Михаил В. Гольд.

                                     Перед отпуском.

        Новая  водка.  Народ  назвал  «Андроповкой».  И  полюбил  Юрия  Владимировича  ещё  больше.  Со  страшной  силой.  Ре-шил,  что  в  свободной  продаже  ожидается  мясо  и  колбаса.

    Как  это  у  Мельникова  по  мотивам  Вампилова?  «Отпуск  в  сентябре».  Не  про  нас.  Широким  массам  советского  народа  душевные  метания — ну  их  на  фиг!  Печорина  заклеймила  ещё  в  очень  средней  школе  советская  педагогика  позором  и  нехорошими  словами.  С  ноля  часов  завтра — я  в  отпуске.  В  сентябре.  Помощника  уже  забрали.  Из  графика  кишнули.  Конечно,  могут  вызвать  на  резерв  или  нарисуется  какой-ни-будь  бесхозный,  как  уличный  кот  с  помойки.  В  одно  лицо  я  не  обкатан.  Подумаешь!  Мы  немцев  пережили,  мы  и  это  переживём.

    Сплю  сладко,  нежно  обнимаю  подушку.  Больше  некого.  У  жены  сегодня  шесть  часов,  педсовет,  дома  хоть  шаром   по-кати  и  ребёнок  совсем  от  рук  отбился.  Правда,  голова  не  болит.  Это  радует.  Я — сексуальный  маньяк  и  могу  идти  куда  хочу  со  своими  претензиями.  Даже  к  б....м,  но  только  не  к  лучшей  подруге  Татьяне.  Танька,  хоть  и  есть  это  са-мое  б...ь,  но  своя,  и  не  умет  половины  того,  что  в  нашем  арсенале.  Терять  квалификацию  жена  себе  не  позволит.

    В  пять  часов  сознание  протаранил  телефонный  звонок.

    - Ямпольски-ий!-заныла  трубка  голосом  нарядчицы  Нади  Ведерниковой  или  Божьего  Наказания.  Абсолютное  отсутс-твие  мыслительного  аппарата.  Где  она  была,  когда  Бог  моз-ги  раздавал?  Со  всем  остальным  тоже  хреново  и  ноги  кри-вые.

    - На  шесть  утра  явка  под  хозработы.

    - По  узлу?

    Не  знает.  Ну  и  хрен  по  ней!  Если  опять  что-нибудь  натворила,  дёргать  меня  можно  только  через  двенадцать  ча-сов  при  большом  желании  насрать  в  душу.  Пожалуйста.  Я  не  злопамятный.  Записываю.  Земля  круглая,  Жизнь  длинная,  как  рельс.  В  самый  неподходящий  момент  загляну  в  божес-кую  книжицу.  Я — сволочь  необъятная.

    - Деньги  есть?-не  открывая  глаз,  спрашивает  жена.

    - Угу.

    - Когда  вернёшься?

    - По  идее  после  восемнадцати.  А  там,  как  карта  ляжет.

    - За  тобой  выехали?

    - Сам  на  нашей.

    - Целую.

    - Взаимно.

    Всё,  спим  дальше.

    Дежурный  по  депо — великий  пофигист  Николаевский.  У  него  всё  ясно  и  понятно.  Дай  сигарету  и  слушай.  Работы  на  разъезде  «Тридцатый  километр».  Мне  дают  любимый  1536  и  помощника  Шульмана.

    - Этот  откуда?

    - Николаевский  пожимает  плечами.

    - Из-под  кого?

    - Вася  Тресковая  Печень.

    - Сам  где?

    - Тёщу  хоронит.

    Всё-таки  добился  своего.  Молодец.  А  кому  сейчас  легко?  Медкомиссия,  магазин,  подпись  дежурного  по  депо,  печать  в  маршруте.  Помощника  машиниста  не  наблюдаю.  Прини-маю  машину.  Вставил  ленту,  писцы.  Можно  запускаться  и  выезжать.  Ау!!!  Где  мы?

    По  направлению  к  канаве  движется  грузинская  кепка-аэро-дром.  Сама.  Из-под  неё  только  ботинки.  Начинается  возня  у  локомотива.  Выглядываю  в  окно.  Принимается  экипаж.  Смотрю  на  время.  Пять  минут  ещё  есть.  Пусть  играется.  Наконец  дверь  кабины  открывается.  Образцово  показатель-ная  внешность.  Мелкорослый,  худой  до  состояния  гастроно-мовской  курицы,  кучерявый  брюнет  в  усах.  Нос — бакла-жан.  Размером,  формой,  цветом.  В  глазах  вся  скорбь  иудей-ского  народа,  топающего  за  Моисеем.  Кепка  держится  на  ушах  и  носу.  Где-то  мой  ровесник.  По-моему,  шлепер.

    - И  здрассе.- вздыхает  он.

    - И  вам  не  хворать.  Топливо,  воду,  масло,  пожалуйста.

    - Уже.- опять  вздох.  

    Выдаёт  в  тоннаже.  Намерял  килограммов  на  двести  боль-ше,  чем  я.

    - Как  вас  зовут?

    - Борис.

    - Переодеваться  будете?

    - Уже.

    - Почему  вы  всё  время  вздыхаете?

    - А  шо  делать?

    Тоже  правильно.  Ладно,  поехали.  Под  кепкой  у  нас  соли-дная  танцверанда  блестит.  В  работе  разбирается.  Уже  плюс.  Доедем.

    На  станции  ждёт  эшелон.  Пассажирская  дрезина,  платфор-ма  с  десятком  рельсов,  матриса  с  маленьким  краном.  И  на-чальник  ПЧ  с  коллективом.  Кроме  этих  неприятностей  ещё  ограничение  по  скорости — пятьдесят  километров.  С  ума  усраться  от  счастья!  Ехать  мне  не  переехать.  Тащиться  так  двести  двадцать  километров.

    В  кабине  гость — старший  мастер  путейцев.  Мне  доверяе-тся  страшная  тайна.  Таки  у  нас случилось.  Скажите  такое  счастье.  У  начальника  ПЧ  юбилей.  Неважно  какой.  Главное — можно.  Эти  работы  нам  и  на  хрен  не  сдались.  Едем  за-купаться  в  колхоз  «Россия».  Пока  будем  закупаться,  прове-рят  рельсовый  стратегический  запас  на  случай  войны,  что  у  станции.  Десяток  рельсов  в  штабеле.   Высказываю  сомне-ния,  что  с  такой  скоростью  мы  уложимся  в  двенадцать  ра-бочих  часов.  Меня  успокоили  и  даже  предложили  войти  в  дело  на  десятку.  Я  вошёл  на  две.  Национальная  черта.

    О  колхозе  «Россия»  и  его  председателе  по  городам  и  ве-сям  ходят  легенды.  То  ли  Абрам  Борисович  или  Борис  Аб-рамович.    Положил  большой  и  толстый  на  партию,  которая  рулит.  То  есть  даже  обком  не  вмешивается.  О  райкоме  и  говорить  нечего.  Стучатся  в  дверь  и  скребутся  подошвами  о  коврик.  Западное  агропроизводство,  со  всеми  вытекаю-щими.  Может  быть.  На  территории  его  искоренили  пьянст-во.  Бреехня!

    На  тридцатом  километре  густая  тишина.  Только  каждые  четверть  часа  летят  туда,  сюда  поезда.  Локомотивы  свистят  турбонадувом,  как  реактивные  истребители.  Загнали  на  ве-тку  у  какого-то  странного  строения.  То  ли  малюсенькая  кошара  или  большой  курятник.

    - Борис,  размяться  не  желаете?

    - Я  цикл  сделаю.

    Киваю.  Чтобы  помощник  сам  вызвался  убирать  тепловоз?  По  нынешним  временам  роскошь.

    - Только  затяните  ручник.

    Я  любопытен,  как  шкодливый  кот.  Дверь  в  воротах  отк-рыта.  Засунул  туда  нос.  Малярные  краски  в  баночках  и  кру-жках,  бочках  и  канистрах.  Начатые  и  готовые  плакаты,  па-но.  Очень  монументальный  Ленин  в  пальто.  Призывающие,  предупреждающие,  мобилизующие.  Лозунги.  У  нас  в  депо  тоже  есть  свой  рембрант.  В  постоянном  творческом  поиске,  где  взять.  На  плакате  умудрился  изобразить  женщину  с  дву-мя  левыми  руками.  Если  это  руки.  Родина-мать.  Или  мать  её!  Вообще-то  специалист  по  телевизорам.  Но  пьющий.  По-этому  талант.  Пошёл  в  художники.

    Здесь  чувствуется  что-то  другое.  Я  не  специалист,  но...  Что-то  даже  в  этой  агитации  есть.  Станок  для  резки  пено-пласта.  Ещё  дверь.  Постучал.

    - Входите!

    Вошёл.  Я  не  бывал  в  мансардах  Монматра  и  мастерских  московских  знаменитостей.  Монстров  советского  искусства.  Наверное,  так  оно  должно  выглядеть.  Настроение — весна.  Всё  красиво.  Пейзажи,  портреты.  И  пахнет  вкусно.  Мольбе-рт  сложной  конструкции.  Механическая  система  на  колёси-ках.  Треноги,  этюдник.  Картины,  картины,  картины.  Написа-ны  широко,  красиво,  мощно.  Кажется — подошёл  художник  и  парой  мазков  создал  прекрасный  мир.  С  холстов  выплёс-кивается  какой-то  заряд  положительных  эмоций,  счастья.  Хозяин  среди  всего  кажется  маленьким,  но  очень  на  своём  месте.  И  улыбка  хорошая,  открытая.

    Я  замялся,  охренев,  переступая  на  месте  с  ноги  на  ногу.

    - Заходите.

    - Да  вроде  уже...  Здравствуйте.

    - Здравствуйте.  Вы  кто?

    Начинаю  длинно  и  ненужно  объяснять  про  хозработы  и  что  я  такое...

    - Хотите  посмотреть?

    - Да...  в  общем-то...  очень!

    - Проходите,  не  стесняйтесь.  Я  обедаю.  Присоединяйтесь.  Всё  своё.

    - Спасибо.  Я  не  голоден.  Вы  профессионал?

    Глупый  вопрос.  Профессионал.  Ещё  какой!  Настоящий!

    - Красиво.  У  нас  в  депо  тоже  есть  художник.  Только  рисовать  не  умеет.

    - Художник — не  профессия.

   -  А  что?

    - Образ  жизни.  Судьба.  Я  и  однокурсница  окончили  орло-вское  училище  с  отличием.  Из  Москвы  приезжал  очень  из-вестный  художник.  В  званиях,  наградах,  должностях.  Долго  смотрел  наши  работы.  Приглашал  поступать  в  институт.  Обещал  всяческую  поддержку.

    - И  вы  не  поехали?!-ахнул  я.

    - Собирался.  В  это  время  в  училище  зашёл  Абрам  Бори-сович.

    - Простите,  кто?

    - Наш  председатель.  Предложил  место  художника-реклами-ста  в  колхозе  «Россия».  Двести  рублей  оклад,  дом  со  всеми  удобствами,  всё  прочее  положенное  члену  колхоза-миллионе-ра.  юг,  море. 

    - И  вы  поехали?

    - Поехал.  Жена  беременна.

    - А  Москва,  институт?

    - Однокурсница  туда  не  поступила.

    - Та  самая?  Не  была  готова?

    - Была.

    - А  тот  художник,  что  звал?  Почему  не  помог?

    Он  опять  улыбнулся.  Манерой  общаться  напоминает  батю-шку  какой-нибудь  сельской  церквушки,  затерянной  на  прос-торах  России.  Спокойно,  мягко,  обстоятельно.

    - То  было  в  Орле.  В  Москве — совсем  другое.  Провинциа-лка,  прорвавшаяся  в  простенькое,  молодое  художественное  училище,  может  в  столице  соперничать  с  дочерьми  Юлиана  Семёнова — отца  Штирлица  и  Юрия  Бондарева,  написавше-го  «Горячий  снег»,  «Батальоны просят  огня»,  сценарий  «Ос-вобождения»?  Пусть  она  во  сто  раз  способней  их.  Тот  мэтр  про  нас  давно  забыл.  Ну  сказал  и  сказал.  Мало  ли  чего  им  приходится  говорить.

    - Как  же  так?!

    - Знаете  анекдот  про  сына  генерала?  

    - Который  не  будет  маршалом  из-за  ребёнка  маршала?  Старый  анекдот.

    - Но  жизненный.  Не  находите?-спросил  очень  спокойно  художник.

    - Тогда  всё  напрасно.  Кто  такую  красоту  увидит?

    - Готовлю  выставку  в  нашем  ДК.  Потом  мы  открываем  фирменный  универсам  в  Москве На  Красной  Пресне.  Там  будет  дегустационный  зал.  Выставка  переедет  туда  на  от-крытие.  И,  наверное,  останется  на  постоянной  основе.

    - Среди  колбас  и  сыров?  Не  обидно?- почему-то  сейчас  понял  безвыходность  ситуации,  в  которую  попал  этот несом-ненно  талантливый  человек.  Просто  представил  себе,  как  мимо  дегустационного  зала  будет  пробегать  снобствующее,  всё  на  понтах  столичное  население.  Безразлично  окидывая  взглядом  зал.  Ничего  новенького  не  выбросили?  А-а...  кар-тинки...  Стало  как-то  не  по  себе.  Даже  обидно.

    - Я  знаю,  что  я  что-то  знаю.  Этого  достаточно.  Надо  жи-ть  в  гармонии  с  собой.

    Очень  хотелось  поговорить  с  человеком,  что-то  знающим  про  гармонию.  Осторожный  стук  в  дверь.

    - Я  очень  извиняюсь.

    - Зовут,  Борис?

    - Вас  хотят  на  рации.

    Вот  и  всё.  Я  пишу  вам  с  вокзала.

    Домой  попадаю  около  восьми  вечера  с мешком  деликатес-ных  мясокопчёностей.  Даже  не  подозревал,  что  на  двадцать  рублей  можно  так  отовариться дефицитом.  Жена  выглядыва-ет  из  кухни  с  длинным  кухонным  ножом  наизготовку.

    - В  отпуске?

    - С  ноля  часов.  Уже  расписался.

    - Я  пальто  купила.  Ничего?  Химоза  продала.  Муж  привёз  итальянское,  а  на  её  русскую  задницу  не  налазит.  Лайка.  У  тебя  шестого  зарплата.- будто  у  нас  денег  нет.  Для  этого  не  живу  дома.  Мотаюсь  в  поездах.

    - В  полторашку  уложилась?  Считай  подарком  к  новому  учебному  году.

    - Я  потом  померю.

    - Куда  я  денусь. 

    Дверь  в  гостиную  закрыта.  Ребёнок  лежит  на  паласе  в  полной  боевой  готовности.  На  кудряшках  надета  кастрюлька  в  руках  немецкий  пулемёт,  купленный    прошлым  отпуском  в  московском  Детском  Мире.  Ну,  захотела  она  его.  Позиция  выбрана  правильно.  Пятки  прижаты  к  земле  смотрят  друг  на  друга.  Сошки  утоплены  в  паласе.  У  немецкой  игрушки  страшный  треск  настоящего  пулемёта.

    - Мой  папаська! - издаёт  победный  клич  ребёнок  и  момен-тально  оказывается  у  меня  на  руках.

    В  комнату  заходит  жена.  В  новом  пальто.  Раньше  считал,  что  попензон  моей  благоверной  самое  то.  Оказывается  есть  больше.  Извращение.

    - Она  наказана.  Я  хотела  поставить  её  в  угол.

    - Очень  педагогично.

    - Ты  знаешь  за  что?

    - Даже,  если  не  хочу  знать,  скажешь.

    - Она  ругается  матом.

    - Мы  не  живём  в  безвоздушном  пространстве.  Надо  объя-снять,  а  не  наказывать.

    Испортил  всё  ребёнок.

    - Ты  убитая!- победно  закричала  дочь,  чувствуя  себя  на  моих  руках  в  безопасности.

    - Я  те  сейчас  дам  убитую!

    Пришлось  вмешаться  и  узнать,  что  очень  хорошо.  Теперь  пятьдесят  календарных  дней  только  я  буду  заниматься  ребё-нком  и  никаких  бильярдов,  рыбалок,  гаражей.  Потом выслу-шал  отчёт  о  педагогической  светской  жизни.  Кто  во-от  на  такую  задницу  натянул  вот  такусенькую  мини  юбку.  Кто  намазалась,  как  Дуня  с  трудоднями,  зелёными  тенями.  А  у  кого  во-от  такенные  сиськи.  Жуть!  Заодно  оценил  пальто.

    - Мне  сегодня  человек  сказал,  что  надо  жить  в  согласии  с  собой.

    - Он  в  согласии?

    - Судя  по  тому,  что  я  видел — да.

    - И  ты  живи.

    - Как?

    - Регулярно.- вздыхает  завуч  средней  школы  № 28 - Чай  допил?  Помой  посуду.  Я  без  ног.

       Большой Тель-Авив. Октябрь 2017 год.