Почётный  чекист  вне  пределов  их служб — нонсенс  или  большая  редкость.  Организации  серь-ёзные,  но  бюджетные.  Деньги были  у  папы.  Адлер  М.  Е.  сам  не  подарок.  Член  бюро  горкома,  депутат  Верховного  Совета  республики.  

    Всё  происходит  в  громадном  фойе  Дворца  Культуры  рыб-колхоза.  У  гроба  пристроили  почётный  караул.  Четырёх  мо-лодых,  дюжих  милиционеров  с  тупыми  рожами  и  автомата-ми  в положении  «на  грудь».  Из  патрульно-постовой  роты.  Венками  завалили  всё  пространство. Идёт  руководство  горо-да.  Горком,  горисполком,  Черазрыбак-колхозсоюз,  весь  Крас-нопролетарск,  «Шлях  коммунизма»,  те  деповские,  что  пос-читали  нужным  придти.  Коллеги  из  цеха  эксплуатации.  Множество  городских  любителей  этой  скорбной  процедуры  и  поминок.  Широким  массам  сразу  стало известно,  что  всё  состоится  в  «Рыбачьем  стане»,  ставшем  символом  жизненно-го  успеха  и не  нашего  образа  и  подобия.  Ожидаются  осет-ровые  балыки,  белужья  икра  и  водка  от  пуза. Всё  напоми-нает  какое-то  торжественное  событие.  Обширное  и  прият-ное.  Гости  подходят, жмут  руку,  говорят  что-то  приличест-вующие  случаю.  Наподобие  поздравления  и  к  остальным  пришедшим.  Общаться,  беседовать  о  наболевшем,  весёлом  и  интересном.  Мне  хочется  побыть  сам  на  сам,  со  своим,  что  случилось.  Внутри  большой,  пустой  и  страшно  холодный.

    Сидим  у  гроба.  Папа,  мама,  я.  Рядом  с  мамой  пристрои-лась  вездесущая  Валяхазарша Попугай  при  модном  в  этом  сезоне  трауре.  Натан  Львович  Мерлян  вынужден  в  одиноч-ку  высказывать  дежурные  фразы  соболезнования.  Правда,  сделал  это  на  идиш.  Его  не  поняли,  но  поблагодарили.  Все  в  солнцезащитных  очках.  Последний  писк моды,  который  подчерпнули из очень  редких  на  наших  экранах  заграничных  фильмов  об  ихней  мафии.  Удобно.  Воспалённых  глаз  не  видно. Народ  продолжает  прибывать.  Те,  кто  имеет  право,  величественно,  медленно,  с  чувством жмут  руки,  высказыва-ют  соболезнования.  Дабы  все  видели, что допущены  и  куда.  

    Бендерские.  Впереди  так  и  не  уехавший  дедушка  Сигиз-мунд.

    - Ты  ещё  долго  будешь  занят?- заговорщически  наклоняет-ся  ко  мне.- Есть  поговорить.

    Замыкает  семейную  процессию  Миня  с  женой.  Бендерс-ких-младших  после  свадьбы  вижу  часто.  Раз  в  неделю — точно.  Если  бы  не  моя  работа,  то  ещё  чаще.  Подозреваю,  что инициатором  тесной  дружбы  был  не  Миня,  а  его  супру-га.  Не  понимаю  зачем?  Несколько раз  даже  ночевали  у  нас.  Но  привык.  

    На  дедушку  Самуила  не  реагирую.  Вообще  ни  на  что  и  ни  на  кого  не  реагирую.  Деда нет.  НЕТ  ДЕДА!!!  Жизнь  бу-дет.  А  его  не  будет.  Пустота.

    Что-то  тёплое,  живое  накрывает  мою  руку.  Кошу  глазом.  Около  меня  села  Милка,  накрыла  своей  рукой  мою.  Легче  не  стало,  но  в  безбрежном  тёмном  космосе,  что-то  сверк-. нуло.  Далеко,  далеко.  И  я  уже  не  один.  Так  мы  и  прошли  похороны,  взявшись  за  руки. На кладбище,  на  поминках  в  «Рыбачьем  стане»,  курили.  Только  в  туалет  ходил  один.  За-чем-то  ей  сказал.

    - О  своей  Дине  он  до  последнего  дня  говорил,  словно  она  живая.  Я  потом  тебе  фотографию  покажу.

    Поминки  не  оправдали  ожидания  профессионалов.  Ни  осетрины,  ни  икры.  Меню — приличествующее  случаю.  Всё  по  нормам  и  водка  тоже.  Это  дало  повод  поговорить  о  за-жра-вшихся,  алчных  жидах.

    После  всего  родители  и  Милка  поехали  к  нам.  Точнее,  теперь  ко  мне.  Трудно  с  горем  первую  ночь  переночевать — говаривал  дед.  Всю  ночь  я  просидел  в  кресле,  глядя  в  бесконечность.  В  голове  пусто.  Ни  мыслей,  ни  ощущений.  Только  метроном  бум,  бум,  бум.  Что  он  отсчитывает?  Мил-ка  свернулась  калачиком  на  антикварной  софе,  восстановле-нной  горьким  пьяницей  с  золотыми  руками  дядей  Володей.  Он  был  на  похоронах.  Официально  в  ДК  подойти  постесня-лся.  Оказался  рядом  на  поминках. Чуть  пьяненький.  Пожал  мне  руку.

    - Какой  человек  ушёл!  Поверь  мне,  парень,  теперь  таких  нет.  А  как  дерево  чувствовал, как  понимал  материал!

    Милка  каждые  четверть  часа  поднимает  голову  и  смот-рит,  что  я  делаю.  Словно  преданный  пёс.

    С  момента,  когда  я  узнал  о  уходе  деда  и  до  следующего  утра  после  похорон,  не  проронил  ни  слезинки.  Не  потому,  что  мужчины  не  плачут,  а  только  огорчаются.  Внутри  всё сухо  и  шершаво.

    - Ты,  сынок,  поплакай,  поплакай.  Легче  будет.- сказала  мне  какая-то  старушка  из  славной когорты  профессионалов  и  ценителей  скорбных  процессий.

    Не  мог.  Утром  родители  ушли,  пригласив  ночевать  у  се-бя.  Милка  уехала  на  работу  в библиотеку.  Я  встал.  Взял  из  холодильника  знаменитую  флягу.  Выпил  стакан.  Ничего  не почувствовал.  Ни  вкуса,  ни  крепости,  как  воду.  Выпил  вто-рой.  Тот  же  эффект.  Что-то внутри  подсказало — хватит.  Ес-ли  нет  результата,  зачем  переводить  продукт?  Сел  в  кресло Прорвало!  Лилось  по  щекам  сплошным  потоком.  Молча  си-жу.  Только  иногда шмыгаю  ноом.  Через  два  часа  уснул. Про-снулся  в  темноте.  Подошёл  к  окну.  Внизу  лежит  город.  По  заливу  скользят  разноцветные  огни  движущихся  судов.  Ка-кое-то  из  них  басовито  заревело  тифоном.  Закуриваю. Чувст-вую  вкус  табака.  Жизнь  продолжается  и  надо  учиться  жить  с  потерей.  Понимать —это  только  начало.  Быть  мужествен-ным.  Завтра  обязательно  солнце  взойдёт.

    Через  трое  суток  я  уехал  в  поездку. 

    Траур  не  ношу,  голову  пеплом  не  посыпаю.  Дед  бы  не  понял.  Жизнь  кое-как  устаканилась,  утряслась  до  новых  по-трясений. С  Миленой  Рафаиловной  Таран-Бендерской  устано-вились  почти  семейные  отношения. После  ночи  похорон  я  отдал  ей  ключи  деда.  Молча  взяла,  сжала  в  кулачке.  Без  не-нужных дамских  охов,  вздохов  и  удивлений.  К  Мине  серьёз-но  не  отношусь.  Миня вдруг  повзрослел.  Ушёл  из  инжене-ров  в  сапожники.  Свои  действия  пояснил  просто.

    - Надо  хоть  какую-то кормовую  специальность  в  руках  иметь.  Ремесленники  всегда  нужны,  всегда  с  куском  хлеба.

    - Смотря  какие  руки.- позавидовал  я.  Меня  в  сапожники  не  пригласили.

    - Стараюсь.

    - Молодец.  Только  не  запей.

    - Я  теперь  жена  сапожника- хмыкнула  Милка.- Пока  разни-цы  между  прежним  и  нынешним  положением  не  вижу.

    - Почему?-обиделся  Миня.- Я  вчера  захалтурил  пятёрку!

    - Вот  за  это  надо  выпить.- встаю  подхожу  к  холодильнику.

    - Я  не  пью.

    - Какой  же  ты  сапожник?  Пролетариат  должен  пить,  а  са-пожник  нажираться.

    Папа  через  своего  начальника  гаража  продал  дедовскую  «победу»  и  мою  «шестёрку». Вместо  них  я  получил  списан-ную  из  колхозного  гаража  «после  аварии»  по  очень  терпи-мой  цене  новенькую  ГАЗ-3102.  Это  уже  не  трактор,  но  ещё  не  легковая  машина.

    - В  депо  говорят,  что  жидов  пора  раскулачивать  и  высы-лать  в  Израиль.- сказал  Жора Плоткин.- Слишком  богатая  у  тебя  машина.

    -  А  вас  евреев?

    - А  у  нас  ничего  нет.  Ездим  на  автобусах.  И  даже  не  ма-шинисты.

    - Забыл,  что  вы  ещё  члены  профсоюза.  Если  бы  твой  тес-ть,  Жора,  не  пил,  ты  мог прилетать  в  поездку  на  вертолёте.

    - У  каждого  народа  должен  быть  свой  цурыс  и  позор.  У  аидов  тоже.

    - Кто?

    - Зяма.  Мой  тесть.

    - А насчёт  Израиля  родные  наши  антисемиты  не  так  уж  не  правы.  Может  быть...        

     А  потом  товарищ  Леонид  Ильич  Брежнев  перестал  боро-ться  за  мир  во  всём  мире  и  строить  коммунизм  в  отдельно  взятой  стране.  Пароходы,  локомотивы,  заводы  с  фабриками  не  гудели.  Но  каждый  советский  человек  мог  свободно  ста-нцевать  любую  партию  из  «Лебединого  озера».  Его  крутили  по  телевизору  всё  время  с  редкими  перерывами  на  симфо-нические  вставки  и  ежедневную  программу  «Время».  Бед-ный  Чайковский  и  помыслить  не  мог,  когда  писал  свою  му-зыку,  о  такой  популярности.  Правда,  похоронной.

    После Леонида Ильича Брежнева, но гораздо заранее до оче-редных смутных времён.

     В  нашей  семье  тоже  случились  судьбоносные  перемены.

    В  кафе  «Уют»  обмываем  сухим  вином  и  мороженым  в  вазочках  эпохальное  приобретение  Михаила  Вениаминовича  Бендерского — штампованные  часы  «Ориент»  латиноамерика-нского  производства,  но  с  японскими  надписями.  Их  купил  советский  моряк  в  лавочке  на  блошином  рынке  Стамбула.  Агрегат  сапожник  приобрёл  с  честно  захалтуренных  левых  заработков.  Можно,  конечно,  удариться  в  шашлыки,  салаты  и  прочее,  махнуть  в  «Рыбачий  стан»  или  «Меридиан».  Не  тот  случай,  чтобы  гулять  под  большое  декольте.  

    - У  тебя  какие  часы?-интересуется  Миня.  Он  вдруг  стал  большим  часовым  знатоком.

    - Штурманские.

    - Какие?-удивлению  Бендерского  нет  предела.  Назови  я  «Ролингс»,  «Омегу»  или  «Брегет»  градус  удивления  мог  быть  ниже  и  меньше.

    Снимаю  с  руки,  протягиваю  Бендерскому.  Его  момента-льно  начинает  интересовать  мой аппарат.  Миллион  вопросов  о  стрелках  и  головках  ключей.  И  главный.

    -Где  достал?

    - Купил.

    - Где?

    - В  военторговском  магазине  гарнизона.  Я   там  служил.  В  свободной  продаже их  не  бывает.

    - Почему?

    - Предназначены  для  штурманов  авиации.

    - Ты  служил  в  авиации?

    - Нет.

    - И  чего  в  них  хорошего?

    - Точность  хода.

    Миня  молча  возвращает  мне  часы.  Точность  хода  на  запя-стье  не  наденешь,  а  летом  все увидят,  какой  Бендерский-младший  состоятельный  парень.  Фирма — она  и  есть  фирма. Стоит,  между  прочим,  двести  пятьдесят  полновесных  совет-ских  целковых.  Для  многих — целая  зарплата.  Для  большин-ства  не  одна.  Бендерский  важно  смотрит  на  часы.

    - Ребята,  ради  Бога,  срочный  звонок.-прижимает  Миня  ру-ку  к  груди.

    - Иди,  сладенький,  иди.-кивает  Милка.

    Её  голос  мне  звучит  фальшиво.  Закуриваю.

    - Мил,  можно  спросить?

    - Спросить  можно.  Будет  ли  ответ?-улыбается  она.

    - И  всё-таки.  Для  на  хрена  ты  вышла  замуж?

    - Замуж  или  за  него?- улыбается  она.

    - И  за  него  в  том  числе.  Кому  он  побежал  звонить?

    Милка  безразлично  пожимает  плечами.

    - Знакомых  полгорода.  И  всех  считает  друзьями.  К  тому  же  интересуется  кожей,  какими-то  колодками.  Мужчина  за-нят  делом.

    - Это  хорошо.

    - Наверное...  Ты  бы  женился  на  Золотой  Рыбке?

    - На  Рыбке  нет.- признаюсь  честно.

    - Верю.

    - Спасибо.

    - В  принципе,  замуж  должна  сходить  каждая  уважающая  себя  бабель.  И  без  потерь  вернуться.

    - Когда  состоится?

    - Что?

    - Возвращение.

    - Думаю — скоро.  Минька  не  аидский  муж.  Аидский  ребё-нок.  Я  не  его  женщина.  Сейчас  он  меняет  игрушки,  а  с  ними  и  взгляды  на  жизнь.

    - Почему?

    - Не  знаю.  Но  это  точно.

    Почему-то  от  этих  слов  мне  стало  приятно.  Будто  у  со-седа  корова  сдохла.

    Две  ночи  водил  поезда  и  пошёл  на  длинный  выходной.  Дел  море.  Сделать  дома  уборку, получить  паёк  в  «Шляхе  коммунизма»,  ещё  кое-что  по  мелочам,  приготовить  еду,  рас-слабиться  в  конце-концов. Что-то  случилось  в  колхозе.  Полу-одетая  Илона  заговорщически  мне  улыбается,  словно сегод-ня  идём  взрывать  царя  Александра.  Или  мы  стали  родствен-никами,  что  вполне  возможно,  но  очень  нежелательно.  Папа  сильно  занят.  Традиционного  разговора за жизнь не случилось.

    - Когда  едешь?- спросил  он,  не  отрываясь  от  бумаг.

    - На  выходном.

    Мирон  Ефимович  только  кивнул,  что-то  подписал  и  соо-бщил,  что  сегодня  заедут  с  мамой  на  серьёзно  попить  чаю.  При  этом  на  стол  не  надо  ничего  выдумывать.

    - К  маме  можно  не  заходить?

    - Вечером  увидитесь.  К  тому  же  её  нет.- папа  поднял  гла-за,  удивлённо  посмотрел  на меня,  мол,  ещё  что-то?

    Я  тоже  удивился,  что  ещё  здесь.  Всё  закончилось  офици-альным  рукопожатием.  Не  успел  я  закрыть  дверь  кабинета,  как  туда  рванулась  Илона. В  библиотеку  я  всё-таки  пошёл.  Не  к  маме,  к  Милке.  На  её  рабочем  месте  сидит  какая-то  женщина  в  очках.  По  одежде  сразу  определяю,  что  жизнь  посвятила  культуре, которую  несут  в  массы.  Массы,  естест-венно,  этого  не  оценили.  Можно  быть одетой  и  хуже,  но,  пардон,  некуда.  В  таких  случаях  говорят,  что  живут  духов-ной  жизнью.  Оказывается  Милена  Рафаиловна  уехала  в  го-род  и  сегодня  вряд  ли  будет.  Остаётся  надеется,  что  в горо-де  она  забежит  ко  мне. Забежали  родители.  Как  и  обещало-сь.  Папа  в  итальянском  полупальто,  мама  в  кожаном,  но  па-льто  до  пят.  Производства  какой-то  французской  фирмы.  Стоит  эта фирма,  как  новый  «запорожец».  Когда  мама  сняла  свой  «запорожец»,  я  несколько  прибалдел.  Имидж  сменён  кардинально.  Короткая  полупрозрачная  блузка,  запредельное  мини  юбки-резинки,  сеточки  колготки  и  ботфорты  на  каблуках.  Плюс  агрессивная  раскраска  лица. Мама  ступила  на  тропу  войны.  Не  хватает  только  томагавка.  Видимо  выг-ляжу  я  очень  не очень,  потому  что  папа  предупредительно  кашлянул  в  кулак.  Отметил,  что  «Птического  молока»  нет.  Тогда — чем  богаты,  тем и сыты.  Разливаю  чай,  приглашаю  к  столу.  Всё  в  мёртвой,  нервной  тишине.  Папа  начинает  священнодействовать  с  трубкой.

    - Ну,  Мирон!- очень  требовательно  говорит  мама.

    - Сейчас...

    - Тогда  я  сама.- решительно  заявляет  мама.- Сыночка,  ты  уже  взрослый...

    - Вы  заехали  это  сказать  мне  или  констатировать  факт  для  себя?-что-то  мне  совсем  не  нравится  начало.  Может  продолжение  будет  лучше?

    - Мы  заехали...

    - Вчера  мы  с  мамой  официально  развелись.- перебил  папа.

    - Почему-то  это  не  радует.  Не  скажите  почему?

    - Отношения  изжили  себя.  Жизнь — штука  длинная  и  не   всегда  понятная.- философствует  папа,  стараясь  хоть  что-то,  как-то  мне  объяснить.

    - И  давно  вы  шли  по  этой  извилистой  дорожке?- что-то  начинаю  понимать.

    - Но  ты  для  нас  всегда  останешься  нашим  сыном,  нашим  ребёнком.  Правда,  Мирон?

    - Даже  не  обсуждается.

    - Всё,  мальчики,  побежала!- мама  хотела  вспорхнуть  со  стула.  Получилось  торопливо  и  тяжеловато.  Сорок  два  года  всё- таки.

    Это  «мальчики»  резануло  похлеще,  чем  новость  о  разво-де.  Всё,  чужие.  Мальчики.  Общая  постель  не  обязывает  к  глубоким  и  длительным  отношениям.  Мальчики.  

    Иду  провожать.  Снимаю  с вешалки  «гудок».

     - Не  надо.  Мне  не  далеко.- холодно  чмок  меня  в  щёку.

    Пожимаю  плечами,  вешаю  куртку  на  место.  В  комнате  деда,  теперь  ставшей  моим  кабинетом  чуть  отодвигаю  пор-тьеру рукой.  Что  и  следовало  ожидать.  Знакомая  «тройка».  Мама  порхает.  Чмоканья  в  салоне при  свете.  Резко  с  места.

    Возвращаюсь  к  столу.  Папа  занят  трубкой.

    - Видел?

    - Угу. Чем  занимается?

    Мирон  Ефимович  пожимает  плечами.

    - Работает  в  охране  сутки  через  трое.  Дома  шьёт.

    - Портной?

    - Что-то  вроде.  И  так...  по  мелочи  на  подхвате.

    - С  этого  можно  жить?

    - Как  видишь.

    - Мама  уволилась?

    - Я  не  был  инициатором.

    - Догадываюсь.  Кто  на  её  месте?

    - Милена  Рафаиловна.- как-то  со  смыслом  улыбается  папа.- Рад?

    - Чему?

    Мирон  Ефимович  переходит  к  другому.

    -   Я  маме  квартиру  оставил.

    - Переезжай  сюда.

    - Не  стоит.  Купил  коттедж  в  нашем  посёлке.  Старики — наши  колхозники - пенсионеры,  умерли.  Их  столичные  дети  решили,  что  дача  у  тёплого  моря,  за  которую  ещё  им  пла-тить,  слишком  накладно.  Продали  колхозу.  Выкупил  по  ос-таточной  цене.  Днями  Губерник  заканчивает капитальный  ремонт.

    - Собираешься  жить  один?

    - Нет.

    - Папа,  ну?

    - С  Илоной.

    - Большая  просьба.

    - Слушаю.

    Вижу,  как  он  напрягся.

    - Я  очень  не  знаком  с  твоей  секретаршей,  но  уверен — она  великолепный  специалист. Пожалуйста,  чтобы  не  пыта-лась  устанавливать  со  мной  родственные  отношения.

    Мирон  Ефимович  только  пожимает  плечами.  

    С  маминым  любовником  я  уже  отношения установил  сам.

    Папа  сослался  на  усталость  и  занятость.  Оставшись  один,  обхожу  громадную  квартиру.  Она  кажется  мне  гулкой,  гро-мадной  и  холодной.  Всё.  Орлиное  гнездо  опустело.  Теперь  в  нём  может  поселиться  наглое  семейство  пигмеев  воробьёв  или  его  разрушит  ветром.

    Через  некоторое  время  мама  стала  Бугаевской.  Под  ново-го  мужа.  Торжество  скромно гуляли  в  общем  зале  ресторана  гостиницы  «Меридиан».  Присутствовали  самые  близкие  и Валя-хазарша  Попугай.  Я  был  в  числе  приглашённых.  Приг-лашение  состоялось  по  телефону.  Сличил  всё  по  времени  с  графиком  работы.  Лист  с  ним  прилеплен  магнитом  к  двер-це  холодильника.  На  момент  начала  торжества  я  должен  находиться  на  перегоне,  где-то  километров  за пятьдесят  от  Краснопролетарска.  О  чём  честно  доложил.

    - Подмениться  можешь?

    - В  принципе,  могу.- задумчиво  протянул  я  и  поинтересо-вался.- Мама,  твой...  муж  будет в  восторге  от  моего  присут-ствия  на  торжестве?

    - Нет

    - Давай  не  портить  ему  праздник  и  не  срывать  график  движения  поездов.

    Игорь  пригласил  на  светкину  картошку.  Мы  и  без  карто-шки  хорошо  дружим,  но  если  бы  в  мире  проводился  чемпи-онат  по  жаренной  картошке,  то  Света,  без  сомнения, — чем-пион. Секрета  из  своего  рецепта  никогда  не  делает.

    - Не  жадничайте  и  следите.

    Просто,  как  всё  гениальное.  Как  ни  стараюсь  это  просто  у  меня  не  получается.  Жарится  картошка  и  всё. 

    Вообще-то  моему  другу  здорово  повезло  с  женой.  В  тре-тьем  классе  Игорёк  настучал  по голове  первоклашке.  В  де-вятом  настучали  ему  за  шестиклассницу.  Так  они  и идут  по  жизни.  То  он  ей,  то  она  ему.  Света  кончила  торговый  тех-никум  и  заведует  секцией  мужской  одежды  в  Доме  Торгов-ли  или  центральном  универмаге  города.

    Сую  Светке  всё,  что  купил  по  дороге.  Что  можно  купить  под  жаренную  картошку?  То же  самое,  что  и  под  холодец.  

    - Ты  пешком?- сразу  ориентируется  Светка.

    - Нет.- удивляюсь  и  понимаю  вопрос.  Принёс  «Пшенич-ную».- Кроме  меня  ещё  есть люди.

    - Мне  теперь  вообще  алкоголь  нельзя.

    У  неё  здорово  округлилась  фигура.

    - Захар,  поговори  со  своей  тёткой,  а?

    - Сейчас  организуем.

    Все  женщины  города  и  окрестностей,  беременные  и  нет,  мечтают  попасть  под  крыло моей  тётушки,  считающейся  добрым  гением  геникологии. Беру  телефонную  трубку.  На  счастье  тётя  Рая  дома.  Я  у  неё  работаю  любимым  племян-ником.  Тридцать  минут  докладываю,  как  я  дошёл  до  жизни  такой.  За  три  минуты  решаю Светкин  вопрос.

    - Завтра  в  десять  в  женской  консультации,  двенадцатый  кабинет.  Фамилию  врача  знаешь?

    Очень  глупо.  Ну,  кто  не  знает  доктора  Перич  Раисы  Ве-ниаминовны?

    Кроме  хозяев  дома,  ещё  помощник  Игоря  с  женой.  Живут  по  соседству.  Пять  минут  медленным  шагом.  И жгу-чая  химическая  блондинка  с  хорошими  формами  и  правиль-ным  личиком.  Это  уже Светка  подогнала  по  мою  душу.  Ес-ть  люди,  которым  очень  плохо,  когда  другому  хорошо. При  светкиной  активности  даже  в  её  положении  организовать  мне  что-нибудь — раз  плюнуть.  Тем  более — беременным  отказывать  нельзя. Зовут  Валентина,  фамилия  Каларова.  Од-нокашница  хозяйки  дома  ещё  по  техникуму.  Работает  в  ва-лютном  «Альбатросе».  Сказано  с  гордостью  и  скрытым  пре-восходством.  Хочется  заметить — жена  машиниста  Миши  Петрова  и  дочь  машиниста  Бенедиктовича  Наталья — дирек-тор  Торгмортранса  с  «Альбатросом»  и  его  базы  импортного  всего.  Молчу  не  лишаю  иллюзий.  Когда-то  я  ездил  помощ-ником  у  Бориса  Аркадиевича.  И  он  не терял  надежду  прист-роить  старшую  Наталью  за  меня.  Ну,  хотя  бы  младшую  Ир-ку.  Ни  туда,  ни  сюда  не  состоялось.  У  Натальи  двое  детей,  у  Ирки  третий  муж. С  некоторой  опаской  мне  докладывает-ся,  что  у  Вали  есть  шестилетний  ребёнок.  Сын — ошибка  молодости,  так  сказать.  Меня  это  ни  сколько  не  стесняет.  Её  двадцатисемилетний возраст  тоже. Валя  взялась  за  меня  плотно  и  основательно.  Видимо  наслушалась  Светки  какие  мы высокооплачиваемые  и  хорошие.  Во  всяком  случае  попа  у  неё  просто  загляденье  в  обтягива-ющем  красном  платье.  И  даже  курить  она  ходила  со  мной,  прижимаясь  бедром.  Вынуждена  слушать  нашу  галиматью  на  профессиональную  темы.  Быстро  усвоила  почему коэффициент  для  топлива  еди-ница — хорошо.  И  какие  локомотивы  могут  ездить,  а  что поставить  под  забор.  К  тому  же  у  меня  уже  достаточно  продолжительное  время  не  было  романтически  технологиче-ских  ночей.

    Едем  к  месту  предстоящих  бесчинств.  На  дальнюю  жи-лую  окраину  города  Пески.  Её  третью  линию.  В  японском  просторечии — на  хера  та  хата.  

    - Это  правда,  что  ты  Адлер?

    Киваю.  Сейчас  начнётся.

    - Родственник  этого...  ну...

    - Однофамилец.

    - Из  немцев  что  ли?

    - Можно  и  так  сказать.  Аиды.

    - Ну  слава  Богу,  что  не  жиды.

    Тоже  правильно.  Что-то  сразу  расхотелось.  Мать-одноноч-ка.  А  плотные  белые лытки  так  и  лезут  в  глаза  из-под  на-меренно  задранного  подола.

    - Ты  не  местная?

    - Теперь  городская.  Квартиру  получила,  как  депутат  облсо-вета.  Правда,  однокомнатную. Но  выйду  замуж  тут  уж  вынь  и  положь.  Из  Семисотки  мы.

    - Все?

    - Что?

    - Ничего.  К  слову.

    - Сейчас  в  институт  поступлю...

    - Торговый?

    - А  ещё  какой?

    Киваю.

    - Потом  в  университет  марксизма-ленинизма.  Я — член  партии.  По  партийной  пойду. 

    - Если  не  получится?

    - Что?

    - По  партийной.

    - Сделаю  карьеру  в  специальности.

    - Правильно.  Жизнь  расписана,  как  по  нотам.  Молодец.

    Приехали.  Ещё  раз  прислушиваюсь  к  себе.  Может  пойти,  встряхнуться?  Без  всяких  обязательств  же.  Нет,  не  катит.  А  подъезд  девятиэтажки  совсем  рядом.  И  лифт  на  девятый  этаж.  А  там...  Что  там?  Обычная  голая  баба.  Неизвестно,  что  после  этого  будет. Антисемитка.  Всё  остальное  вторично.

    - Приехали. - изрекаю  тоном  бывалого  таксиста.

    - Пошли.- просто,  как  вода  из  крана.

    - У  меня  явка  на  четыре  утра.  Надо  собраться  и  немного  отдохнуть.

    - Так  ты  просто  так  меня  вёз  к  чёрту  на  кулички?!-удивлению  нет  предела.

    - Ты  же  женщина.  В  такое  время,  одна.  Могут  обидеть.- закуриваю.

    - А  когда  ты  с  явки  вернёшься?

    - Где-то  через  сутки.

    - Приезжай.

    - Я  позвоню.

    - У  меня  нет  телефона.  Сейчас  пробиваю.

    - У  меня  есть.  Ну  пока.

    Почему-то  она  долго  смотрит  мне  вслед.  Может  не  идей-ная  антисемитка,  а  просто  дура?  

    Жизнь  утекает  в  прошлое  своим  расписанием.  С  установ-ленной  скоростью  и  графиковыми  остановками.  Доехали  до  очередного  звонка  мамы  с  требованием  обязательной  встре-чи  в  ресторане  «Бригантина».

    Место  выбрано  со  вкусом.  Зал  из-за  планировки  кочер-гой,  дрянной  кухни  и  времени  суток  почти  пуст.  Пьянству-ющие  личности  и  дамы,  ищущие  на свой зад разные  приклю-чения,  появятся  значительно  позже.  Где-то  через  час.  Никак  не  могу  привыкнуть  к  новому  внешнему  воплощению  роди-тельницы — постаревшей  девочки-поб.....ки

    Видимо,  из-за  него  же  наглая  официантка,  принявшая  за-каз,  позволила  себе  фамильярный  тон.  Жареный  хек  фри,  салат  «Весенний»  с  яйцом  и  бутылка сухого  вина.

    - И  всё?-разочарованно  замечает  раздолбанная  труженица  общепита,  чувствующая  себя шамаханской  царицей.

    - Мало?- достаю  сигареты.

    - Ну-у...-тянет  она  с  надеждой  на  сливочную  бутылку  вод-ки.

    - Прокурор  добавит.  Ещё  что-то?

    В  таком  месте  мама  решила  мне  сказать  до  свидания.  Практически,  прощай, учитывая  мои  отношения  с  её  Бугаев-ским.  Они  провернули  шикарную  коммерческую  операцию.  Обменяли  квартиру,  доставшуюся  от  папы  на  двухэтажный  дом  со  всеми  коммунальными  удобствами  в  Лазаревском.  Ещё  получили  доплату.

    - Это  всё  равно,  что  Сочи.

    - Почти.

    - Ну  да.- согласно  кивает  мама.

    Значит  Бугаевский  решил  последовать  моему  старому  со-вету.  Только  по-своему.  Ну-ну...

    Меня  интересуют  мельчайшие  подробности.  На  кого  запи-сан  дом,  чем  собираются  заниматься  молодожёны  на  том  берегу?  Маме  такой  допрос  не  по  душе.  Она  рассчитывала  на сложную  драму  со  слезами  и  признаниями.  Забыла,  как  была  женой  простого  советского  инженера.  Давно  минова-ло.  Уверена,  что   мелкий  пакостник  калибром  с  её  бывшего  мужа.  Поэтому  сцена  прощания  получилась  скомканной,  с  заиканиями  и  длиннотами  пауз.

    - Я  хочу,  чтобы  ты,  мама,  помнила  и  поняла — что  бы  не  случилось  у  тебя  есть  дом,  в который  ты  всегда  можешь  вернуться.

    - А  что  может  случиться?-беззаботно  спросила  мама  и  ресницами  смахнула  непрошеную слезу.

    - Дай  Бог,  дай  Бог.

    К  папе  на  день  рождения  не  пойти  не  мог.  Законно  ин-тересует,  как  он  устроился    на  новом  месте.  К  тому  же  я  достаточно  давно  не  видел  Милу.  Мишаня  как-то забегал  ко  мне  на  обеде.  Беседу  за  жизнь  заели  борщом  и  котлетами  с  пюре.  Оба  остались  довольны,  если  не  жизнью,  то  бор-щом — точно.

    Коса  до  орлиного  периода.  Хорошо  утрамбованный  госпо-дствующими  ветрами  песок,  дикий  пляж,  голые  дамы-нудис-тки  местного  разлива.  Смотреть  на  их  телеса  без  содрага-ния  невозможно.  Реклама  безопасного  секса.  Трамантана  или  Низовка,  в  зависимости  от  времени  года,  мотали  по  этой  песчаной  пустыни  колючие  шары  Перекати поля.  Волны  доставали  почти  до  середины  косы.  

    Сейчас  белеет  коттеджный  посёлок  в  подножье  косы  с  акациями,  тополями,  сиренью  и  прочее,  прочее,  прочее...  Впервые  задумался — империя  Адлера.  Надводная  её  часть.  Может,  действительно,  зря  семья  тогда не уехала за  границу?  Папа  мог  там  реализоваться  больше.  Или  не  мог?  Дед  ред-ко  ошибался.

    Шикарно.  Внешне  ничем  не  отличается  от  соседних  до-мов.  Внутри  сплошная  заграница  с  её  унитазами,  смесите-лями,  плиткой,  паркетом  и  остальным — вредными   для  со-ветского  человека. За  столом  весь  Краснопролетарск  в  уце-нённом  варианте.  Папа  достиг  уровня,  когда можно  выбира-ть  с  кем, а  с  кем  нет. Положение  обязывает.  Элита  местного  общества.  Конечно,  Малкин,  Мерлян,  Бендерские все,  Маша  Таран,  ректор  краснопролетарского  политеха  профессор  Бре-нер, заместитель  председателя  горисполкома  Ветров,  редак-тор  городской  газеты  Кармазиненко.  Естественно,  с  жёнами.  Валя-хазарша  Мерлян  после  отъезда  мамы  на  чужие  берега  как-то  притихла.  Поинтересовалась  лучшей  подругой.  Пол-ностью  удовлетворить  Попугая  я  не  смог.  Сведения  из  Ла-заревского  приходят  нерегулярно  и  обрывочные.  Знаю,  что  муж  занялся  шитьём  мужской  одежды  без  патента.  Клиенту-ры  немного,  но  на  хлеб  хватает.  Мама  устроилась  в  библио-теку  санатория.  Пытается  наладить  связи  для  книжной  ком-мерции.  Летом  готовятся  принимать  курортников.  Если  ниче-го  не  получится,  поедут  в  Армавир.  Говорят — там   хорошо.

    Илона  скромно  устроилась  рядом  с  папой.  Общество не  то,  что  не  одобряет,  просто безразлично  к  ней.  Тем более,  что  хвастаться  чем-нибудь кроме  молодого,  сексуально  вы-носливого  тела  нечем.  Сегодня  секретарша  одна,  завтра — другая.  В  городе  ещё  свежи воспоминания  о  мощной  Свете  Облаковой.  

    Меню  из  «Рыбачьего  стана». Сижу  в  конце  стола  рядом  с  Бендерскими-младшими.  Разговоры  обычные,  застольные.  Вышли  с  Мишкой  на  балкон  полюбоваться видом  на  море  и  перекурить.  Мила  с  нами.  Поговорили  о  жизни  такой.  Мишаня  входит  в коммерцию.  Кое-что  уже  получается.

    - Молодец  Валя-хазарша.- неожиданно  даже для себя  делаю  вывод  под  обувную  тему.

    - Почему?- поинтересовался  Бендерский,  выныривая  из  ми-ра  цен  дециметров  кожи,  колодок,  клея  и  дратвы.  

    - Руками,  ногами,  зубами  вцепилась  в  Натана  Львовича.  Не  отодрать.

    - Это  Мерлян — молодец.- вступает  Милка.

    - Думаешь?

    - Как  только  Валя-хазарша  уходит  с  пляжа  не одна,  Натан  Львович  перекрывает  кислород.  И  у  Попугая  выбор.  Либо  популярность,  либо  кушать.  Любовь, даже пляжная, приходит  и  уходит,  а  кушать  хочется  всегда.  Нас — баб  надо  в узде  держать.  Заносит  нас  от  популярности.  А  вовремя  остано-виться  не  у  всех  мозгов хватает.

    - Хорошо  Натану  Львовичу.  Его  жена  совсем  без  образо-вания.-вздыхаю  я.

    - Кстати,  как  Элеонора  Марковна?- Мишка  всегда  отличае-тся  повышенной  любознательностью.

    - Нормально.- давлю  окурок  в  пепельнице.- В  Армавир  собралась,  если  в  Лазаревском  не случится  в  ближайшее  время  пара  миллионов.

    - Серьёзно?- удивляется  Мишка.

    Киваю.

    - Дурдом!- цитирует  меня  Милка.

    - Что  имеем.

    Бригадный  Дом  Отдыха  локомотивных  бригад  депо  Кара-сусарай.  Постоянное  броуновское  движение.  Кто-то  приезжа-ет,  кого-то  уже  вызвали  ехать.  Идут  в  столовую,  сами  гото-вят  еду,  курят  перед  сном.  На  этот  раз  я  приехал  первым  и  суп  наш.  Успели  к  приезду  Игоря.  Сидим  за  столом.

    - Валька — неплохая  баба.  Дура,  правда,  но  их надо  воспи-тывать.- с  апломбом  женатого человека  выдаёт  мой  друг. - Мозги  Светке  прогрызла  тобой.  Будет  верной,  а  деревенские хорошие  хозяйки.  Поверь  мне.

    Верю  и  удивляюсь.

    - На  неё  желающих  нет?

    - Ещё  как  есть.  Нормальных  нет.

    - Найдёт.  Она  деваха  пробивная.

    Второй  человек  говорит мне, что женщин надо  воспитывать  под  себя.  Интересная  мысль.  Надо  запомнить.  Почему-то  меня  Валентина  не  интересует,  чтобы  ах!  Но  в  памяти  де-лаю  зарубку  на всякий  случай.  В  жизни  всякое  случается.  Разово  можно  и  с  антисемиткой,  когда  прижмёт.

    Опять  осень.  Серо  и  дожди.  Очередной  отпуск.  На  душе  пакостно. Звонок  в  дверь.  Иду  открывать.  Мишка  с  какой-то  коренастенькой,  рыженькой,  непонятненькой.  Одета  по  миш-киному  вкусу.  Скорее  всего  он  и  одевал.  Стреляет  глазками  по сторонам.  Такое  ощущение,  что  я  её  где-то  видел.

    - Познакомься.  Это  Наташа.  Наташа,  это  Захар.

    - Очень  приятно.

    Руки  мне  не  протягивает,  я  не  подаю.

    - Зовите  меня  Ната.  Это  родственное  Натану.  У  меня  древнееврейские  корни. Дальше  идёт  сплошная  галиматья.  Оказывается  Ната  произошла  не  из  ребра  Адама, а  из  коле-на  Авраама.  В  таком  случае  у  Авраама  был  страшный  арт-рит  и  подагра.  Слушаю  всё  это,  а  в  голове  одна  мысль — не  дай  Бог  сейчас  заглянет  Милка!  Увидит  весь  этот   цирк  на конной  тяге.  Позор!  Где  Мишка  откопал  эту  лахудру?  Вдруг  картинка  становится  чёткой. Адмиральские  пляжи,  второй  день  свадьбы,  моя  попутчица  в  город.  Вот  оно!

    - Пишете  сценарии?

    - Да...

    Узнала.  Скукожилась,  подобралась  на  стуле.

    - Я...

    - Это  уже  неважно.

    - Вы  знакомы?-удивляется  Мишка.

    - Ещё  как!

    - Я...

    - Я  тебе  должен  сообщить,  как  другу  и  заинтересован-ному  лицу.

    - Миша,  не  надо  так  торжественно.

    - Мы — я  и  Мила  завтра  официально  разводимся.

    Хорошо  чайный  чашки  я  поставил  на  стол.  Горячий  чайник  ещё  не  взял  в  руку.  Задаю  идиотский  вопрос.  

    - В  котором  часу?

    - Договорились  в  девять  у  ЗАГСа.

    - Что  твои  родители?

    С  родителями  как-то  не  пошло.

    - Мы  уезжаем.

    - Кто?

    - Мы  с  Натой.

    - Для  на  хрена?

    - Начнём  новую  жизнь.

    - Далеко?

    - На  БАМе  в  Тынде.

    - Шикарно.  Будешь  строить  дорогу?

    - Ремонтировать  обувь.

    Прикидываю,  что  Михаил  Вениаминович  на  этот  раз  оче-нь прав.  С  ненавязчивым советским  сервисом  там  совсем  плохо,  а  тут  товарищ  Бендерский  со  своей  сапожной  лапой.

    Мишка  с  пассией  засиживаться  не  собирались.  Улучив  минутку  он  спрашивает.

    - Ну  как  тебе  она?

    - Честно?

    - Конечно.

    - Тебе  жить.

    - Значит,  не  воспринимаешь...- расстроился  Мишка.- Знае-шь  Милка — замечательный  человек  и  красивая  женщина.  Просто...  не  моя.

    - У  каждого  свой  вкус.

    - И  она  тебя  любит.

    Машу  рукой.

    - Захар,  ну,  я-то  знаю.

    Ночь  не  спал.  Ворочался,  вставал,  курил,  ложился,  опять  смотрел  в  потолок.  Утро  встретил  мятым,  но  с  принятым  решением.  

    Достать  рано  утром  в  полумиллионном  провинциальном  городе  охапку  пурпурных  роз — большая  проблема.  Приш-лось  звонить  папе.  Он  не  спросил  о  причине  пожара,  но  через  час  на  заднем  сиденье  у  меня  лежал  громадный  бу-кет.  Времени  оставалось  в  обрез.  Я  успел.

   Первым  появился  Бендерский  со  своей  лахудрой.  Древняя  индейка  явно  нервничает.  Зыркает  по  сторонам,  топчется  на  месте,  что-то  выговаривает  Мишке.  С  таким  приобретением его  поздравить  нельзя.  Впрочем,  каждому  своё.  Так  написа-но  в  библии. На  такси  подъехала  Милка.  Даже  в  такой  се-рый  денёк  с  низким  свинцофиолетовым  небом  и реальнос-тью  близкого,  затяжного  дождя,  когда  вообще  не  хочется  вылезать  из  постели,  вся  какая-то  весенняя,  летящая.  Древ-няя  индейка попёрлась  с  ними.  Правильно.  Вдруг  передума-ют.  Весь  БАМ  накроется  большим  медным тазом.  Не  успе-ли.  Стройка  века  будет  продолжаться.  Рыжая  сияет  от  счас-тья  всё  тем  же  тазом. Мишка  быстро  куда-то  потащил  свою  судьбу.  Лихо  торможу  около  Милки.

    - Ехать  подано,  королева! - открываю  перед  ней  дверь  и  насколько  могу  галантен.  Вручаю  розы.

    - Боже,  как  торжественно.  Не  думала,  что  мой  развод  так  важен.- смеётся  Милка.

    - Ещё  как!-и  всё.  Рублю  от  волнения  с  плеча.  Вдруг  отка-жет?  Золотая  Рыбка  может всякое.  Уедет  к  папе  в  Баку.  Красивый,  большой  город.  Там  умеют  ценить  красивых,  ум-ных  женщин - Милена,  выходи  за  меня  замуж!

    - Ты  серьёзно?

    - Д-да!- Господи  да  меня  никогда  в  жизни  так  не  трясло.  А  ладони  все  мокрые.  Ну!

    - Поехали.

    Вот  и  всё!  Внутри  что-то  рухнуло  и  стало  пусто  и  безра-злично.

    - Куда?

    - Вить  гнездо,  любимый.

    - Орлиное  гнездо!- отпускаю  руль,  откидываюсь  на  спинку  сиденья,  закрываю  глаза.  На-до  успокоится.  А  Милка  торо-пит.

    - Поехали,  поехали  за  чемоданами.  На  работу  ещё  надо.


    Большой Тель-Авив 2016г.

       


Автор: на

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Подписаться на: Комментарии к сообщению (Atom)