Михаил В. Гольд

Михаил В Гольд.

КЛАДОИСКАТЕЛИ СО ТОВАРИЩИ

Человечество делится на две неравные части. Одни прячут всякие богатства, каковыми, по их мнению, считаются разные вещи. При этом часто забывают, куда засунули ценностей на ку-чу миллионов в разной валюте, разных времён, государств и на-родов. Для этого вовсе не надо доживать до склероза. В основ-ном не доживали. Другие ищут, если повезёт, находят. Чаще — нет. Это тянется так долго, что история потеряла имя того, кто первым взялся за лопату. Всё идёт не прерываясь на глобальные катаклизмы, семейные ссоры и прочие мелкие неприятности. Список не найденного так широк, что любителям хватит ещё на пару столетий копаться на грядке. Ищут клады Моргана, Ван Дейка и Джона Сильвера. Интересуются паровым фрегатом вёзшим жалование союзным войскам, осадившим Севастополь. Так как войска — дети разных народов, то понимали один вид денег — золото. Которое и было в крепких дубовых бочках в виде золотых дублонов и гиней. Фрегат погиб в жесточайший шторм на подходе к Балаклаве. Некоторые фирмы заинтересова-ны в подъёме «Титаника». В списках первых пассажиров лайне-ра были баснословно богатые люди, а на судне имелись шикар-ные немецкие сейфы из крупповской бронированной стали. К тому же бриллианты не поддаются корозии. Где-то роют песок пустыни и обследуют пещеры в поисках сокровищ эмира бухар-ского, кто-то уверен в успешном поиске библиотеки Иоана Гроз-ного и прочая, и прочая, и прочая...

Скифское золото стоит отдельно в списке этих романтически-исторических легенд. Хотя бы потому, что малую толику его мо-жно увидеть в питерском Эрмитаже. Жители северного причер-номорья на приусадебных огородах после дождя или полевых работ частенько находят то золотую монетку, то ещё что-нибудь интересненькое. Бывает рыбаки выберут в трале вместе с тюль-кой целую амфору. То есть скифское золото не досужие ребячьи рассказы-выдумки. Оно, действительно, существует, где-то ле-жит, дожидаясь своего часа.

Начало двадцатого века в российском причерноморье ознаме-новалось невиданной вспышкой кладоискательства. По мощи и силе взрыв сей сопоставим с золотой лихорадкой Клондайка и освоением дикого Запада США. Аферисты, авантюристы, карты местности с наиболее богатыми курганами, роковые красавицы, карточные шулера в вокзальных ресторанах и неопознанные трупы. С той лишь разницей, что американцы соорудили на зо-лотой лихорадке собственную историю, Голливуд и миллиарды долларов от вестернов. Российская империя лениво дремала на своих необъятных просторах, сонно ворочаясь, когда её трево-жили из вне войнами или изнутри бунтами. Она и так слишком часто попадала в истории. Воспоминания о славных временах остались в устном народном эпосе и романах с бесконечными продолжениями. Авторы коих скрывались под звучно-романти-ческими псевдонимами столь любимыми российской глубинкой. Пёрлы печатали издатели газет в маленьких приморских город-ках: флегматичные греки, темпераментные итальянцы, взрыв-ные турки, хитрые хохлы. За полёт фантазии платили оскорби-тельно мало, но и Ричард Голландский далеко не Лев Толстой.

Российская империя.

Полуостров Крым

Керчь-Еникальское градоначальство

1902 год

На восточной оконечности Керченского полуострова в самом узком месте пролива, стоит старая турецкая крепость Еникале. Некогда грозное фортификационное сооружение, запиравшее проход из Чёрного моря в Азовское и назад давно потеряло стра-тегическое значение. Стены бастионов и фортов потемнели от господствующих ветров и солённых штормовых брызг, поросли мхом и кое-где вьюнком. Однако, для всякого случая держат в крепости батарею старых орудий, обслуживаемую ротой артил-леристов. Господа офицеры приезжают к занятиям из Керчи. Фе-льдфебель квартирует при казарме.

Под самыми стенами пристроился рыбацкий посёлок с одно-имённым названием. Жизнь в нём тишайшая на сколько может быть спокойной жизнь у людей, накрепко связанных судьбой с морем. Стихия не регулярно, но и не редко берёт свою дань. От-плачут, отпоют в церкви, отопьют в местном трактире, а на зав-тра опять в море. Пьяные драки в расчёт не принимались.

В маленьком домике о четыре комнаты с сенями и кухней, при обязательном палисадничке с диким виноградом, вьющимся по белённым мелом стенам коротает свои дни Капиталина Аполли-нариевна Ковалёва — вдова каботажного капитана РОПИТа бес-славно окончившего свои дни в Таганроге с перепою. Происхо-дить Капиталина Аполлинариевна имеет из дворян Самарской губернии. Род разорился лет сто назад из-за прадедушкиной лю-бви к радостям жизни, доступным в те времена. С тех пор пред-ки её балансировали на узкой грани приличной бедности и вуль-гарной нищеты. Старшая сестра Катюша удачно вышла замуж за человека много старше её, бездетного вдовца, однако очень сос-тоятельного, в больших чинах при орденах и отличиях. Капочка же против сердечка своего не пошла, венчалась по любви. Вдо-веет осьмой уж годик, имея от роду двадцать семь полновесных лет да половинку. Живёт, а скорее существует Капочка на весьма скудную пенсию, выплачиваемую ей, по случаю потери корми-

льца и скромную ренту. Нет, сватались к ней и сватаются. Уж больно не дурна Капиталина Аполлинариевна собой и характе-ром пригожа, однако отказывает соискателям и сватам. Будь то местный рыбак или артиллерийский поручик. И сердце к ним не лежит и есть мечта: уехать в Италию — страну солнца, песен и любви. Никто из кандидатов не может обеспечить неаполитанс-ких песен в оригинальном исполнении. Мыкать же нужду лучше в одиночку. В этом Капочка убеждена и, не смотря на кротость нрава, тверда. От незавидного своего материального положения, отчасти из-за провинциальной скуки взяла себе постояльца.

Панас Богданович Нечипоренко появился в Еникале незамет-но и как-то вдруг. Крепкого телосложения и приятной внешнос-ти. Носит потёртую во многих местах студенческую тужурку, украинскую рубаху-вышиванку, брюки, заправленные в высокие офицерские сапоги. Аборигены определили пришельца вечным политическим студентом. По их разумению вечный политичес-кий студент должон иметь чахоточный вид, каторжную худобу, нездоровый румянец на щеках и разговаривать с народом. Гос-подин Нечипоренко, действительно, вечный студент Новорос-сийского университета, юридического факультету и читает кни-ги. Книги всё научные — про всякие древности, что весьма странно для будущего присяжного поверенного. С народом об-щается преимущественно противоположного пола при помощи страстно жгучего томного романса, исполняемого под гитару с кроваво красным бантом на грифе. Одним словом, Нечипоренко не оправдал доверия коллектива. Местные отвергли его вечно политическую суть и иногда приглашают помогать на рыбных столах при засолке улова.

В Еникале Панас Богданович пожаловал из глуши сибирской, где провёл некоторое время в старательской артели местных ке-ржаков. Конечно, там можно разбогатеть, оставив в обмен здо-ровье и годы жизни. Господин Нечипоренко так не согласен. Цель жизни — составить капитал, однако, одним махом и без-болезненно. Панас Богданович оставил университет ради святой цели, принимал участие в нескольких предприятиях, которые благополучно ничего не принесли. В Еникале приехал с опреде-лёнными намерениями.

Неожиданно посёлок, истомившийся в ожидании хоть какой-нибудь завалящей новости, облетело важное сообщение. Капи-талина Аполлинариевна и Панас Богданович сошлись сердцами. Население воспряло духом и стало ждать развития коллизии. Однако, ничего не происходило. Теперь за вечерним чаем, при уютно посапывающем самоваре под непогоду за окном Панас Богданович развивал перед невестой жуткие перспективы.

- Посудите-с сами, дражайшая Капиталина Аполлинариевна. В прошлом годе экспедиция из Петербурга под водительством-с профессора Казакова вскрыла мелекчесменский курган-с. По официальному отчёту-с, имевшему место быть, найдено-с золо-тых и серебряных вещей на сумму в триста тысяч рублей ассиг-нациями-с.

- Ах!!!- приходила в полуобморочное состояние Капочка. Не-чипоренко продолжает нагнетать.

- Таким-с образом-с на восточной оконечности полуострова-с остаётся необследованным-с самый богатый, судя по высоте,

Царский курган-с. По разным оценкам в нём находится драгоце-нностей на сумму-с в миллион рублей золотом-с! Да-с, золотом!

- Ох!!! - всхлипывала бедная Капочка. Её головка ещё не пере-варила сумму ассигнациями, а уже обрушилось что-то неправдо-подобное золотом. - Скажите на милось — сколько же ассигна-циями?

- Много-с! При сём устройство курганов-с весьма простое-с. Проникнуть во внутрь не представляет-с никакого труда-с. Каза-ков вскроет-с сей курган летом. Думаю-с в августе. На предыду-щих курганах он начинал работу именно в сие время-с Мы про-сто обязаны-с опередить профессора!

Далее Панас Богданович, развивал о пагубности такого шага. Пунктом первым шло скромное венчание в местной церкви. Всё добытое в кургане, некоторое время, должно находиться в доме невесты, впоследствии — жены. Придётся малую толику реали-зовать, чтобы оплатить дорожные расходы. Затем фрахтуется шхуна «Святые мученики», часто грузящаяся в Еникале вяленой и солёной рыбой в бочках. Местные знатоки мирового тоннажа считают судно вполне океанским лайнером, ничем не уступаю-щим другим мореходам. «Мученикам» придётся пострадать, огибая Европу, чтобы доставить молодожёнов к берегам туман-ного Альбиона. В стране сэров и пэров Нечипоренко собирает-ся в солидном банке обменять весь этот хлам на вполне совре-менные фунты, которые стерлинги. Далее можно прикупить у какого-нибудь лорда-пера родовой замок на скале, под которой бьётся о камни прибой.

До этого пункта Капочка вполне согласна с программой ми-нимум, однако тут её кроткая душа взбунтовалась до полного протеста и неприятия действительности. Не желает английского прибоя от какого-то лорда. Лучше маленькая вилла от итальян-ского графа. Правда, она не знает есть ли там прибой, хотя кам-ней, не считано. Нечипоренко мгновенно согласился. Надо сни-сходить до маленьких женских слабостей. И вилла тут же прио-бретена в довесок к замку. Далее разногласий нет. Последующие пункты включают в себя посещение Парижа и прочих европейс-ких закоулков, сафари в Африке, путешествие по Нилу, обзорная экскурсия на слонах по Индии, там же охота на бенгалского ти-гра пешком, обозрение североамериканских Соединённых Шта-тов с воздушного шара. На чём культурная программа, собстве-нно, иссякала, хотя денег ещё остаётся три мешка и коробка из-под обуви.

Экспедицию назначили на третью декаду июня и начали ак-тивно готовиться к ней. Пользуясь старательским опытом Нечи-поренко закупал инвентарь и оборудование. Всё складируется в сенях. Дровеннику Панас Богданович почему-то не доверял Ско-ро стало тесно от шанцевого инструмента, палатки, фляги и фляжек, казана, свечей, фонаря «летучая мышь», шведских спи-чек, консервов.

Неожиданно возникло естественное, труднопреодолимое пре-пятствие. В одно чудесное утро, не предвещающее ни бед, ни гроз, в первых числах июня на пороге дома появился детинушка с лицом, усеянным юношескими прыщами, лапищами, далеко высовывающимися из рукавов гимназической гимнастёрки. На торчащих во все стороны волосьях цвета сухой соломы блином

сидит картуз с затейливо изломанным гербом сызранской мужс-кой гимназии № 1.

Невооружённым глазом, не прибегая к учению Дарвина с его видами и подвидами, работам Ламброзо ясно, что сие вполне сформировавшийся оболтус, второгодник выпускного класса. Рядом с оболтусом стоит парусиновый чемодан, который двух мнений не оставляет — его владелец прибыл на всё лето. В пра-вой лапище явление держит почтовый конверт. При этом счаст-ливо улыбается до последней возможности растяжения лицевых мускулов.

Увидев столь колоритную личность, Панас Богданович загру-стил, почувствовав в оболтусе некую угрозу экспедиции и счас-тливому будущему после неё. Капиталина же Аполлинариевна узнала из письма адресованного ей, что родная сестрица посы-лает своего сына Петю, который Сперанский, на всё лето под надзор любимой Капочки.

Между тем, оболтус Сперанский пал жертвой реакционного, антинародного режима, царившего в самодержавной России.

Сызрань.

Лирическим майским вечером, когда так хорошо влюбляться в гимназисток выпускного класса. Действительный статский со-ветник Аристарх Петрович Сперанский отужинал осетриной с хреном, холодной телятиной и ветчинкой, пропустил под это святое дело рюмашку смирновской настоянной на лимоне с ма-линой, переоделся в уютный домашний халат и устроился на диване кабинета с газетой и папиросой высшего разбора фабри-ки Стамболи, ароматного крымского дюбека.

В сей чудесный для всего живого момент к особняку на Дво-рянской подкатил в коляске градоначальник, одетый по всей фо-рме, с кожаной папкой «к докладу» подмышкой. Очень вежливо попросил аудиенции у его превосходительства. Времечко-то да-вно не присутственное.

Аристарх Петрович в недрах души большой либерал в вопро-сах внешней политики. Терпеть не может, когда прислуга назы-вает барином, обожает домашний уют, Масленицу и ест на кух-не деревянной ложкой простонародное блюдо — гречневую ка-шу с молоком. На поверхности и внешне Сперанский — шта-тский генерал, монархист до мозга костей, который за веру, царя и отечество. Одним словом, взвейтесь соколы орлами.

- Проси, проси,- с эдаким лёгким раздражением бросил гор-ничной и со вздохом перебрался за письменный стол. «Ябедни-чать и сплетничать пришёл. По делу мог в присутствии доло-житься,»- подумал Аристарх Петрович.

Чиновник тенью скользнул в кабинет.

- Ну-с, слушаю,- действительный статский советник неожи-данно забыл имя, отчество градоначальника. «Ах, как дурно-с, стыдно-то как!»- бушевал на самом дне души совсем распоя-савшийся либерал в вопросах внешней политики.

- Приношу-с свои извинения, что потревожил ваше превосхо-дительство в столь неурочное-с время. Однако, обстоятельства дела-с столь важны-с, что нетерпят отлагательства.

- Слушаю, слушаю,- стал пуще раздражаться Сперанский от-бивая по столешнице стола пенсне ритм одному ему известной мелодии.

- Второго дня пристав Севрюгов с городовыми Пургой и Кня-зевым вершил обход-с поднадзорной территории. В заведении

мещанина Ящикова обнаружена группа гимназистов-с, в оной находился сын-с, вашего превосходительство Пётр Аристархо-вич пребывал в комнате с девицей Люси. Все задержаны-с и препровождены в околоток, о чём составлен-с настоящий про-токол,- градоначальник достал из папки лист и, несколько про-гнувшись в пояснице, ласково положил на стол.

- Что?- наше превосходительство ничего не понял. Слушал невнимательно, ждал знакомых фамилий людей весомых в об-ществе, пикантных подробностей, а тут Петька. Аристарх Пет-рович поступил, как поступает в таковых случаях, когда не ула-вливает сути дела. Начинает читать бумаги. Ежели опять ни хре-наськи не понимает, то просто похерит дело, приказав сдать в архив.

Пока действительный статский советник, водрузив пенсне на переносицу, читал, градоначальник тихо маялся. Все знают Спе-ранского. О его крутом нраве известно и в столичных канцеля-риях, где откровенно побаиваются его превосходительства. Сам чиновник не последнего класса, лицо заметное в городе, градо-начальник чувствует, как мокреет подмышками и капля с затыл-ка предательски сползает за воротник. Он успел трижды пожа-леть, что не положил протокол под сукно.

На сей раз было понятно о чём идёт речь. Заведение оказалось обычным публичным домом, девица Люси — Агафья Иванова Прохорова из крестьян Тамбовской губернии, соответственно, проститутка.

Сперанский кончил читать, брезгливо отбросил лист и начал опять отбивать пенсне ритм неизвестной мелодии. В кабинете повисла тяжёлая тишина. Её нарушил хозяин кабинета самым неожиданным для градоначальника образом.

- Садитесь, садитесь, Иван Митрофанович. В ногах правды нет,- неожиданно вспомнил имя, отчество градоначальника Ари-старх Петрович.- Как дома, жена, детишки? Здоровы ли, не бо-леют?

- Покорнейше благодарю! Все здоровы-с слава Богу, - градона-чальник перекрестился. К ревностно верующим себя не относит. В церковь ходит по большим праздникам, однако сейчас посчи-тал не лишним осенить себя крестным знаменем.

- Это хорошо... даже очень-с,..- было видно, что от состояние здоровья семейства градоначальника действительному статско-му советнику Сперанскому ни холодно, ни жарко. Брезгливо щё-лкнул пенсне по бумаге.- Иван Митрофанович, сие попало вам из части?

- Никак нет! Севрюгов самолично-с доложился.

- Не дурак, весьма не дурак...

- Очень точно-с изволили заметить, ваше превосходительство. Совсем не дурак-с,- чиновник не добавил, что пристав по совме-стительству ещё его родственник. Седьмая вода на киселе.

- Куда его перевести с повышением решите сами. Что до го-родовых...

- Будут молчать. Да и фамилии им не известны-с, - тут градон-ачальник слукавил. В удалой компании был и его сын Васька, который отведав берёзовойкаши от щедрой отцовской длани, си-дит дома под арестом.

- Весьма не дурно. Придумайте за что им дать наградные. Что же, Иван Митрофанович, за Богом молитва, за царём служба не

пропадёт. У вас, кажется, давно не было производства в классе?

Градоначальник покидал особняк на Дворянской окрылённый, а Сперанский посидел некоторое время в тяжёлой задумчивости. Размышлял действительный статский советник о судьбах отече-ства, когда оно попадётся в ручоночки петек. Велел крикнуть сына. Вечер начавшийся почти любовно, был окончательно ис-порчен.

Петя болеет всеми социально опасными болезнями, свойстве-нными возрасту и времени, в коем сей возраст проживает. Скве-рнословит, тайком курит папиросы, которые таскает из серебря-ного с золотой монограммой портсигара папа, дерётся со слобо-дскими, в числе первых делает всяческие пакости гимназичес-ким педагогам, гоняет голубей, в запрещённое время посещает электротеатр, дурно думает о женщинах, и эти мысли, как стало известно, хотя бы раз, но реализовал на практике. Круг чтения отражает все возрастные пороки. Фенимор Купер, Жюль Верн, Дюма, Конан Дойль, «Приключения Ната Пинкертона», «Пеще-ра Линхвейста», «Приключения знаменитого сыщика Путили-на», «Пираты Карибского моря», «Охотники за черепами».

Аристарх Петрович встретил сына уничижающим взглядом.

- Как сие прикажите трактовать, сударь? - сухо, со сдерживае-мой яростью поинтересовался Сперанский-старший полным со-словного благородства голосом. Вдруг сильно хлопнул ладонью по доставленному протоколу и заорал.- Я вас спрашиваю, мило-стивый государь!!!

От неожиданности милостивый государь обильно и шумно испортил воздух в кабинете. Шумовой эффект и газовая атака не произвела впечатления на папа. Он и не такое видывал. Ариста-рх Петрович никогда сына не драл. Битьё, которое определяет сознание, считает уделом подлого сословия. Предпочитает дейс-твовать голосом. До нынешнего вечера Петя не испытывал всю испепеляющую мощь и силу отцовского гнева. Орал Аристарх Петрович два часа, чем довёл отпрыска до полуобморочного со-стояния. В результате Сперанский Пётр Аристархович поражал-ся в правах на всё лето и на тот же срок ссылается в сырость Вя-тской губернии, в глушь имения, под надзор родного дяди — старшего брата отца. Владимир Петрович Сперанский — гене-рал-лейтенант в отставке, бывший корпусной командир живёт анахоретом в родовом имении. В бытность на службе, офицеры его штаба, ближайшее окружение Владимира Петровича, вели-чали отца-командира не иначе, как Шпицрутеном.

Участь Пети решена. Приговор окончательный и обжалова-нию не подлежит. Екатерине Апполинариевне великими двух-дневными слезами, мигренью и отлучением мужа от его же су-пружеских обязанностей смягчила участь в южную сторону, хотя и в такую же глухомань. Под надзор тётки — младшей се-стры матери. Петя отправился вояжировать к месту вторым классом.

Еникале.

К чести Петра Аристарховича надо заметить, что, несмотря на репрессии, остался на своей идеологической платформе. Испо- ведуемым принципам не изменил. В первый же день по приезду подрался с местными парнями и гордо носил великолепный фи-нгал под левым глазом. Смело потянул папиросы «Кабинетные» фабрики Стамболи из папиросницы полисандрового дерева, принадлежащей Панасу Богдановичу. Быстро и прилежно осво-ил местный сленг, состоящий из смеси русского, украинского, татарского, идиша, чем существенно пополнил набор собствен-ной нецензурщины. Подглядывал за барышнями в купальнях, за девками на камнях. Короче говоря, Петя быстро и качественно вошёл в еникальское общество.

Скобяной склад в сенях не мог не вызвать здорового любо-пытства и нездорового интереса, тем более, что каждый раз, пробираясь сенями, Петя за что-нибудь цеплялся и в конечном итоге порвал себе порты. Нечипоренко мямлил невразумитель-ное, обрывал распросы, но Петя был твёрд и настойчив. В кон-це-концов Капиталина Апполинариевна объяснила, что Панас Богдановичсобирается в археолочески-антропологическую экс-педицию.

- И скальпы будут?!-ахнул оболтус и выразил горячее жела-ние участвовать в деле не корысти ради, а токмо авантюры для.

Панас Богданович несколько поник. От сего парубка мотор-ного можно ожидать всяческих сюрпризов. В конечном итоге природная смекалка и хохлятская хитрость подсказали выход. Нечипоренко голосом полным неподдельного пафоса заявил, что на Петра, как на сильного, умного и надёжного мужчину, знаю-щего, что такое долг остаётся дом и тётка. Деваться от лести было некуда, пришлось соглашаться.

Звёздный час пробил. В сенях стало просторно, инвентарь поисков счастья сложен на телегу. Рядом стоит пионер-перво-открыватель Панас Богданович Нечипоренко. Весь в «чёртовой коже», высоких болотных сапогах, шофёрском кожаном кортузе с авиаторскими «консервами» на нём. Как нельзя лучше таким костюмом вписывался в летний зной. Капочка в сильнейшем ду-шевном волнении комкает в руках кружевной платочек. Неско-лько в стороне Петя сдерживает скупую мужскую слезу жгучей зависти. Сказано последнее прости, рыжебородый татарин-воз-ница чмокает губами, и научнообразная экспедиция тронулась в сторону деревни Аджимушкай за зарытыми тиграми, слонами, замками и воздушными шарами — всё в одном наборе. Капочка долго смотрит вслед пыльному шлейфу славы, поднятому скри-пучей татарской арбой.

Нестор Богданович появился в доме невесты через недельку в воскресный день. В баньку сходить, бельишко поменять, моло-дое дело своё справить. За первую неделю неустанного труда Нечипоренко умудрился сломать кирку, выбить себе зуб и стал похож на Петю, которому зуб выбили другие, но оптимизма не терял, даже прибавил в нём, хотя потерял в весе.

В начале следующей недели приключилась колизия, которую Капиталина Апполинариевна посчитала знамением. В Еникале

пришла «Святые мученики». Шхуна ошвартовалась, но груз не сдавала и не грузилась. Стояла в балласте, будто что-то ждала. Правда, поделиться благой вестью было не с кем. Панас Богда-нович на помойку почему-то не пришёл. Когда же суженный пропустил третью санобработку к ряду, Капочка не на шутку встревожилась и засобиралась к месту проведения экспедици-онных работ. Командором похода, являясь следопытом и раз-ведчиком, Петя назначил себя. При этом дороги абсолютно не знал, а карта местности, вычерченная его еникальскими друзь-ями, напоминала что угодно даже произведение известного фу-туриста Бурлюка, но не географический документ. Однако, не взирая на неблагоприятное расположение звёзд, прочие мелочи, как-то: незнание местности, отсутствие запасов воды, жаркую погоду и туфельки несравненной Капиталины Апполинариевны на каблучках — вторая экспедиция, сломя голову, поплелась по следам первой. Естесственно сразу заблудились. К концу второ-го часа похода делали третий круг вокруг металлургического завода Юзов. Наконец Капиталине Апполинарьевне сделалось дурно. Совсем неожиданно вышли к кургану и лагерю.

Вид бивуака оптимизма не внушал. Лёгкий бриз, долетающий с моря, шаловливо играл парусиновыми стенками ослабевшей палатки. Казан, сорванный с треноги валяется на давно остыв-ших угольях костра, всюду разбросаны вещи и инструменты. В лагере похозяйничали бродячие кошки и собаки. Командор поче-му-то думал о шакалах. Самого Панаса Богдановича нигде не было. Петя заглянул в казан, но и там тётушкиного суженного не оказалось. Пришлось идти к лазу. Внутри темно, очень страшно, пахнет сухой землёй, кто-то скребётся и попискивает. Охотник за скальпами Сперанский решил, что это гремучие змеи и ана-конды. Капочка в бессилии опустилась на валун.

- Что вы обо всём этом думаете, Пьер?

Пьер не думает ничего. Решительно полагает предательство и нападение ирокезов.

В середине августа газете «Южный курьер» опубликована следующая информация в разделе происшествий: «Землекопы ахеологической экспедиции Императорской Академии Наук третьего дня, производя работы на Царском кургане, в засыпан-ном лазе обнаружили весьма сохранившийся мужской труп. Вы-званные на место десятником Волобуевым чины полиции уста-новили личность трупа. Оный принадлежит Нечипоренко Пана-су Богданову — мещанину миргородского уезда. Обрушение ла-за произошло в следствие неправильного устройства коего с ин-женерной точки зрения.»

Панаса Богдановича схоронили на Еникальском погосте на счёт Капиталины Апполинариевны. Кроткая Капочка затихла в без-различии к жизни, словно под воду ушла. Петя вернулся в Сыз-рань с твёрдым намерением уехать к индейцам Амазонии, од-нако о еникальской ссылке вспоминал с превеликим удоволь-ствием.

Зимой пролив стал. Наступило время пьяных свадеб. Капита-лина Апполинариевна заскучала и начала таять. Неожиданно, очень выгодно продала дом богатому рыбасу, женившего сына, и уехала в Италию. Оттуда слала сестре восторженные открытки, а через год вышла замуж за крупного скотопромышленника и мясопроизводителя из Чикаго, чёрт его знает как оказавшегося в Риме. Из Нового Света в Сызрань приходили письма. Со време-нем они стали много короче и заметно реже, а потом и вовсе прекратились. Счастливая американская жизнь вытеснила из миссис О' Нил Россию.

Полуостров Крым

Симферополь

1918 год.

Приват-доцент петербургского университета Доронин Павел Иванович медленно брёл по улице, озираясь по сторонам. Ози-раться некрасиво, однако поделать с собой ничего не мог. Мимо и на встречу ему шли красивые, хорошо одетые, беззаботные люди. Афишные тумбы сплошь заклеены рекламами разного ро-да развлечений и приятного времяпрепровождения. Рестораны, кафе, варьете, проносятся лихачи и автомобили. Если не герман-ские офицеры, прогуливающиеся с деревянной пластикой, моно-клями в глазу, смотрящие поверх всего и вся, да не немецкие па-трули, стоящие на перекрёстках в тяжёлых стальных шлемах со штыками-тесаками на винтовках,то просто сезон где-нибудь на водах или питерское лето в погожий день на Финском заливе.

Жил себе покойно и размеренно Павел Иванович в Петербур-ге, потом в Петрограде, читал римское право в университете, сотрудничал в солидной, умеренного толка газете. Писал ежене-дельные политические обзоры. Скорее эссе. Неторопливые, оче-нь логичные, с ссылками и цитатами. Их хорошо употреблять за вечерним чаем, комментировать и обязательно соглашаться. Происходящее, особенно большевиков, воспринял Доронин вре-менным неудобством, недоразумением, кое должно разрешиться в ближайшие пару месяцев.

Через отведённое Павлом Ивановичем время начали серьёзно постреливать. С мандатами от какой-то ЧК и маузерами ходили по домам, забирали людей. Назад народ не возвращался. Голод из возможного, маячившего на горизонте, стал более чем реаль-ным фактором.

Приват-доцент решил переждать лихое время за границей. В Финляндии или лучше Швеции, но оказался в Москве. В перво-престольной его случайно чуть не ухлопали в облаве всё те же чекисты, приняв за переодетого офицера. Бежал. Оказался на Украине. Здесь было не лучше чем в столицах. Плодородная, песенная сторона поражала обилием политических режимов и количеством батек при них. Каждый город, местечко, село име-ли своего батьку. Каждый батька имеет своё видение сегодняш-ней ситуации и философскую платформу, кончающуюся рево-львером. Батьки сначала стреляли, потом интересовались — ко-го на этот раз? Единую, неделимую страну, громадную империю било в конвульсиях, трясло и лихорадило в очередном смутном времени, коих на Руси великой не счесть. Вместе со страной и остальным народом трясёт и лихорадит Доронина. Куда-то ехал, шёл, чего-то ждал. Менял медленные, полумёртвые, тифозные поезда на телеги с флегматичными возницами-хохлами, брёл пыльными шляхами в чёрт его знает куда. Его избивали, граби-ли, просто обворовыва-ли, несколько раз пытались расстрелять.

В Симферополе Павел Иванович появился в чёрных брюках серого от пыли и грязи цвета, некогда крахмальной рубашке без

воротничка, синем смокинге с чужого плеча, офицерской шине-ли без хлястика, с почти пустым солдатским сидором за плеча-ми. Венчает костюм короля в изгнании мягкая шляпа «берсоли-но».

Доронин в очередной раз констатировал, что опоздал. На сей раз к празднику жизни. Все места заняты согласно купленным билетам. Последний раз Павел Иванович легко позавтракал вчера чем Бог послал, но не ужинал и не обедал. Сегодня Бог с утра очень занят, поэтому картина с пищей усугубилась. Слегка начало мутить. Есть одна слабенькая надежда, однако, опыт ски-таний подсказывает - ничего эфемерней надежды не существует. Медленно свернул за угол и чуть не сбил с ног динамичного, юркого господина, прилично и дорого одетого в расстёгнутом лёгком пальто.

- Куда прёшь, любезный?!- возмутился господин, хотел ещё что-то добавить соответствующее случаю и ситуации вряд ли приятное Доронину, но внимательно взглянул в лицо приват-доцента.- Батюшки-светы, Господи ты Боже мой, Павел Ивано-вич, господин Доронин! Какими судьбами, милостивый госуда-рь?

Из-за самочувствия милостивый государь соображает тугова-то. Всмотрелся в лицо живчика, но оно ему не показалось.

- Господи ты Боже мой, Пузиков я! Аркадий Степанович Пу-зиков. Ну, припоминаете?

- Да, да, конечно,..- бормочет приват-доцент, хотя никого и ничего не вспомнил.

- Откуда вы, Пал Ваныч? А мы тут, батенька, газетку затеяли-с. И очень недурственную, смею вас уверить!

Наконец мозги Доронина начали медленно вертеться в нуж-ном направлении, сиречь назад.

Аркашка Пузиков — знаменитый питерский репортёр, сколо-тивший своим горбом вполне приличный капиталец. Доставал убойные новости, делал любую сенсацию. Издатели его не лю-били, редактора не терпели. За свои сенсации Пузиков драл три шкуры с живого и мёртвого, однако, без него не могла обойтись ни одна газета претендующая на солидность и оперативность. Только Аркаша знал за сутки до монаршего указа о смещении премьер-министра и фамилию его приемника. Каждое утро, по-спав пару ночных часов, Пузиков имел в кармане несколько убойных новостей для газет разного толка, часто конкурирую-щих между собой. Тут ли до любви?

- А знаете, сударь,- Пузикову очень понравилась мысль толь-ко что пришедшая ему в голову. - В редакции не хватает только вас. Да-с! С вашей широтой мышления, эрудицией, умением анализировать... Весьма кстати, весьма-с! Получите-ка аванс, сударь мой.

Аркашка выхватил из внутреннего кармана пиджака громад-ный бумажник, сунул в руку Павла Ивановича, не считая, жме-ню банкнот, протянул визитку.

- Жду завтра по утру в редакции.

Хотел убежать, но приват-доцент поймал его за рукав.

- Аркадий Степанович, я слышал профессор Фомин Иван Михайлович тут?

- Господи ты Боже мой, все здесь, батенька, все! Ваш профес-сор тоже. Просто Вавилон уверяю вас! Бегу, бегу, бегу!!! Сами

знаете газета! Покорнейше прошу извинить. Извозчик!

Пузиков сунул для прощального пожатия Доронину руку, пра-вда, не сняв при этом тонкой кожаной перчатки. Павел Иванович остался на панели, сжимая в руке множество разноцветных фан-тиков. Таких, с позволения сказать, денег Доронин видел много и разных за время скитаний. В каждой местности, каждый гене-рал, батька, атаман первым делом печатал собственные деньги, а потом начинал расстреливать и вешать. Однако, выданного впо-лне хватило на караимские пирожки с татарской бузой. После еды жизнь показалась приват-доценту не такой уж монохром-ной.

В семье Фоминых очень любят Россию, а народ так просто обожают. Светлана Васильевна Фомина ассоциировала его со своей кухаркой — крестьянкой Псковской губернии, чухонкой — молочницей, модисткой Ганночкой — дивчиной с пид Фасто-ва и парикмахером Жан-Полем, приехавшим подзаработать в Петербург из маленького городка в Провансе, название которого по-русски звучит ругательством.

Муж Светланы Васильевны — профессор петербургского университета, химик с мировым именем имеет быть ярым анг-лофилом. Бреет, по-актёрски, лицо, носит англицкого покроя платье, читает «Taims”, пьёт портер и состоит членом Англиц-кого клуба. По натуре профессор человек остроумный, иронич-ный, несколько ёрничающий. В молодости маленько баловался политикой, даже один раз побывал на допросе в жандармском отделении. Сей фрондой гордится до сих пор. Для Ивана Миха-йловича, сына дьячка из слободы близ Вологды, русский народ — понятие несколько более широкое, чем у супруги. В него вхо-дят, как-то: Университетский швейцар, его медали и борода, го-родовой на углу, лихач, человек в клубе, приказчики книжного магазина Сытина, маляры, делающие ремонт в квартире, и ма-тросы волжских пароходов.

В Симферополе Ивана Михайловича — мужа учёного, извест-ного заграницам втравили в политику. Он непременный член каких-то комитетов, заседает в непонятных комиссиях, имел по-ртфели во всё время уходящих и формируемых правительствах. Профессор относится к своей политической деятельности неско-лько наплевательски, однако она даёт возможность самому Ива-ну Михайловичу и его домочадцам весьма уютно существовать на полуострове Крым.

Доронина, вернувшегося из горячо любимого народа, прини-мают душевно, широко и хлебосольно. Павел Иванович, успев-ший получить пару гонораров у Пузикова. Аккуратно подстри-жен в привычном платье, разморенно слушает профессора, жи-вописующего в привычной манере о функционировании оче-редного формируемого правительства, в котором у Ивана Миха-йловича есть портфель, но он пока не знает какой.

- Ну-с, чем вы займётесь, сударь?- спросил Фомин с милой, ни к чему не обязывающей заинтересованностью..

- Служу в газете.

- Что-с?!! У Пузикова?!!-профессор изменился на глазах.- В сей... сей... Решительно не понимаю и не принимаю! Как вы могли-с??? Вы — учёный, юрист, гражданин в конце-концов!

Озлился Доронин. Он уже далеко не тот питерский приват-доцент либерально-государственных взглядов. Опыт от Петер-бурга до Симферополя дорогого стоит. Фомину хорошо рассуж-дать и уютно обличать, живя в центре города, занимая бельэтаж. Сдерживая всё нарастающее раздражение, и желание схватить мировую знаменитость за шиворот и хорошенько потрясти, Па-вел Иванович поинтересовался:

- Можете предложить мне службу, Иван Михайлович?

Профессор будто на стену с разбега натолкнулся. За время своей недолгой политической карьеры Фомин привык критико-вать, обличать, уничижать, указывать, но никак не предлагать что-то полезное, конструктивное. Иван Михайлович долго и тщательно, очень сердито набивал трубку. Столько же её раску-ривал. Неожиданно поднял повеселевшие глаза.

- А идите-ка, батенька, в смотрители археологического музея. Жалование, правда, мизерное, однако квартира казённая при нём. С жильём в Симферополе нынче туго и дорого. Кстати, где вы остановились?- было видно, что даже если приват-доценту негде преклонить голову, Фомин не готов предложить вернувше-муся из обожаемого народа кров.

Доронин в гостинице «Европейская» занимает дыру под ле-стницей на паях с тараканами. Дерут за номер, будто снял лива-дийский дворец самодержца российского.

Фомин несколько ошибся насчёт жалования. Оно было далеко не мизерное. Его вообще не платили, но и работы не требовали. Доронин сильно удивился, как сие бесплатное жильё ещё ни кем не занято и понял, что Фомин — влиятельная фигура в полити-ческом Крыму. Квартира смотрителя — две комнаты, коридор, кухня с большой печкой. В сочетании с гонорарами от Пузикова, которого, не смотря на профессорское «фи», не оставил, жизнь Павла Ивановича была не такой уж пресной.

Музей к обозрению не открывался и популярностью у публи-ки не пользовался даже в лучшие времена. Экспозиция предста-вляет собой анфиладу маленьких комнатёнок, в которых при определённом порядке разложены, развешаны предметы быта, продукты жизнедеятельности народов и племён населявших по-луостров издревле и до сего момента. Павел Иванович — чело-век обязательный, однако, к служебным обязанностям отнёсся с невиданной прохладцей. Ознакомился с экспозицией, выучил географию помещений, проверил крепость запоров ставней, закрыл вход. Он же выход на ключ, чем успокоился. Жизнь потекла приятная и малообременительная.

Полуостров Крым

Симферопль

1920 год.

Лето двадцатого года в Крыму было, как никогда. Все пони-мали — последнее. Кто мог — давно перевели капиталы за гра-ницу, кто не мог — просаживал имеющееся на месте. Полуост-ров гулял. Затем сентябрь, который сменил октябрь.

Как-то Доронин, чёрт его знает чего, зашёл в кухню и с удивле-нием обнаружил кладовку. Дело в том, что столуется Павел Ива-нович вне дома, чай кушает в гостиной, поэтому кухней никогда не интересовался. Бес знаний повёл дальше, и из кладовки До-ронин выбрался весь в пыли, локонах паутины с тяжеленным мешком, который волоком потащил в комнаты.

Оказалось не зря. В обычной рогоже, запакованный в белёные холщовые мешочки спокойно дожидается своего времени клад — золотые и серебрянные изделия античных времён.

Профессиональную карьеру приват-доцент начинал следова-телем судебной палаты в Твери, так что приблизительную стои-мость на вес драгоценных металлов знает. Серебра больше, но суммарная цена по прикидкам Доронина, что золота, что сереб-ра одинакова. Увидев всё у своих ног, Павел Иванович вскочил, бросился к письменному столу, из ящика которого извлёк наган, купленный по случаю в Киеве. Сунул в карман пиджака. До сей поры воспользоваться удачной покупкой не представилось воз-можности, но при таком богатстве... Павел Иванович Доронин найденным не собирался делиться ни с кем. В нём возобладал следователь судебной палаты. Решил — клад принадлежит его предшественнику на посту хранителя музея. Остаётся узнать кто он и где сейчас. За ответами на сии простые вопросы Павел Иванович отправился в городскую управу.

Со времён приказных дьяков в России чиновники саботиро-вали работу. Тем более сейчас, тем более в Крыму. Во всяком случае Доронин смог произвести фурор, представляясь смотри-телем городского археологического музея. «Что вы говорите? Музей? Как мило!»-читалось в глазах служивых людей. Чинов-ники городской управы даже поинтересовались адресом. Доро-нин быстро просчитал и назвал координату пустыря на Госпита-льной. Он, наверное, ушёл не солоно хлебавши, если бы в уп-раву не влетел очень деятельной походкой постоянный член очередного вечно действующего комитета, министр уже ушед-шего в отставку очередного правительства, наиболее вероятный претендент на кресло товарища премьер-министра во вновь фо-рмируемом правительстве профессор Фомин Иван Михайлович Узрев коллегу по петербургскому университету, собственного протеже в смотрители археологического музея, резко прервал общественный бег по мелкой политической надобности, причём так активно, что из-под его штиблет показался голубоватый ды-мок.

- Какими судьбами здесь, Павел Иванович, милейший? Чем могу служить?

Доронин объяснился.

- Похвально, похвально, весьма-с! Дражайший коллега, вы понимаете политическое положение весьма, весьма не опреде-ленно-с. Будущее туманно. Мы патриоты России, конечно, сде-лаем всё возможное и зависящее от нас... Здесь некоторое время хозяйничали совдеп и германцы. Многие документы пошли в печки и на самокрутки гегемона, сиречь утрачены безвозвратно и, заметьте, никто их восстанавливать не собирается. Да-с, тако-ва наша действительность.

Фомин ещё хотел поговорить, но в Доронине взыграл следова-телем судебной палаты, отправился на поиски. Они увенчались архивариусом. Расстрёпанный, судя по цвету носа и фиолето-

выми прожилками на мешках под глазаминый, пьющий, ровес-ник приват-доцента. Напоминает восклицательный знак, поста-вленный неаккуратной рукой под наклоном, на внешние раздра-жители реагирует слабо, изнутри всё время раздаётся малоприя-тное скрипение, словно тащится телега по песку. Вздрагивает на Михаила Васильевича. Чиновному человеку явно требовалась смазка, привычная архивному организму. Доронин быстро оце-нил ситуацию и поволок архивариуса в харчевню. Там, под дря-нную водку и великолепное кубите Михаил Васильевич начал излагать. Однако, вовсе не то, что желал Доронин. Оказывается в России разучились пить водку. Да-с, именно, так-с! Её, изволь-те видеть, кушать можно только без смятения души из чуть тёп-лой стопки или рюмки весьма холодную, дабы рюмка запотела. Под огурчик или солёные грузди. Далее архивариус живописал виды водок и сорта закусок под них. Да так, что Павел Иванович проглотил слюну, хотя голодным не был. По сути интересующе-го вопроса Михаил Васильевич скупо поведал следующее.

Действительно, Христофор Аристидович Хелесиди был смо-трителем собственного музея, который передал городу взамен на должность и жалование при нём. Где-то в... 1915 году. Ездил в экспедиции по крымским античным городам-государствам, ски-фским курганам. Привозил разные глупости. Мусор. Честно сказать, музей Хелесиди у обывателя популярностью не пользо-вался.

- Где он сейчас?- поинтересовался Доронин.

Архивариус предупреждающе поднял вверх кривой палец. Под него выпил рюмку, занюхал куском кубите.

- Вкусно пироги пекут басурмане, а пахлаву здесь не подают?

Пришлось повторять вопрос.

В декабре семнадцатого пришли в музей из совдепа. Здание музея реквизировалось для нужд какой-то Красной гвардии. То-гда у Хелесиди случился первый сердечный припадок, а гвар-дия эта так и не пришла. Потом на улице его избили казаки, при-няв чернявого с носом за жида. Случился второй и последний. После него Христофор Аристидович уже не встал. Лежал не до-лго. Схоронили оного на казённый счёт.

Доронина интересовали родственники покойного.

- Семьи у него не было-с. Кто же пойдёт за сумасшедшего горе мыкать? А родственников и подавно. Иначе бы не хоронили усопшего на казённый счёт.

Логика в словах архивариуса была, но бывшему следователю казалась жидковатой. Оставив архивариуса допивать, Доронин направился в редакцию. Не сомневался, что Пузикову о музее и его основателе, известно, если не всё, то многое. На то он и Аркадий Пузиков.

Момент выдался на редкость благоприятный. Пузиков, после, по-русски, сытного обеда, благодушествует на диване в люксе гостиницы «Европейская», где остоит со дня появления в Кры-му. Приходу Доронина знаменитый репортёр не удивился. Не удивился он и если бы вместо приват-доцента в гостиницу пожа-ловал лорд-хранитель печати или президент Франции.

- А-а-а, Павел Иванович, моё почтение! Как поживать изволи-те?

- Желаю здравствовать, Аркадий Степанович, принёс я инте-ресную идею. Совет нужен.

- Идея-с? В нашем, пардон, положении? Уже весьма интерес-но. Ну-с, слушаю вас.

- Видите ли, Аркадий Степанович, э-э...- Доронин замолчал. По дороге он не успел придумать благовидную причину, под ко-торую прилично проявить свой интерес.

- Да не смущайтесь вы так, Павел Иванович, Господи ты Бо-же мой! Ну, решили-с что-то написать?

- Д-да-с!-радостно согласился приват-доцент, он же журнали-ст, он же смотритель музея. И как такая простая мысль не приш-ла в голову бывшего следователя.- Именно так-с!

- Роман?

- Роман-с.

- О контрабандистах?

Доронин решил подыграть.

- И о них-с. Балаклавских. О ворах из курганов.

- Авантюрный, значит, - улыбнулся Пузиков.

- Откуда вам-с известно, Аркадий Степанович?

- Как же, как же-с, сам некогда грешен был. Ещё как-с! А кто не грешил из нашего брата? То-то. Так в чём у вас нужда?

Павел Иванович рассчитал правильно. Пузиков знает о Хеле-сиди немного, но значительно больше архивариуса. Учитель древнегреческого языка Хелесиди был женат. Брак бездетный. Жена умерла рано. Наверное, после её кончины что-то повреди-лось в Христофоре Аристидовиче. Вышел на копеечный пенси-он и занялся археологией. При этом профессиональных коллег сторонился отчаянно.

- Почему?

- Сие тайна за семью печатями. Я, ведь, тоже не имел чести быть с ним знакомым.

- А родственники?

- Откуда у бедного грека оные?

Доронини из своих изысканий вынес одно — у смотрителя родственников или других близких людей нет. Однако, лучше убраться с полуострова по добру, по здорову. Павел Иванович стал активно готовиться к отъезду. Прикупил набрюшный пояс со множеством карманов, куда сложил тяжёлые монеты. Золо-тые изделия отправил в солдатский мешок и затолкал под кро-вать. Серебро оставил в мешке, мешок устроил в пустой пат-ронный ящик, который накрепко заколотил, обшил мешковиной и в той же гостиной приспособил на него фикус в кадке. Cъез-дил в Севастополь на предмет расписания пароходных рейсов. В Турцию ходят часто. В Грецию и Италию гораздо реже. Стамбу-ла ужасно не хочется. Между тем, с гор задуло, небо заплакало Началась обычная слякотно-сопливая крымская осень.

Скорее всего на обратном пути Павла Ивановича прохватило. Слёг надолго в тяжёлой простуде. Лечился сам. В основном гус-то перчённой местной водкой. Когда же смог наконец выйти, го-

рода не узнал. В Крыму игрался финал очередного акта бесконе-чной трагедии русской истории. Войска Фрунзе форсировали Сиваш, обошли корпус Слащёва, занимавший позиции на Турец-ком валу и Чонгарском перевале. Войска генерал-лейтенанта барона Врангеля начали отступление в общем направлении к крымским портам, скорее напоминающее организованное бегст-во.

У причалов Севастополя, Ялты, Феодосии, Керчи коптят небо, усиленно дымя, транспорты. На рейдах качаются корабли, разве-рнув орудийные башни к береговой черте, готовые в любой мо-мент огнём мощных морских пушек отсечь красных.

Арьергарды оторвались от конницы красных, не вступали и избегали столкновения с ней. Все понимали — это конец, лиш-нее кровопролитие ни к чему. То же самое знали в штабе Фрунзе и так же берегли людей. Просто шли за белыми, занимая освобо-дившиеся территории.

Симферополь изменился буквально за сутки. Весёлый, безза-ботный южный город моментально потускнел, обезлюдел, оска-лился злом окраин. Шли войска. На шустрых авто прошуршали шинами штабы, прошаркала английскими ботинками пехота, от-скрипели тележными осями обозы, протарахтела железными ободами артиллерия, насуплено ощупывая пулемётами дома, из-вергая вонь касторово-спиртовых выхлопов, перечеркнули город броневики. И пошёл арьергард — конница.

Доронини вышел на улицу, запер двери музея. Пустынна мос-товая, по которой безнаказанно ветер гонит мусор, обрывки бу-маги и газет, пустые табачные бандероли. Насмешкой над прои-сходящим и воспоминанием о приятном и недавнем нагло лезла в глаза, торчащая пальцем в небо афишная тумба. С неё неизвес-тно кому улыбается несравненная звезда кафешантана мадам Жужу.

За столом Пузикова сидит молодой грек Жора Ставраки и без-застенчиво ест вяленую кефаль, запивая харч молодым вином из Масандры. Жора очень хочет стать редакционным фотографом.

- Где Аркадий Степанович?

- Уехали-с в ставку интервьюировать самого.

- Когда?

- Третьего дня.

- Когда вернётся?

Жора с такой жалостью, болью и сочувствием посмотрел на Доронина, как смотрят только на смертельно больных без всякой перспективы.

- Ежели вы-с за деньгами, Павел Иванович, могу выдать-с. Сколько желаете-с?- Жора пальцем в рыбьем жиру выдвинул ящик стола, доверху набитый свежеотпечатанными пачками кредиток последнего белого генерала России.

Приват-доценту казалось, что они ещё пахнут типографской краской. Ставраки раздухарился вконец, сделал широкий жест.

- Берите всё.

- Вы что здесь делаете, Жора?

- Дежурю-с.

От Жоры Ставраки, ставшего в одночасье главой целой газе-ты и могущего назначить сам себя редакционным фотографом, смотритель музея бросился на квартиру Фомина. Нужный слу-чай наступил. Теперь никто не поинтересуется, что и зачем везёт за моря в обшитом дерюгой патронном ящике приват-доцент Петербургского университета. Не до того. Для такого случая До-ронин очень рассчитывает на профессора. Кучу раз министр и полезный член всяческих ненужных комиссий, комитетов и об-ществ, естественно, будет при транспорте. С ним можно незаме-тно покинуть полуостров и мечущуюся в горячке Россию. Павел Иванович долго дёргал за верёвочку колокольчика, потом стучал кулаком. Наконец дверь отворилась, но напротив.

Сначала из неё высунулся длинный, хрящеватый, породистый нос, а за ним вся лысая, словно бильярдный шар голова извест-ного терапевта и венеролога доктора Когана

- Я извиняюсь, шо вы так стучите, сударь? Вам всё равно ни-кто не откроет.

- Почему?-удивился Доронин.

- Странное дело, потому что некому. Иван Михайлович с суп-ругой и тёщей, дай ей Бог здоровья, голосистая было дама, уе-хали и ключи от квартиры увезли.

- Куда?

- Ай, в Париж. Полковник Жано... Вы знаете полковника Жа-но?

- Представитель союзнической миссии, - автоматически отве-тил Павел Иванович, занятый своими мыслями.

- Так и да. Жано с правительством Франции пригласили про-фессора читать лекции в Сорбоне. Я думаю у них склероз.

- У профессора?

- У правительства Франции и полковника Жано. Приглашая профессора, они абсолютно забыли про меня.

Доронин прикоснулся кончиками пальцев к полям шляпы и направился к дверям парадного.

- Одну минуточку, сударь, я извиняюсь, вы не знаете — боль-шевики своим декретом не отменили медицину, как класс?

- Думаю нет.

- Значит, они болеют?

- Всенепременно.

- Тогда я спокоен.

«Ай да Фомин, ай да великий патриот, великой России! Мах-нул из любимой лапотной только ветер засвистел!»-засмеялся просебя Доронин. Однако, сейчас не до анализа поступков про-фессора. Два основных варианта транспортировки себя и богат-ства к лучезарному будущему не состоялись. Остался последний и самый нежелательный. Павел Иванович ещё побродил по го-роду в поисках бесхозной лошади или забытого авто, однако, всё, что могло двигаться и ехать, давно в пути, что не хочет, не-льзя сдвинуть с места никакими уговорами, деньгами, угрозами. В Доронине шевелилось и росло желание пустить в дело револь-вер. Правда, как и в кого, Павел Иванович не представляет себе.

В него стреляли. Он — нет.

Оставался один, последний и самый нежелательный вариант — тачка в углу музейного двора. К ней и поспешил приват-доце-нт, констатируя на ходу, что в очередной раз опоздал, как всегда. Вечерело, путь предстоял неблизкий и ночной. Доронин твёрдо верит в свою звезду. Решил — пан, или пропал. Оказалось — пан.

В это время рядом с музеем и на ближайшей улице стала на кратковременный привал кавалерийская часть. Запахло кожей, конским потом, навозом и махоркой. Доронин бросился к воен-ным. На него не обращали внимания. Приват-доцент бродил среди лошадиных морд и усталых людей. На вопрос о штабе безразлично, без слов, махали в одном направлении. Штаб рас-положился в кофейне на соседней улице. За мраморным столи-ком сидит не достигший ещё сорока лет, рано поседевший кома-ндир. Кутается в шинель, наброшенную на плечи, в углу рта дымится папироска. На столике лежит карта-трёхвёрстка. На со-седнем — портупея с кобурой и шашкой. Полкового окружают офицеры. На явление Доронина отреагировал очень просто.

- Какого чёрта! Кто пропустил?! Не полк, а жмеринский бор-дель! Впрочем, всё равно. Слушаю вас.

Павел Иванович представился, как мог — всеми своими дол-жностями и званиями.

- Мне поручена очень важная коллекция античных предме-тов, имеющая решающее значение для возрождения России. Прошу разрешения вашего ехать с полка обозом.

- Господа офицеры! Гость наш — человек глубоко стрюцкий печётся о возрождении единой и неделимой России, когда глав-но и просто командующие просрали её и по одному сбежали пи-сать мемуары и выяснять отношения друг с другом в прихожих союзников. Дерьмо мать вашу! - у командира заходили желваки под туго натянутой кожей.-Что касаемо до вас, милостивый го-сударь. Обоза и лазарета у нас, пардон, нетути. Растеряли при такой войне. Да-с, нет! Есть одна двуколка с личными вещами господ офицеров. Согласитесь — христарадничать на углах просвещённой Европы без чистой пары исподнего — сплошной моветон-с. Лично для вас место найдётся.

Полкового отвлекли докладом. Он резко отдал приказ, повер-нулся опять к Доронину, достал из нагрудного кармана кителя золотые часы, щёлкнул крышкой.

- Через час сорок две минуты с четвертью уходим. Милости просим.

Отпущенного времени спасителю отечества показалось чудо-вищно мало. Бросился к выходу. Полковой командир спросил в спину.

- Господин смотритель, стратегическая коллекция не из Царс-кого кургана?

Доронин резко обернулся. В помолодевших глазах офицера прыгают весёлые бесенята и добрая улыбка заблудилась в усах.

Павел Иванович торопится. Просто столкнул кадку с фикусом с патронного ящика, нацепил сидор на спину, поволок ящик во двор. Доронин твёрдо уверен, что блдьшевики--явление времен-

ное и недолговечное. Он обязательно вернётся за оставшимся. Прятать решил между задней стенкой дощатого нужника и гли-нобитной стеной музея. Там готовая яма кем-то, когда-то, для чего-то вырытая. Место весьма неприметное. Оно рассматрива-лось в качестве тайника с момента обнаружения клада. Сейчас Доронин благодарил Бога, что весь клад не зарыл.

В любой работе нужны профессиональные знания и сноров-ка. Землекопу тоже. Мешает сидор на спине, набрюшный пояс натирает талию. Мокрая глина липнет комьями к штыку лопаты и на штиблеты, вымазала низы штанин, подаётся тяжело. Дело идёт туго, однако, яма становится всё меньше и меньше. За десять минут до времени «Х» запыхавшийся приват-доцент поя-вился в кофейне. Сидор бьёт по спине, пояс вертится на натёр-той талии. Всё вызывает дискомфорт и протест организма, но бывший смотритель археологического музея стоически терпит ради светлого будущего.

Полковой командир в шинели, туго перетянутой ремнями амуниции. Рядом топчутся несколько штабных.

- Вот и вы,-приветствовал он Доронина.- Ну и амбре, прошу покорнейше простить, вы что же всё античное возрождение страны в нужнике утопили до лучших времён? Очень по-наше-му. Золото в дерьме. Не дурно-с. Ну-с, пора. В седло!

Тотчас понеслось, отражаясь от стен домов, заборов, стёкол ещё не разбитых витрин и стволов деревьев:

- В седло! Слева по трое марш, марш!

Полк на то и называется сводным, что формировали его из чего было, где придётся. Основу составили две сотни донцов и кубанцев — обстрелянных, выносливых, хорошо обученных во-инов, прекрасно обращающихся с оружием, знающих джигито-вку. Сотня в головном дозоре, вторая замыкает колонну. Осталь-ные эскадроны укомплектованы недоучившимися гимназиста-ми, студентами, приказчиками мясных лавок и галантерейных магазинов, мелким банковским людом. Всем, что смогла наскре-сти поспешная мобилизация. Воинство неуверенно держится в седле, слабо владеет оружием, быстро устаёт. Боевые в этих эс-кадронах только господа офицеры.

Доронин качается рядом с возницей — пожилым, безразлич-ным ко всему, беспрерывно дымящим едкой махоркой, солдатом. Перед глазами монотонно двигаются крупы двух обозных кляч, окружающий пейзаж тонет в особой южной ультрамариново-фиолетовой темноте. Из головы приват-доцента не идёт замеча-ние полкового о Царском кургане и золоте.

- А скажи-ка, голубчик,- спросил Павел Иванович возницу,- какова фамилия полкового командира?

- Полковник Сперанский, растудыть его налево, - ответил сол-дат и тряхнул вожжами.

Чёрное море

Нейтральные воды.

1920.

Пароход «Джузепе Верди» построен в начале века на италь-янских верфях для доставки эмигрантов в благословенную Аме-рику. Князья, графья и прочая капризная публика не торопилась менять Апенины на Кардильеры, грузопассажирский пароход имеет каюту люкс, несколько первого, чуть больше второго. Ос-новную массу составляет третий класс. В трюма берёт около двух тысяч тонн груза. Судно успело постареть в борьбе с океа-нскими штормами и теперь тяжело преодолевает мили, отсчи-тываемые лагом. В нормальных условиях пассажировместимось парохода — сто пятьдесят человек, однако, в этом рейсе принял на борт тысячу.

В глубине пароходного чрева, у самой деки, в помещении без иллюминаторов, с одной слабенькой лампочкой, забранной в ре-шётчатый плафон под низким подволоком разместилось душ двадцать, хотя в закуте всего две двухярусные койки, напомина-ющие нары. Душно, пахнет техническими маслами, перегретым металлом, грязными портянками, махорочным перегаром, немы-тым человеческим телом. Рядом то ли котельное, то ли машин-ное отделения. Жарко, постоянный гул.

Павел Иванович Доронин устроился в углу. Тихо шумит в го-лове, во рту железный привкус. Однако, настроение у приват-доцента приподнятое. Несморя на условия плавания, он строит весьма радужные прожекты ближайшего будущего. В мыслях рисуется ярким, красочным, словно пасхальное яичко. В Истам-буле всенепременно сходить в баню, постричься, купить прили-чное платье, сесть в трансъевропейский экспресс. Обязательно класс люкс. Для сей великой цели Павел Иванович ассигнует пять золотых монет, хотя думает, что уложится в гораздо мень-шую сумму. Поедет в Париж. К чёрту тот Париж! Почему-то все туда едут. Берлин? Слишком педантичный, серый город, как и его жители. Лондон? Сырость, туман, плохая погода, Темза с её доками, пьяными грузчиками и пароходными гудками, Тауэр, Биг Бен. Так до ревматизма с подагрой рукой подать. Вена? Ве-на! Голубой Дунай, вальсы Штрауса, оперетта, ежегодный бал, пирожные, красивые, весёлые женщины. Вена! Купить неболь-шой домик или большую квартиру в хорошем, зелёном районе с приличной публикой. Преподавать римское право. Желательно в университете, хотя при таких деньгах можно ине работать. Так и не решив вопрос собственной занятости, Доронин медленно зак-рыл глаза. Сие не сон. Скорее какое-то забытье в кромешной ть-ме, вызванное дискомфортными условиями путешествия.

Очнулся Павел Иванович от весьма неприятных ощущений. Мутит, тошнит, начинаются рвотные позывы. К прелестям воя-жирования добавилось ещё неприятностей. Помещение, напо-минающее кладовку, где кто-то храпит, кто-то матерится, падало вниз, подскакивало вверх. Переборки валились то в одну, то в другую стороны. Лапочка под подволоком металась, словно су-масшедшая, бросая чудовищные тени на людей едущих здесь.

Доронин сделал над собой усилие, встал, путаясь и наступая на чьи-то ноги, руки, задевая головы, выбрался за дверь. Он до-лго куролесил по коридорам с молчащими рядами дверей, под-нимался по трапам, бежал вперёд, натыкался на тупики, возвра-щался, опять бежал. "Джузепе Верди" казавшийся очень небо-

льшим с причала, густозаселён и запутан, как еврейское месте-чко. Чудом выбрался на палубу в районе трюмов. Чёрное море провожает белое воинство жесточайшим штормом. Пароход бросает на волне, словно скорлупку. Крен доходит до точки заката.

Павел Иванович кинулся к фальшборту, ухватился руками за какую-то широкую, идущую вдоль и по верху фальшборта дос-ку, перегнулся сколько можно дальше, чтобы не изгадить и так нечистое пальто. Рвало. В желудке давно ничего нет. Приходится отдавать желчью, что ещё мучительней.

В это время судно поднялось с левого борта, мгновение сиде-ло на ровном киле, будто раздумывая, и рухнуло на правый бо-рт.

Доронин себя не контролирует. Все мысли, рефлексы и инс-тинкты направлены только в одно. Порывом ветра с головы со-рвало шляпу. Автоматически отпустил планширь, резко вытянул руки, ещё дальше вывалился за борт в попытке поймать голов-ной убор. Тяжёлый сидор моментально съехал на шею, мягко толкнул в затылок, и приват-доцент Петербургского университе-та, смотритель симферопольского археологического музея, сот-рудник резвой газетки репортёра Пузикова Доронин Павел Ива-нович скользнул в пучину, успев мявкнуть что-то в назидание потомкам. Его никто не слышал, потому что потомков у него нет

Чёрные в ночи валы гулко бьют о борта. Ветер срывает пену с гребней волн, свистит в такелаже, хлопает брезентом трюмов. Раструбы вентиляции машинного, котельного отделений и трю-мов с шумом поглощают свежий, насыщенный влагой и морской солью с запахом йода воздух. Грузопассажирский пароход «Джузепе Верди», принадлежащий компании «Маро ди Ита-лия», восьмиузловым ходом таранит ночь к турецкому проливу Босфор.

Франция

Париж

1922 год

В общинном доме очередное мероприятие. Вечер включает в себя лекцию на популярную тему о скором падении Совдепии, лёгкое угощение — чай с круассаном, буфет, танцы.

Деньги на проведение этого и подобных сабантуев, оплаты очередного здания общинного дома дают люди никогда, ни под каким видом не посещающие подобные сборища. В их обществе сие считается плохим тоном. Всё персоналии умные, оборотис-тые. Состояния свои вовремя до или перед самыми событиями перевели из России, здесь приумножили биржевой игрой и спе-куляциями, которые в обществе стыдливо и уважительно имену-ются финансовыми операциями. Лично сии господа никогда де-нег не передавали и не передают. Чеки — прерогатива секрета-рей или, вообще, нигде не значащихся личностей, все должност-ные обязанности коих и сводятся к этим функциям.

В первых рядах стульев красуются столпы того ещё общества. На морщинистых шеях, пальцах с маникюром, сделанным само-стоятельно в кустарных условиях имеют место не проеденые

пока камни чистой воды. Вечерние туалеты, выписанные из Па-рижа и вышедшие из моды лет восемь назад, снова вернувшиеся в Париж. Кое-где фраки и даже шёлковые черкески с опять же ещё не заложенными, перезаложенными серебрянными газыря-ми. Далее идёт по нисходящей. У стены места стоячие. Их зани-мают пиджачные пары, купленные в недорогих магазинах гото-вого платья столичных предместий. Принадлежит одежда про-стым офицерам-окопникам без роду, племени, фамильных брил-лиантов, а ныне парижскому пролетариату: рабочим заводов, мастерских, пекарен, дворникам, официантам, строителям, во-дителям такси. Эти люди нажили только болезни от пребывания в окопах да ранения в боях. Ряды стульев и стоящие под стенкой все вместе именуются — соотечественники.

Читает профессор Сорбоны Фомин Иван Михайлович. По-прежнему, обожает Россию и её народ, волею судьбы и того на-рода выгнан за границу горячо любимой страны. Этим душе-щипательным занятием вполне можно заниматься в одиночку или на пару с женой. Профессор — человек обеспеченный, ус-троенный. Один раз вкусил от плодов общественно-бесполезной деятельности и уже не может остановиться. Его приглашают чи-тать довольно часто, потому как делает сие Фомин абсолютно бескорыстно, имеет мировую известность, что для эмигрантских кругов немаловажно.

Хорошо поставленным голосом профессор повествует о голо-де, разрухе в промышленности, политических разногласиях в большевистской верхушке, НЭПе, военном сопротивлении, сти-хийно вспыхнувшем в некоторых губерниях . В этом месте опы-тный оратор сделал эффектную паузу, дабы перейти к выводам весьма неутешительным для большевиков. У Ивана Михайло-вича готова финальная фраза сегодняшней лекции: «Говоря язы-ком химии, реакция перешла в конечную, неуправляемую фазу.» Отработанным, округлым жестом поправил крахмальные ман-жеты с золотыми запонками, потянулся к вполне заслуженному стакану с водой, как из аудитории раздалось.

- Полный бред! Да-с, бред.- сказано было тихо, но в полной, благоговейной тишине прозвучало вполне отчётливо.

Рука Фомина зависла на половине пути к стакану, профессор остался без водопоя. Иван Михайлович просто не представляет себе, что кто-то может оспорить его мнение, мысли и выводы. Первые ряды с негодованием, задние с любопытством обернули-сь на реплику. От стены отделился бритоголовый мужчина лет около пятидесяти с великолепной выправкой, и ещё несколько человек направились к выходу. Правда, они спешили к буфету промочить горло без суеты. На улицу вышло двое: возмутитель спокойствия и седовласый человек лет сорока.

- Вам заказан путь к бесплатному стакану чаю с богодельным круассаном,-седой по-русски разминает сигарету.- Титан начина-ют греть минут за пять до конца вытупления. Такая, изволите видеть, тактика.

- Чай-то с сахаром?

- Так точно!

- Часто бываете здесь?

- Сегодня второй раз. Один знакомец сказал, что тут можно неплохо провести время.

- Провели?

- Вполне. Сами наблюдали. Случился маленький скандальчик В прошлый раз гораздо скучнее и постно.

- Я скуки ради зашёл. Случайно оказался рядом. Раз говори-те, что не достоин-с дармового стакана чая с сахаром, то послед-ний. Петров Сергей Сергеевич — матрос дровяной баржи на Се-не.

- Рад сделать знакомство. Сперанский Пётр Аристархович — каменщик.

- Взаимно.

Пожали друг другу руки, и не сговариваясь пошли в сторону Больших бульваров.

После атмосферы злобного завывания общинного дома, ожи-дания конца большевиков до ёрзания и зуда в заднем проходе, Большие бульвары — праздник жизни и всяческих удовольст-вий. Бьёт в глаза неон вывесок и реклам. Из переполненных ка-фе, ресторанов, баров несутся рваные ритмы и синкопы джаза, исполняемого чернокожими музыкантами. Беспрерывно подъез-жают авто. Из них с кошачьей грацией выходят женщины с кока-иновым блеском глаз и сексуальной истомой в фигуре. В сопро-вождении мужчин с боксёрскими подбородками, в тупоносых, прошитых башмаках на толстой подошве и очень энергичными, решительными манерами.

Вступившие в самом конце в мировую войну американцы открыли старушку Европу. Теперь со свойственным им напором и энергией обживают её. По-деловому взялись за Старый Свет. В этом сезоне в Париже модны США и американцы. Заокеанс-кие гости с непосредственность калифорнийского ковбоя с ран-чо дядюшки Джими мнут, щупают, оценивают столицу мира, словно дешёвую проститутку из предместья, и, похоже, Парижу это нравится.

- Победители гуляют,-заметил Сперанский.- Никак не пойму, при чём здесь американцы?

- Победитель не тот, кто выиграл войну, а кто сумел восполь-зоваться плодами победы.

- Вы так считаете?

- Пётр Аристархович, сие — закон, ежели желаете -- филосо-фия войны.

Сперанский сдаваться не собирается. У него, участвовавшего в войне, ещё множество вопросов.

- Вы, действительно, считаете, что профессор нёс ахинею?

Петров некоторое время шёл молча, глядя на шикарные вит-рины.

- Как вам сказать, Пётр Аристархович... Всей полнотой инфо-рмации матрос дровяной баржи располагать не может,- усмехну-лся он.- Фомин — тоже, и это в какой-то мере нас уравнивает. Главное её обработать и сделать верные выводы. Тут, наверное, я сильнее.

- Полагаете, что поход против большевиков не возможен?

- Военный, сейчас? Решительно нет!

- Виноват, не понял? Весь мир против большевиков и...

- И весь мир устал воевать. В России для нас была граждан-ская война, для остальных держав — продолжение мировой. Итого — шесть лет. Люди хотят любви, вина и денег. Рынки по-делены, мир успокоился. Посмотрите окрест.

- Какие рынки?! О чём вы, Сергей Сергеевич?

- Простите великодушно, Пётр Аркадиевич, вы шли на смер-ть за проливы Босфор и Дарданелы, ради щита Олега прибитого на вратах Царьграда?

- Вы большевик, господин Петров?

- Реалист. Профессия таковой была.

- За что же вы воевали, господин Петров? - резко спросил Сперанский.

- За Босфор и Дарданелы. За беспошлинный и свободный проход русского торгового и военного флота из Черного моря в Средиземное и обратно, а главное за укрепление Великобрита-нии на Ближнем Востоке.

- А?..

- Так точно. Святой крест на Айр София — хорошо, но не главное. Притеснение братьев славян — плохо, и тоже не глав-ное. Рынки, территории — вот за что гибли и гибнут солдаты. Оставьте, Пётр Аристархович, кликушества из общинного дома. В основе любого военного конфликта лежит элементарная эко-номика. Никто сейчас не пойдёт на открытый военный конфли-кт. Его просто не поймут. В конце-концов сие экономически не выгодно.

- То есть Совдепию признают?

- Так точно! Де юре. Де факто будут гадить всеми возможны-ми методами и средствами. Слишком богата Россия недрами, слишком большие деньги в неё вложены частным капиталом и государствами. Не уверен, что господа большевики захотят рас-считаться с Францией и Англией по военным займам. Во-пер-вых, они отрицают прежний режим, следовательно и его долги. Во-вторых, у них просто нет денег. Банально, но факт.

- Вы хорошо знаете большевиков, Сергей Сергеевич.

- Даже очень,- хмыкнул Петров.

Сперанский не решился спросить у почти не знакомого чело-века откуда такие знания, но слова Петрова запомнил.

- Что же теперь будет?

- Ничего-с. Будут работать разведки. Одновременно начнут пакостить дипломатически, политически, экономически. Уверяю вас — существует множество способов и разнообразие форм испортить соседу жизнь.

- Расшатают извне, изнутри, и они падут?

- Не знаю. Большевики пришли надолго. Очень серьёзные господа. В ближайшие десять-пятнадцать лет большая война им не грозит. Пограничные стычки будут. Организуют. Но не боль-шая война. При нашем с вами возрасте, положении и состоянии, Пётр Аристархович, смешно строить планы и прогнозировать. Остаётся только смотреть на всё сие великолепие, - Петров сде-лал широкий жест рукой.- Боюсь, что к цыганам в «Яр» мы си-льно опаздываем.

Петров не понятен, однако, Сперанского тянет к этому стран-ному, с его точки зрения человеку. Независимость суждений, их противоположность общепринятым постулатам русских эмиг-рантских кругов, оригинальность оценок поражает. Скорее всего на непонятности и держится тяга Петра Аристарховича к сему странному человеку. Несомненно, он офицер, но если спросить Сперанского к какому роду войск или службе принадлежит его новый приятель, Пётр Аристархович -- кадровый офицер рус-

ской армии затруднится с ответом.

Встречаются не регулярно, по воскресным дням. Гуляли по городу, сидели в дешёвых закусочных и бистро. По обоюдному молчаливому соглашению прошлое не вспоминали, о себе рас-сказывали ровно столько, сколько каждый хотел и считал нуж-ным, в душу друг-друга не лезли. Такие отношения устраивают обоих. Сперанский, как он думает, тонкими вопросами выведы-вает суть нового знакомца.

- Сергей Сергеевич, почему Германия, имея таких агентов, как большевики, всё-таки войну проиграла? При решающем успехе на восточном фронте, потом можно все силы сосредото-чить на Западе.

- Время, сударь мой, время! Воевать на два фронта тяжело и нужно максимальное напряжение сил. Требуются гигантские человеческие и природные ресурсы, сильные союзники. Герма-ния поставила на сильную, дисциплинированную, профессиона-льную армию. Вы правы. Большевики — сила, однако, они опоз-дали годика на два. Случись всё в пятнадцатом году, а не осенью семнадцатого — результаты войны, несомненно могли быть сов-сем другими. Однако считать большевиков агентами германско-го генштаба — грубейшая ошибка, за которую мы поплатились. Да за многое Россия поплатилась!-махнул рукой Петров.

- Почему же?!- возмутился Сперанский.- Все знают, что они существовали на немецкие деньги.

- Несомненно.

- Их везли через Германию в опломбированном вагоне.

- Возможно.

- Я вас не понимаю, милостивый государь!- начал кипятиться Пётр Аристархович.

Петрова, казалось, ничего не может вывести из равновесия.

- Ничего страшного. Обычная практика разведок. Враг моего врага — мой друг, пока наши интересы совпадают. Деньги нико-гда большевики не получали от полковника Николаи. Напротив, им жертвовал какой-нибудь колбасник-фабрикант сосисок, поме-шанный на социал-демократии. Скажем чех или венгр, поддан-ный Австро-Венгрии, которая союзница Германии.

- Вагон?

- Тот же колбасник договорился. У него чудовищные связи в Германии.

- Согласитесь, Сергей Сергеевич — сие смешно. Миллионер — помощник большевиков. Неужели немцы такие дураки?

- Не совсем. Колбасник мог и был подставной фигурой. Дру-гое дело Морозов, Мамонтов и им подобные. Ситцевый король и железнодорожный магнат давали деньги большевикам через ли-тератора Пешкова. Суммы, доложу-с я вам, очень и очень вну-шительные. Ульянов никогда, никаких обязательств перед гер-манским генштабом на себя не принимал. Николаи никогда, ни-каких задач перед большевиками не ставил. Говорить можно только о союзе, подчёркиваю, союзе добровольном, негласном, обоюдовыгодном и временном.

После таких бесед Сперанский чувствовал себя ничтожной пылинкой под ногами гигантов. Его всё больше и больше инте-ресовало, откуда у Петрова, такого же офицера, как и он, сии знания. Решил спросить прямо. Сергей Сергеевич только усме-хнулся.

- Сие не знания. Сие информация. Обработанная информа-ция, коя является таким же оружием, как револьвер или клинок. Я, Пётр Аристархович, человек вооружённый.

Элегантность с которой Петров ушёл от прямого ответа, ещё больше раззадорила бывшего кавалерийского полковника узнать правду о новом знакомце.

Месяца полтора-два они не виделись. Баржа ушла куда-то грузиться дешёвыми дровами и увезла Петрова. Сперанский ра-звил бурную деятельность. Удалось узнать, что полковник Пет-ров уходил из Севастополя. Пётр Аристархович склонялся к мнению, что его приятель служил в ставке. Однако этой версии было суждено недолго существовать. Официант ранее подвизав-шийся старшим адъютантом в ставке, задумчиво сказал:

- Петров, Петров... голову бреет? Полковник, бывал в ставке пару раз. Не окопник — точно. Тогда в Севастополе имелось столько разных отделов, штабов, прочих учреждений — и везде одни полковники. Великодушно извините, затрудняюсь сказать. Это он устроил скандал в общинном доме?

Сперанский понял всю тщетность попыток прояснить лично-сть полковника Петрова, получить и обработать информацию, как учил всё тот же Петров. Решил оставить всё на своих мес-тах.

В одну из встреч Пётр Аристархович рассказал, как ему ка-залось, прелюбопытнейшую историю, начавшуюся для него лазом Панаса Богдановича в Царский курган и кончившаяся пропажей смотрителя музея по середине Чёрного моря. Сергей Сергеевич отнёсся к повествованию очень серьёзно.

- Интересное событие, весьма,- и начал задавать, по мнению Сперанского, не самые умные вопросы. Через некоторое время сделал вывод.- Часть золота спрятана не в нужнике, а рядом с ним.

- Ну знаете ли, Сергей Сергеевич, вас там не было, как и меня, знать сего вы не можете,- пришёл в лёгкое раздражение Пётр Аристархович.

- От чего же-с?- ухмыльнулся Петров.- Улица мощёная?

- Да, с деревянными панелями.

- Следовательно, остаётся двор, где и стоит нужник. Двор не вымощен, почва — глинистая. В чём могло быть золото? Мешок или ящик. Тяжёлый. Волок или тащил. Погода сырая, грунт вла-жный. Позволю себе уточнить: порты смотрителя были в брыз-гах или замазаны сплошь? Великолепно. Долго, с усилием топ-тался в рыхлой земле. Только тогда можно так вымарать низ штанин. Кроме того вы отметили следы глины на пальто и даже на полях шляпы. Всё говорит о том, что человек занимался зем-ляными работами. Кроме того... Смотритель явно не дурак. Он не мог не знать, что сортиры периодически чистят. Опуская в выгребную яму ящик или мешок, он приближает время чистки, при полном не знание времени своего возвращения за кладом. Вы чертовски не наблюдательны Пётр Аристархович.

- Согласен. Тогда объясните мне, с вашей наблюдательнос-тью, куда он делся? В Истамбуле я его не видел.

- Даже, когда стояли на рейде?

- Даже на рейде,- Сперанский несколько обижен оценкой Петрова.

- Просто ваши казачки или кто там ещё?.. Решили поживить-ся по мелочи. Про содержание мешка они вряд ли знали. Тело опустили ночью в море. Вся недолга. В Галиполийском лагере в полку были какие-нибудь происшествия?

- Да... нет,..- с трудом вспоминая, ответил Сперанский.

- Значит поживился кто-то один.

- И никаких следов?

- Помилуйте, дражайший Пётр Аристархович, какие могли быть следы в тех условиях и в море?

Как-то вечером буднего дня Пётр Аристархович занимался привычным делом. Вернулся с работы, помылся, отужинал, чем сам себе послал. Теперь лежит на кровати поверх постели в нательной рубахе и штанах, давно вышедших из строя своим непрезентабельным видом. Закинул натруженные за день руки за голову и бездумно пялится в потолок. Неожиданно в дверь постучали.

- Антрэ!-крикнул с псковским акцентом Сперанский, садясь на кровати, одновременно гадая кого и какого чёрта принесло.

Дверь распахнулась и вошёл Петров. В руке держит бумаж-ный фунтик.

- Добрый вечер, Пётр Аристархович. Рад вас видеть в добром здравии.

Пётр Аристархович неприятно поразился. Он своего адреса не давал и в гости никого не приглашал. Сперанский демонстра-тивно лёг, выставил на обозрение ногу в чулке с дыркой. Вместо приветствия сухо спросил:

- Как вы нашли меня?

- Сие такая мелочь, что о ней просто не стоит говорить. У вас очень милое жильё. Просторно, меблировка,- не замечая вражде-бности Сперанского отметил Петров и подошёл к окну. - пей-заж! Даже видна башня Эйфеля. К сожалению, у меня на барже нет и четверти вашей площади, сплошная сырость, а вид — одна речная вода., да-с. Завидую.

Сергей Сергеевич достал из фунтика бутылку вина, удобно устроился у стола.

- Я на досуге пристрастился читать газеты. У парижан есть замечательная черта. Прочитанные газеты они почему-то выбра-сывают на берег Сены или под мосты. Возможно сие историчес-кая традиция? Неважно, - Петров достал из кармана пиджака сложенную газету. - Почти свежая. Всего двухнедельной давно-сти. Есть прелюбопытная заметка. Не откажите в любезности прочесть.

Пётр Аристархович любезно вынужден признать, что по-французски не состоятелен.

- Тогда верьте мне на слово. Парочка англичан раскопала в Египте античную свалку. Глиняные черепки, остатки папируса, высохшие кости. За весь мусор Британский музей отвалил двес-ти тысяч фунтов-стерлингов и не пенсом меньше.

- Ну и что?

- Не впечатляет? Лично мне хватило бы десятой части суммы окончить безбедно свои дни в тиши и покое где-нибудь на островах, в тихом месте. Без революций, войн и прочего бардака

- Пустое всё это.

- Не скажите-с, не скажите-с. Взять к примеру меня. К сорока восьми годам сделал блестящую карьеру — матрос дровяной ба-ржи на Сене. Смею вас уверить, что дорожу службой, потому что квартирую там же. Стеснённо, однако, бесплатно. Сыро, но есть печка. Если спалить в ней половину груза баржи, то весьма уютно. Между тем наши соотечественники неплохо устраивают-ся в этом мире. Некоторые, кто помоложе, записались в Иност-ранный Легион, Алекс Смирнов налаживает выпуск своей водки Князь Серж Угаров — гвардейский шаркун, пустышка, танцор, штабной момент...

«Ты тоже не в окопах судьбу ломал,»- мстительно подумал Сперанский, наверное, впервые оценил слова Петрова о инфор-мации, как оружии.

-... и светсткий болтун. Всю жизнь увлекался фотографичес-ким делом На чём свёл знакомство с государем-императором, и сейчас оно его кормит. Организовал пару-тройку выпускниц Смольного института и графинюшек, несколько мальчиков-пе-дерастов. Поэты. То ли символисты, то ли футуристы. Не пони-маю, чего они бежали из России? Сим коллективом Серж нала-дил выпуск порнографических открыток. Поначалу графиню-шки падали в обморок, институтки твёрдо обещали отравиться. Нынче панталоны за дезабилье не считают, отвергают и всегда готовы. Дела идут так хорошо, что Серж расширился. Для себя смог купить домик в предместье. Знаете, из серого камня, уви-тые плюшем. Прапорщик Котёнко — телеграфист каким-то об-разом очаровал вдову польского магната князя Радзивилла. Пра-вда, разница у голубков в возрасте эдак... лет двадцать пять на счёт девушки. Посмотреть только на неё сколько мужества надо-бно! Виноват! Половина Польши во владениях, крупные вклады во всех европейских банках, замки по всему континенту, виллы на Ривьере. Я в сутенёры, альфонсы, танцоры не гожусь, изви-ните покорно, дурно-с воспитан для сего. В Иностранный Леги-он — стар. В производстве водки могу участвовать только в качестве потребителя. Сие никаких дивидендов не приносит. Остаётся мне плавать на дровах по Сене? Никак нет! Не согла-сен! Как вы думаете, Пётр Аристархович, золото, утопленное в дерьме, стоит больше египетского мусора?

Сперанский опять сел на кровати. Такого Петрова он видит первый раз за время их недолгого знакомства.

- Много больше, Сергей Сергеевич, много больше! Только сие пустое все. Нужны деньги, документы, оружие. Положим, оружие есть. Всё остальное? Пересечь минимум три границы. Одну из них - нелегально. Я беру кратчайший путь. Вы лучше меня представляете о каких суммах идёт речь. Не пойдёте же просить ссудить прапорщика Котёнко.

- Все организационные вопросы я беру на себя,- Петров сказал это таким тоном, что без комментариев ясно — деньги будут.

- Вы говорили, что нужник могли почистить.

- Могли, повторяю — золото рядом. Плавать бесцельно по Сене среди дров — заживо похоронить себя.

- Я за идею с четырнадцатого года в седле. Сначала за Босфор и Дарданелы, за войну до победного конца, за единую и недели-мую, чтобы какая-то сволочь на белой кляче под малиновый звон... Все они нынче сидят по европейским столицам, обвиняя друг-друга в провале белого движения. Я же, как проклятый, ра-ботаю на большую сволочь — подрядчика месье Перье. Этими руками удавил бы! Устал, благодарю покорно-с! Сколько шансов на успех? Думаю очень мало. В пионеров, ирокезов, сыщиков и кладоискателей я перестал играть более двадцати лет назад. Же-лаю вам удачи и первый порадуюсь успеху, Сергей Сергеевич. Причём искренне,- Сперанский встал, взял с полки над умыва-льником два стакана, откупорил вино.-За ваш успех!

- Благодарю.

Выпили, вместо закуски помолчали, думая каждый своё, гля-дя в стол. Петров встрепенулся, отгоняя какие-то свои думы, по-военному чётко одёрнул пиджак.

- Честь имею!-твёрдым шагом вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Пётр Аристархович жил в обычном своём ритме. Между хо-мутом и стойлом. Работа-мансарда, мансарда-работа. Дни друг от друга отличаются только числами. Ради разнообразия зашёл в общинный дом. Всё так же, всё те же, и ожидание конца больше-виков. По воскресным дням начал выпивать. По-русски, тяжело, в одиночестве, глядя на заоконный, опостылевший пейзаж. При-ступы ностальгии Сперанского не мучают. Им подвержены привязанные к дому. Большую часть своей жизни Пётр Аристар-хович вёл бивуачный образ жизни на постое в местах раскварти-рования, мотаясь по фронтам. Менялись времена года, пейзаж, соседи. Особняк на Дворянской в Сызрани отошёл в туман, нес-колько размылся очертаниями, превратился в то большое, тёплое и радостное, что не рекомендуется каждый день доставать из по-тайного уголка души, чтобы не залапать. Париж стал глухо раз-дражать. Всё чаще хотелось разрядить револьвер в Эйфелеву ба-шню или настрогать трупов на Больших бульварах. Душа быст-ро каменеет.

Был день раздачи жалования. После работы сволочь, месье Перье, быстро распределил конверты, прыгнул в маленький, по-хожий на револьвер «Рено» и пострелял куда-то. Рабочие весело расходились, предчувствуя завтрашний воскресный день, имея в кармане деньги. Пётр Аристархович пересчитал наличность, проверил сигареты. И того, и другого не густо. Бесцельно брёл куда-то. В опостылевшую мансарду с видом на осенние, мокрые крыши решительно не хотелось. На углу заметил проститутку с грубо намалёванным лицом, поджидая удачу. Сперанский готов биться о заклад — русская. Худенькая, тоненькая, надломленная.

- Великодушно извините. Могу пригласить вас в бистро?- Пётр Аристархович кивнул на противоположную сторону улицы

Подняла на него большие, пустые озёра глаз. Поняла — соо-течественник, не клиент, но человеку плохо, молча кивнула.

Бистро в рабочем квартале пустое в это время. Сели за угло-вой столик. Хозяин тихо возится за стойкой. Её зовут Надежда, Надя. На панели ходит, как Надин. Разница в возрасте у них — лет семнадцать. Общее горе, чужбина уравнивают. То ли она повзрослела до него, то ли он сбросил годы. Что заказывал, что ели, пили, о чём говорили, на чем смеялись, Сперанский не пом-нит. Внутри идёт сильнейший камнепад. Он слышит его шум и на душе легко, словно в светлый праздник.

На улице остановилось длинное, дорогое, сверкающее лаком английское авто. В бистро ввалился типичный буржуа: малень-кий, кругленький, в расстёгнутом пальто, пёстром кашне, галс-туке-бабочке. Котелок сбит на затылок. Ну вылитый сволочь Пе-рье. Хозяин местной жизни пребывает в великолепном располо-жении духа. Сразу у входа заорал визгливым фальцетом, раски-нув в стороны ручоночки-обрубки.

- Надин, тра-ля-ля-ля вуа ля!

Сперанский моментально закаменел лицом. Под туго натяну-той кожей валами заходили мощные желваки.

- Хотите я его сейчас по стенке, словно комара, размажу?

- Что вы, что вы, миленький вы мой! Постоянный клиент, как можно-с!- её лицо сделалось меловой маской Арлекина. Уродли-во измазанные помадой губы растянулись в похабнейшую гри-масу похотливой улыбки. Надя-Надин поспешила на встречу скотине, старательно виляя худосочной попкой.

Их давно нет в бистро. Автомобиль, фыркнув сизоватым вых-лопом, унёс своих пассажиров, а Сперанский всё безотрывно смотрит на дверь.

- Что-нибудь ещё, месье?-спросил хозяин заведения.

- Боишься, что не заплачу? Не беспокойся, лягушатник. Всё будет в порядке,- на русском поддержал разговор Пётр Аристар-хович.

Француз его не понял и продолжил.

- В девятнадцатом я был в Одессе на «Жан Бард». Комендор, носовая башня. Он, - хозяин кивнул на дверь.- провансалец, владелец электромеханического заводика. Очень богат, женат, четверо детей, верующий. Завтра обязательно пойдёт в собор. Деньги сделал на войне. Выпускал электрические взрыватели.

Это каменщик понял, кивнул головой.

- Для кого война, для кого — мать родная.

- У Надин тут постоянное место. Заходит ко мне выпить ста-кан молока. Он её берёт по вторникам и субботам. Не на долго. Час, а то и меньше. Где-то близко. Подождите, она скоро придёт.

Сперанский тупо смотрит на дверь и ничего не видит. Перед глазами происходящее в лакированном, большом, как катафалк, авто, а в голове штыком одна мысль — За что! За что!! За что-о!!! Пётр Аристархович не рассмотрел или не запомнил лица владельца электромеханического заводика, поэтому наградил его рожей сволочи месье Перье — своего работодателя. От чего ста-новится ещё хуже.

- Водочки бы,..- простонал Сперанский. Встал, подошёл к стойке. - Стакан горькой, комрад.

Залпом выпил, бросил на стойку банкноту.

- Полковник русской армии Сперанский Пётр Аристархович. Честь имею!- щёлкнул каблуками. Штиблеты старые, щелчок получился жалкий.

Теперь знает куда и зачем идёт. Шаг твёрд, плечи развёрнуты, подбородок несколько вздёрнут. По Парижу идёт полковник русской армии. Прошу любить и жаловать! Все перье, владель-цы электо и просто механических заводиков, общинный дом с его первыми рядами стульев и лекторами ушли в темноту. По Парижу идёт победитель!

У себя под крышей, не переодеваясь, приволок из ванной на нижнем этаже ведро крутого кипятка. Затеял грандиозную убо-рку. Ползал на коленках, залазил во все углы, в такие щели, что тараканы мёрли от удивления. Некрашенный пол, знающий не одно поколение постояльцев, приобретал вид праздничного пар-кета. Достал из-под кровати наполовину пустой чемодан. От-крыл, криво улыбнулся.

- Всё что нажили, Пётр Аристархович. Ничего, сие хорошо. В походе легче.

Полковничий китель с двумя солдатскими Георгиями, Влади-миром и медалями. Вольготно устроились начищенные офицер-ские сапоги. Бриджи, фуражка, чистая пара нательного белья, что-то замотанное в исподнюю рубаху, почтовые конверты. Вы-ложил на стол фуражку, свёрток, конверт. Опять приволок ведро крутого кипятка. Мылся, растворив окно в ночную прохладу, французской сырости. Мылся долго, старательно. Остервенело тёр себя мочалкой, скрёб ногтями, будто сдирал что-то большое, ненужное, противное. Три раза менял воду в тазу. Тщательно побрился, стараясь не только не порезаться, но даже не оцарапа-ться, подровнял усы. Надел чистое исподнее. Наступил черёд формы. Посмотрелся в зеркало. Китель сидит, как влитый, пого-ны, по-прежнему, блестят золотой нитью и шея не торчит из во-ротника. «Подстричься надо было,»- подумал Пётр Аристархо-вич. Присел к столу. На конверте старательно вывел: «Полковни-ку Петрову Сергею Сергеевичу — матросу дровяной баржи на Сене.» Во внутрь вложил золотые часы — память об отце, свой нательный крестик, тоже золотой, и всю наличность, которую имеет на сегодня. Тщательно заклеил. Пододвинул на центр стола к фуражке. Конверт вышел уродливо беременным. Занялся свёртком. В нательную рубаху завёрнута светлая кобура свиной кожи. Достал револьвер системы Наган. Обычный офицерский самовзвод. Открыл барабан. Все патроны латунно блестят в гнёздах. Улыбнулся, как старому товарищу. Кобуру завернул в рубаху, всё вернул в чемодан, чемодан - на место. Придирчиво оглядел мансарду. Расправил микроскопическую складочку на одеяле, смахнул невидимую пылинку. Ещё раз проверил себя в зеркало. Взял револьвер взвёл курок, автоматически зафиксиро-вал время. Верует, но никогда, даже в минуты смертельной опа-сности, о нём не вспоминал и не молился. И сегодня читать мо-литву посчитал излишним.

Петров узнал о смерти приятеля в полицейском комиссариате, куда был вызван вступить в права наследования. Мелкий поли-цейский чиновник проверил документы, спросил о знакомстве со Сперанским и пододвинул Сергею Сергеевичу аккуратно вс-крытый конверт не то с адресом, не то с посвящением. На нём лежали часы, нательный крестик и некая сумма денег. Петрова

заставили несколько раз расписаться в бумагах, после чего без-различно отпустили .

На барже он, как был в пальто, присел к столику в углу своей каморки. Достал из кармана полученное в комиссариате. Завёл часы. Пошли. Открыл крышку. Затилинькали первые такты ва-льса «Амурские волны». «Глубокоуважаемому Аристарху Пе-тровичу в день имени с глубочайшим почтением от сослужив-цев.»- выгравировано на обратной стороне с датой. Сослужив-цы, присутсвия, дни рождения, именины, полковые оркестры в городском саду, малиновый звон и полуденное чаепитие в саду под липами. Бомбисты, агитаторы, газеты, прокламации, агенты, фронт, наступление, отступление, прорыв, агентурная сеть, отре-чение, развал, переворот, юг, фронт, большевистское подполье, эстафеты, отступление, развал, бегство, Галиполийский лагерь, Париж, баржа. Вся жизнь. Петров резко тряхнул головой, зак-рыл крышку часов. Пиликанье прекратилось Часы спрятал в чемодан, крестик на тонкой цепочке и наличность положил в бумажник. Лёг поверх постели, накрывшись пальто.

По первому разряду окончил Елисаветградское кавалерийс-кое училище. Армейский гусарский полк, в который вышел кор-нет Петров, стоял в маленьком старинном уездном городишке. Жил полк безразлично и сонно, будто полёт осенней мухи. Ко-мандир полка на генеральский чин справедливо не рассчитывал, должность свою считал синекурой. Появлялся в полку редко, совсем от скуки, дабы учинить очередной разнос или мордобой. Событием считались полковые учения с рубкой лозы, манёвры, выход в летние лагеря, ремонтёрские поездки и свадьбы. Пол-ковая молодёжь пила, играла, делала долги. Им не ссужали, всё равно делали долги и играли. Волочились за всеми барышнями и молодыми барыньками. На всех благородного сословия не хватало. Прихватывали на стороне. Женатые и растолстевшие тайно завидовали молодым и поджарым, скучали в семейном кругу, сплетничали с жёнами о полковых делах, маялись безде-нежьем и били морды деньщикам, коих иногда меняли.

Лихо прожив первый офицерский год и начав второй по тому же кругу, Петров неожиданно задумался. Будущее просматрива-лось на долгие годы вперёд. Пределом мечтаний с придыханием были полковничьи погоны и командование полком. Всё сие из рода прожектов. Гораздо реальней испросить разрешения, жени-ться, погрязнуть в быту, плохо переносить сильно располнев-шую или высохшую, словно старая фанера, супругу со вздор-ным характером, обзавестись оравой детей. Дотянуть до ротми-стра, выйти в отставку, купить маленький домик на окраине сего городка, еле сводить концы с концами, получая нищенский пен-сион, завидовать более удачливым коллегам и жучить детей, плохо успевающих в гимназии Или пойти в полицейские прис-тавы. Брать взятки и жить припеваючи. Можно попробовать сделать блестящую военную карьеру. Отдалиться от всех, засе-сть за книги, опухнуть от знаний, держать экзамен в Академию Генерального Штаба, куда поступают единицы из тысяч. В исто-рии полка случился корнет, сходивший с ума над книгами, ждав-ший разрешения и срезавшийся на отборочных в округе. Верну-лся в полк т тут же на железнодорожной станции, оглядевшись окрет, застрелился то ли от позора или беспросветной полковой

лямки.

Ещё одна возможность открылась Петрову неожиданно. Вой-на с Японией катилась к своему концу. Гусарский полк жил сво-ей устоявшейся сонной жизнью за веру, царя и отечество. Он не имел никакого отношения к осаждённому Порт-Артуру и не смог проиграть Мудкен. В таких стратегических условиях кор- нета Петрова неожиданно командировали ремонтёром за конс-ким составом. В таганрогских номерах «Англия» он свёл знако-мство со своим ровесником — жандармским офицером, пребы-вающем в чине штаб-ротмистра. Ходил жандарм в партикуляр-ном платье, от безделья явно не маялся. Утром уходил, вечером возвращался. Водку пил умеренно и был всегда при оружии. Пару раз пообедали в трактире, сыграли на бильярде, крепко поговорили по душам. Сергей Сергеевич принял решение. Вы-шел из полка и поступил в отдельный корпус жандармов. На-верное, судьбой сын земского доктора был предназначен, имен-но, такому роду службы. Она его определила в первопрестоль-ную к самому Мартынову. Мастер оперативной игры, великий агентурист заметил молодого, пытливого, беспокойного офи-цера. Очень скоро поручик Петров считался первейшим специ-алистом по большевикам. Сергей Сергеевич справедливо пола-гал их самой опасной и реальной угрозой трона. Никакие каде-ты, меньшевики, кстати тоже социал-демократы, социалисты-революционеры со своими бомбистами-террористами не могут сравниться с ленинцами. С той методичной, ежедневной, посту-пательной в сочетании всех форм работой по расшатыванию го-сударства Российского. Лето четырнадцатого года снова круто меняет судьбу подполковника Петрова. Сергей Сергеевич оста-вляет службу, опять поступает в армию, уезжает на фронт. Наз-начают по специальности. В молодую военную контрразведку Западного фронта. Там, идя по следам германской агентуры, он потянул за ниточку, ведущую в столицу к весьма известным и высоким персонам. Контрразведчика не одёрнули, но восторга не высказали и перевели подполковника на другой участок. Да-лее — юг России. Первопоходником полковник не был, связей фамильных и прочих не имел. Зато имел репутацию отличного специалиста и человека с неудобным характером. Поэтому в Вооружённых Силах юга России заметной карьеры не сделал. Выполнял привычную работу. Петров уважал противника, счи-тал его умным, сильным, хитрым, способным не только на само-пожертвование, но и на элегантные ходы, нестандартные реше-ния. Операции готовил вдумчиво, проводил филигранно, что всегда приносило положительный результат, однако требовали времени. Его не было. Каждый из генералов волею рока или случая вознесённый к вершине белого движения, тянул одеяло на себя. Союзники метались от одного наполеона к другому, в зависимости от того, где намечался успех. Его пытались достичь любой ценой в любом роде деятельности, не исключая контрраз-ведки. Единства в белом лагере не наблюдалось. Всё те же гене-ралы видели себя въезжающими на белом коне под колокольный звон не в московский кремль, а прямо в историю с географией Ради этой святой цели жертвовали не только стратегией, но и

здравым смыслом. Союзническая позиция ещё больше подогре-вала генеральские амбиции, что не могло сказаться на положе-нии дел во всём белом лагере в целом. Не то, чтобы Петрова не любили, однако, его неторопливость в работе не способствовала победным реляциям, прямота суждений раздражала. Неудобного контрразведчика убрали на второстепенный участок — в Крым. Вскоре полуостров стал основным плацдармом белого движе-ния. Опять плохо подготовленное наступление, его провал бегс-тво, в конце которого стоит дровянная баржа на Сене.

Сергей Сергеевич провёл бессонную ночь не потому, что пре-дался воспоминаниям о собственном былом и скорби по ушед-шему из жизни знакомцу. Война приучает к понятию неизбежно-сти потерь любого рода. Ещё раз прокручивал, проверял, шёл от противного по всем пунктам своего плана, созревшего после рассказа Сперанского о золоте. Надо заметить, что о кладах и курганных ворах полковник слышал ещё в Крыму от коллег, слу-живших там до известных событий. Где-то на полуострове было древнего золота на астрономическую сумму, однако контрразве-дка им не занималась. В лихорадочной торопливости тех дней хватало других забот.

Сейчас наступило время действовать. Сергей Сергеевич вер-ный своим принципам поспешает не торопясь. Встретился с профессором Фоминым. Профессор поначалу отказал в аудиен-ции, но услышав, что просителю не нужны деньги на всевозмо-жные эфемерные дела, напротив, интересна плодотворнейшей деятельностью профессора в Крыму на разных постах, в разных правительствах, немедленно согласился принять Петрова, пред-ставившегося литератором, в собственной квартире. Расхаживая по пушистому ковру кабинета, пощипывая на французский ма-нер подстриженную бородку, Иван Михайлович с удовольствием живописал моменты спасения отечества в недалёком прошлом. Вспомнил, конечно, и о Доронине - «талантливом учёном и че-ловеке, разменявшем себя на сотрудничество в позорной газетё-нке жалкого репортёра Пузикова.»

«Жалкий щелкопёр жёлтой прессы» Аркадий Степанович Пузиков собирается покинуть Старый свет ради Нового. Ему почему-то думается, что в Нью-Йорке, напичканном автомоби-лями, промышленностью и телеграфом, найдётся место под солнцем для бойкого питерского репортёра. Ритмы артерий ме-гаполиса страны эмигрантов и авантюристов совпадают с пуль-сами неуёмного Пузикова. Собирал каждый су, не гнушался ни-какой работой, чтобы добраться до причала на Гудзоне. Наконец заветный билет в кармане. Остаётся сказать последнее прости старушке Европе, отправляясь в Гавр, как в комнатке пансиона появился странный гость. Бритоголовый, статный, с офицерской выправкой, он меньше всего походит на какого-нибудь эмигрант-ского деятеля, занятого мелкими, никому не нужными, кроме его самого, делишками. АркадийСтепанович насторожился.

Петров не счёл возможным представляться, как в случае с Фроловым, литератором. Одного взгляда на Пузикова достато-чно, чтобы понять — сие старый, матёрый газетный волк, знаю-

щий жизнь со всех сторон и во всех проявлениях. Сказал, что пытается выяснить причину смерти приятеля-офицера, понять — самоубийство ли? Покойный частенько упоминал о коллек-ции золота из Симферополя и какого-то Доронина. Не может ли Аркадий Степанович вспомнить что-нибудь связанное с темой?

- Кто вас прислал ко мне?

- Профессор Фролов,- не моргнул глазом Петров.

Реакция оказалась простой. Пузиков безразлично кивнул.

- Золото? Из музея? Из какого? Доронин не был смотрителем. Он просто там жил. Представьте себя обладателем такого коли-чества золота. Что бы вы сделали?

- Как можно быстрее исчезнуть в неизвестном направлении.

Пузиков опять кивнул

- Правильно. Правда, Доронин сильно болел перед концом. Я уехал, он ещё не встал, как я полагаю. Даже думал, что не успел уйти из Крыма. От вас первого слышу. Всё-таки ушёл. Молодец! Где он сейчас?

Петров пожал плечами. Пузиков — человек циничный, реаль-но мыслящий понимает — даже, если клад существует, планы другие, золота не достать, Поэтому рассказал всё, что знает о истории кладоискательства, археологических раскопок и всего, что связанно с этим. Подвёл итог.

- Ваш приятель мог от кого-то слышать историю. Вам же рас-сказать, словно её участник. Чужбина, знаете ли, разное проис-ходит с людьми. Меняются представления о жизни, характеры, часто видится то, чего не было на самом деле. Достоверно одно — золото есть. Или было по крайней мере.

- Доронин мог стать его обладателем?

- Несомненно.

Журналисту опытный контрразведчик поверил. После скру-пулёзного анализа добытых сведений Петров пришёл к выводу, что золото существует, его тяжело и реально заполучить Часть пытался вывезти Доронин. Сперанский был прав. Всё упирается в средства и не только. Однако Сергей Сергеевич знает, где по-лучить всё необходимое для такого рода предприятия.

Начал вести активный образ жизни. Теперь бывает на всяких мероприятиях проводимых общиной и эмигрантскими организа-циями. Больше переполохов не устраивает, но взглядов своих, по-прежнему, не скрывает. Очень быстро восстановил репута-цию прямой, как рельс личности, не терпящей болтунов и безде-льников. Проповедует желание всячески вредить большевикам, где только можно, однако, делать сие умно. Одни считали его душевнобольным, другие — человеком принципиальным, к ко-торому стоит прислушаться. Третьи видели очередного, но уме-лого болтуна, в скором времени могущего, сколотив энное коли-чество сторонников, собрать какой - никакой союз, получить под благое начинание некую сумму, на которую и зажить где-нибудь на Ривьере. Несколько раз к Петрову подходили представители разных воинских, офицерских и прочих организаций. С брезгли-вой улыбкой спрашивал эмиссаров:

- Против кого дружить изволим?

Став нежелательной, но заметной своими взглядами фигу-рой, Сергей Сергеевич справедливо полагает, что на него обра-тят внимание серьёзные люди из весомых контор, содержащие всякого рода русские организации, оттуда черпающие кадры для определённых поручений. То, что это Второе бюро или CIC он ни секунды не сомневается. Конечно, хочется англичан. В том, что подданные Его Величества работают на территории союзной им Франции с русской эмигрантской средой, Петров не сомнева-ется, потому что сам мог поступить только так. Остаётся ждать.

Как-то после одного из собраний Петров прикуривал сигаре-ту. Неожиданно перед ним возник розовощёкий, полноватый, в дорогом костюме, вполне довольный жизнью человек в послед-нем приступе усыхающей молодости и щенячьей резвости.

- Ба! Полковник Петров! Сергей Сергеевич! Я не ошибся?

- Так точно, Петров. Прошу покорно извинить, не имею чес-ти...

- Ну как же-с, как же-с! Граф Белозёров-Азаров! Тринадца-тый год, Херсонское губернское жандармское управление. По-ручик граф Белозёров-Азаров. Не припоминаете?

Сергей Сергеевич припоминает и тринадцатый год, и Херсон, и губернское управление, а графа-поручика — нет.

- Здравствуйте, граф. Как поживаете? Судя по платью, вы на-шли себя на чужбине.

- Служу,-махнул рукой граф. - В фармацевтической фирме «Джонсон и Джеферсон».

- Какими судьбами в Париже?

- Служу-то я во французском филиале.

- Великолепно. Как идёт торговля английской касторкой на французской территории?

- Торгуем...

- Уже хорошо.

- Чем занимаетесь вы, Сергей Сергеевич?

- Служу-с... Матрос дровяной баржи на Сене. Ежели вас ин-тересуют дешёвые дрова, соблаговолите обратиться. Устою-с в лучшем виде.

Дрова графу Белозёрскому-Азарову оказались без надобнос-ти, впрочем, как и весь разговор с Петровым. Радость встречи английский провизор из херсонского губернского управления играл с большой натугой, говорить было не о чем. На этом и расстались.

Возвращаясь на баржу, Сергей Сергеевич анализировал неж-данную встречу с негаданным сослуживцем. С одной стороны после графа Бенкендорфа прочие графья не жаловали службу в отдельном корпусе жандармов. С другой — Петров ещё не имел случая пенять своей профессионально тренированной памяти. Ранней весной тринадцатого он, действительно приезжал в Хер-сон за «своим» большевиком. Речь, помнится, шла о контрабан-де оружия. Операция проводилась большая, сложная, ответст-венная. Ротмистр, а не полковник Петров ходил в партикуляр-ном платье, в управлении появлялся пару раз накоротке, общал-ся исключительно с его начальником. Сергей Сергеевич до пос-леднего закаулка напрягает память, однако херсонского пору-

чик в графском достоинстве на ум не приходит. Петров решил установить для себя фирму, где жандармские поручики, по со-вместительству графы, успешно торгуют слабительным, прек-расно понимая, что оперативные возможности его весьма ог-раничены финансами, временем и людскими ресурсами.

«Джонсон и Джеферсон» снимают двухэтажный особняк на тихой улице в центре. Имеет место аптека на первом этаже, то-ргующая лекарствами на экзотических травах Вест-Индии, и Аравии. Там же склад. Во втором этаже контора. Чем Петрову пришлось ограничиться. В нужном радиусе от английских фар-мацевтов на улице нет ни скверика, ни журнального киоска, ни кафе или бистро. Что самое интересное — даже скамейки. Вести скрытое наблюдение за аптекой не представляется возможным. Это сказало Петрову много больше, чем если из английской ап-теки в столице Франции вышел бы сейчас сам шеф секретной службы Его Величества.

Как-то, направляясь на очередное увеселительное мероприя-тие против большевиков, Петров автоматически отметил, что из переулка напротив стоянки баржи стартовал таксомотор. Насе-ление района услугами данного вида транспорта не пользуется. Не по карману. С другой стороны смешно «вести» матроса дро-вянной баржи — человека без гражданства из ниоткуда, сущест-вующего тихо, больше всего боящегося потерять свой вид на жительство. Однако, в тот вечер состоялась очередная неждан-ная встреча с аптечным графом. На сей раз Белозёров-Азаров одет проще, соответственно случаю и обстановке. Разговор за-вёл в продолжение темы только что закончившейся говорильни. О месте русского офицера в настоящий не простой период его родины.

Даже без опыта Петрова можно понять — домашняя заготов-ка. Любая заготовка кончается. Сергей Сергеевич постарался сделать так, чтобы она быстрее иссякла, и граф заговорил свои-ми словами. У херсонского поручика их не оказалось. Наличе-ствуют только местоимения и восклицательные знаки. Однако, пригласил «однополчанина» «дербалызнуть» по стаканчику местной горькой. Сергей Сергеевич отказался, сославшись на усталость. С чем и попрощались в очередной раз.

Анализируя происходящее Петров понял — он на правиль-ном пути. Нечего пороть горячку и форсировать события. Только почему серьёзные люди, профессионалы выставляют на него графа Белозёрова-Азарова? Больше материала для анализа собс-твенного поведения серьёзные профессионалы не представили. Видимо, хотят сами анализировать поведение Петрова. Граф пропал на весьма длительный отрезок времени.

Серый денёк французской осени. Баржа стоит в предместье. Косой, правильный, будто под линеечку дождик. Аккуратнень-кие черепичные крыши. На горизонте, ровная, параллельно земле, сизая полоса леса.

Петров лежит на топчане, читает какой-то перевод с итальян-ского. Книгу взял там же, где обычно находит газеты. Под мос-тами. Без обложки с выдранным началом. Достаточно скучное повествование о жизни итальянского женского монастыря нача- ла прошлого века в Италии. Под чьими-то шагами заскрипела схотня. Сергей Сергеевич сбросил ноги с топчана, посмотрел в

окно. На палубе топчется Белозёров-Азаров. Хотя он под зонти-ком, часть пальто потемнела от влаги. Петров отпер дверь.

- Заходите, граф. Какая сволочь погнала вас из дому в такую погоду?

- Что вы, Сергей Сергеевич, я обожаю ненастье!

- Да? Вы извращенец, батенька, В таком случае вам наверня-ка понравится убогость моего жилища. Присаживайтесь. Не правда ли великолепно?

Белозёров-Азаров затравленно осмотрелся и выдал домаш-нюю заготовку.

- Я тут гулял...

- Ноги не промочили? Графы нынче большие оригиналы.

- … смотрю ваша баржа. Дай, думаю, зайду, навещу старого товарища.

- На удачу,- Петров откровенно посмеивается над сотрудни-ком фармацевтической фирмы. Понимает — графу поставили задачу, деваться некуда, надо выполнять. Может быть в нём взы-грает ретивое и он сорвётся выдаст какую-нибудь информацию, от которой можно будет танцевать. - Скажите, граф, в Херсоне вы правили должность офицера для поручений, нечто вроде младшего адъютанта?

- Откуда вы знаете?

- Вспомнил вас.- пожал плечами, как само собой разумеюще-еся, Петров.

Гость удивлённо уставился на Сергея Сергеевича. Он никогда прежде не видел Петрова и в Херсоне никогда не служил, тем более в жандармах. Однако, нужно идти дальше. Фальшиво-ухарски предложил.

- Поедемте обедать. Есть место, где дают чудесного каплуна под грибным соусом с красным вином.

- Под дождём тащиться в Париж ради каплуна? Ну и фанта-зии у вас, граф Белозёров-Азаров! Жюль Верн позавидует.

- Возьмём таксомотор.

- Они в этой глухомани пасутся стадами.

- Уверяю вас — путешествие будет приятным.

- К тому же матрос дровяной баржи ни в бюджете, ни в меню не имеет каплуна даже без соуса.

- Ну что вы, Сергей Сергеевич! Приглашаю-то я. Значит...

- Видите ли, граф, у меня дурное воспитание, не позволяю-щее есть на чужой счёт.

На Белозёрова - Азарова жалко было смотреть. Петров под-бросил дров в железную печурку, стал устраиваться на топчане.

- Сергей Сергеевич, с вами хочет встретиться очень серьёз-ный человек.

- Причина?

- Возможно, вам будет сделано очень интересное предложе-ние.

- У него тоже дровяная баржа?

- Боже упаси! - так искренне воскликнул граф, что Петров чуть не рассмеялся.

- Тогда зачем я ему?

- Вы же не только понимаете толк в дровах.

- В каплунах я точно не понимаю ничего. Ну смотрите, граф, только под ваши личные гарантии.

Не успели выйти к дороге, как подъехал таксомотор. Прошёл окраиной Парижа и оказалась в другом предместье. Петров за-метил, что Белозёров-Азаров не расплатился с шофёром.

Ресторанчик маленький, пустой, чем-то напоминает таверну времён мушкетёров. Хозяин принял заказ, засуетился, принёс вина, сыра, убежал на кухню.

У входа скрипнули тормоза.

- Каплуна привезли, - догадался Петров.

В ресторан вошёл англичанин. То есть, до мозга костей. Иде-альный пробор, подстриженные пшеничные усики, костюм с расстёгнутой нижней пуговицей жилета, косой узел галстука. Тяжёлая нижняя челюсть, дорогая прямая трубка в зубах. Сын Альбиона прямиком, не оглядываясь, направился к столу. Удив-ление внезапной встречей не считает нужным играть.

- Белозёров, заказ сделали? - спросил он по-русски треску-чим, словно рвущийся коленкор голосом.

Граф не по титулу засуетился.

- Руководитель парижского филиала Метью Додлз.

- Здравствуйте, мистер Додлз.

- Добрый день господин Петров.

Додлз отправил Белозёрова-Азарова.

- Давайте поговорим, господин Петров.

- К вашим услугам, сэр.- ответил Сергей Сергеевич на англи-йском.

- Вы владеете языком? - удивился англичанин. - В досье об этом ничего не сказано.

- Не так, чтобы говорить об этом в слух. На барже столько свободного времени, что не употребить его с пользой просто грех. Скажите, неужели кроме графа в вашей фирме мной неко-му заняться? - Петров пожал плечами.

- Как профессионал вы могли оценить расположение парижс-кого филиала нашей фирмы.

- Это сняло многие вопросы, - спокойно-безразлично ответил Сергей Сергеевич, чем вызвал удивление Додлза.

Конечно, он знает, что Петров профессионал, однако, и для высокого профессионала мог бы промолчать. Русских вокруг бродит предостаточно. Есть большой выбор. Понял — этот Пет-ров заискивать перед ним не будет, а работать сможет и работать хорошо.

Дальше говорили на узкоспециальные темы. Додлз достаточ-но осведомлён о прошлой жизни и профессиональной деятель-ности бывшего полковника. Беседа сильно затянулась и, вовсе, не была похожа на вербовочную. Разговаривают два специали-ста в одной области. В результате принципиальное соглашение о дальнейшем сотрудничестве было достигнуто. Оставалось ре-шить некоторые административные вопросы. Через месяц Пет-ров Сергей Сергеевич выехал к новому месту службы и в новую жизнь.

Финско-советская граница

1924 год

Зима выдалась на редкость суровая. Лес завален снегом, дере-вья трещат от мороза. Деревянный дом на брошенной мызе по-щёлкивает, словно оркестр русских лошкарей. Хозяин бросил мызу, заколотил дом и переехал в глубь страны Суоми, когда зде-сь прошла граница и дом оказался у самой разделительной чер-ты, сделался ориентиром на карте. Прямо под стенами ходят фи-нские пограничные патрули, в непосредственной близости несут службу дозоры молодых пограничных войск Советов.

Под самой стрехой на соломе, в полной темноте, у специаль-но проделанных отверствий в крыше, на чердаке лежат два оче-нь тепло одетых человека. Вот уже который день внимательно наблюдают работу красных нарядов.

Джозеф Уилсон — молодой амбициозный сотрудник резиден-туры в Финляндии. Несколько времени тому из штаб-квартиры на имя резидента пришла срочная депеша с уведомлением, что в Финляндию выехал ответственный сотрудник. Предписывалось оказывать ему всемерное содействие. Резидент долго не думал, тем более не сомневался. С содействием отправил изрядно надо-евшего ему Уилсона. И сейчас надежда CIC мёрзнет на чердаке.

Мистер Скотт — за среднего возраста бритоголовый мужчина в прекрасной физической форме. Единственное, что он требовал по прибытию, - скорейшую отправку к окну на границе. Каждое утро Скотт долго занимается физическими упражнениями, обти-рается снегом. Всё делает молча, вообще, как заметил Уилсон, он совсем неразговорчив. И лезет на чёртов чердак, где проводит время в наблюдении за нарядами красных до поздней ночи. Джозеф вынужден мёрзнуть с ним под стропилами. Уилсон чув-ствует, что от успеха странного мистера, говорящего на англий-ском с заметным акцентом, зависит его дальнейшая карьера. К тому же гость требует ежедневно свежие газеты красных, кото-рые даже не внимательно читает, а изучает.

У Уилсона затекли ноги. Легко пошевелил ими. Скотт оторва-лся от окуляров бинокля и недовольно посмотрел на представи-теля резидентуры.

- Не стоит шуметь, Джозеф. Что-то там случилось, что?- Скотт бурчит себе нос.

- Что там могло произойти?- недовольно парирует Уилсон. Ему до смерти надоело лесное сидение и общество сухого Ско-тта.- Патрули ходят в обычном режиме. Перестаньте, Скотт. Всё, как всегда.

- Не совсем,- Скот уткнул подбородок в поставленные один на другой кулаки.

Послышался лёгкий скрип полозьев и пофыркивание заинде-вевшей лошадки

- Урхо приехал!-обрадовался Уилсон и скатился к люку, что-бы встретить сотрудника финской разведки, ответственного за это окно на границе. Фин привозит на мызу еду и свежие газеты.

Скотт прислушался к разговору внизу. Уилсон пробует гово-рить с Урхо на финском, который знает хуже русского. Русский ответственный сотрудник, практически, не знает. Фин отвечает на английском. В конце концов перешли на понятный обоим

язык. Из-за лингвистических извращений, Скотт, слушавший разговор у люка, пропустил или скорее не понял начало разгово-ра. Остаётся ждать, когда директор окна покинет мызу. Скотт справедливо полагает — чем меньше людей его видят, тем луч-ше. Когда фин вёз их на мызу, Скотт замотал половину лица ша-рфом, надвинул шапку на глаза и поднялворотник шубы. Опять заскрипели полозья.

- Спускайтесь, Скотт, есть хорошие новости.

Ответственный сотрудник резидентуры встретил его с надку-шенным сендвичем в руке.

- Умер Ленин! Теперь большевикам конец!

Скотт схватил газету и стал жадно бегать глазами по строч-кам, повернулся к напарнику.

- В чём хорошие новости, Джозеф?

Уилсон будто с разбега ударился лбом о каменную стену. Уда-рился хорошо, потому что глаза его медленно стали вылезать из орбит. Наконец он смог при таких глазах произвести что-то чле-нораздельное.

- Конец большевистскому режиму, Скотт!

- Не думаю, сэр, не думаю. Ульянов, конечно, штучный, не-дюжинного ума человек. Но он не один в руководстве больше-виков. Сейчас им сочувствует не только Россия. Большевики, поверьте мне, я их хорошо знаю, обязательно воспользуются выгодной для них ситуацией.

- Генералы Врангель и Кутепов другого мнения, мистер Скотт,- Уилсон протянул газетку на русском языке, выходящую в Париже.

- На то генералы — лидеры белого движения в изгнании. Им деньги нужны. Для них момент тоже благоприятный в этом смы-сле. Джозеф, завтра ночью, а сейчас спать!

После поступления на службу Его Величества короля Вели-кобритании Петров уехал в Ревель. Достойная зарплата, привыч-ная работа, квартира в районе, где живут буржуа среднего, но крепкого достатка, гарантированное будущее, отдалённость от эмигрантских кругов с их дрязгами, нестабильностью, тревога-ми и нищетой сбалансировало внутренний мир Сергея Сергее-вича. Нынче живёт в гармонии с собой. Уже не хочет доживать свои дни где-нибудь на островах океанской периферии среди добрых туземцев в маленьком колониальном городке, белом и тихом. Видится пенсия, сельская Англия или старый, зелёный район Лондона. О том, ради чего затеяно всё это, Петров не за-был. Однако мечты о богатстве переместились куда даже за по-следнюю строчку списка его интересов и жизненных приорите-тов. Несомненно хорошо иметь к пенсии весомую добавку в не-сколько сотен тысяч фунтов-стерлингов,но рисковать из-за неё самой пенсией — глупо. Сергей Сергеевич предпочитает хоро-шей упитанности синицу в руке, чем эфемерного журавля в не-бе, к тому же собравшегося в тёплые края на зимовку.

Неожиданно его вызвал резидент. В те времена и в тех краях резиденты разных разведок жили, практически, без прикрытия. Все знают, кто, на кого, с кем. Петрову предложено заняться планированием акций в Советской Росcии.Другой бы на его месте согласился мгновенно. Повышение жалования. Карьер-

ный рост, руководство группой сотрудников. Сергей Сергеевич объяснил патрону, что давно не был в России, где произошли коренные изменения в социальной сфере, философии самого об-щества, отношениях между людьми и даже реформирован язык с его правописанием. Не зная, не понимая, не чувствуя всего, планировать какие-то действия — значит обрекать заранее на провал тех людей, что будут практически проводить те или иные акции. Наивно так же полагать ГПУ слабым противником, кото-рым она никогда не был, сейчас ещё усилился, приобретя бес-ценный опыт. Нет, Петров не отказывается от столь заманчивого предложения, но предварительно должен побывать там сам. На чём аудиенция закончилась. Через недели полторы, видимо, шеф сносился со штаб-квартирой и получил ответ, Петрова снова вы-звал резидент, чтобы сообщить — разрешение на инспекторс-кую поездку получено.

Хотя ревельская резедентура работает против европейской ча-сти СССР, в маршрут включены и другие районы. Началась по-дготовка легенды и прочая техническая работа по переходу гра-ницы. Вскоре Петров выехал пароходом в Финляндию. Попу-тно Сергей Сергеевич рассчитывает решить маленькую, лич-ную дорогостоящую проблемку.

Скотт стоит у двери в ушанке, пальто на вате, тёплых брюках и валенках. К спине на манер ранца прикручен чемодан.

- Тушите свет, Уилсон, открываю дверь.

Джозеф задул фонарь, чуть скрипнула дверь. Англичанин бросился на чердак , однако в кромешной тьме ничего разгля-деть не смог, а обильно падающий снег глушил все звуки.

СССР

Петроградская губерния.

1924 год

Проваливаясь выше колена в снег, набивающийся в валенки, с чемоданом в руке разъездной корреспондент московского жур-нала «Красная новь» Богданов пробирается по целине к смутно белеющему в темноте пятну станционного домика полустанка. До цели остаётся метров десять. Постучал в окно. Подождал, опять постучал. Внутри домик словно вымерз. Снова постучал теперь длительно и сильно.

Занавеска дрогнула, к стеклу носом прижалось зеленоватое в лунном свете лицо. Человек так долго разглядывал Богданова, что корреспондент начал мёрзнуть на корню. Приоткрылась форточка.

- Чего надо?

- Щеглова-начальника станции.

- Ну, я, чего надо?

- Дверь откройте, околеть можно.

- Ах, ну да.

Заскрипели давно требующие смазки, примёрзшие петли, дверь открывалась с натугой, отгребая выпавший за ночь под порог снег. В сенях стоит человек в исподнем, кутающийся

то ли в старый плед, то ли в траченную молью шаль.

- Быстрее, холодно.

- Скажите, Щеглов, Аглая Петровна по-прежнему играет на рояле?

- Чего?- удивлению Щеглова нет предела. Тупо смотрит на Богданова. Постепенно истинный смысл сказанного дошёл до человека в исподнем. - Ах, ну да, Аглая Петровна ждёт настро-йщика. Это вы?

- Да.

- Проходите.

В комнате Богданов присел на стул у круглого стола, покры-того вышитой салфеткой, с графином и стаканом. Ноги быстро промокли от начавшего таять в валенках снега. «Не хватает только заболеть,»-пронеслось в голове у корреспондента.

- Водка есть? Давайте. Полотенце тоже. Вы один в доме?

- Ах, ну да. То есть нет. Супруга с детьми. Спят в другой комнате.

Пока Щеглов суетился Богданов подумал, что неуместней фразы для пароля придумать было нельзя. В этой глуши, где только паровозный свисток напоминает о цивилизации и вре-мени, лучше интересоваться, а по-прежнему ли непревзойдён-ная Аглая Петровна рубит в охотку дрова, которых окрест в этой глухомани, хватит для такого душевного занятия лет на двести. Начальник разъезда трусит отчаянно, до медвежьей болезни и остановки дыхания. Это хорошо и нормально. Богданов не верит в беззаветных героев и чудо-богатырей. Скорее всего явку рас-консервировали под него. Вербовка состоялась так давно, что железнодорожник уже забыл, для чего и что. Тут, как снег на голову Аглая Петровна со своим роялем.

- В Питер надо.

- Ах, да. То есть пассажирские и почтовые у нас не ходят. По нашей ветке. Товарняк. Раз в сутки. На ходу,- начальник разъезда с перепугу говорит телеграфно-рублено.- Я перекрою семафор. Посажу на тормозную площадку. К кондуктору. Не далеко. Не замёрзните.

- Кондуктор не подходит. Ещё варианты есть?

Через час Богданов ехал на санях в Питер. За кучера управля-лся Щеглов.

Разъездной корреспондент журнала «Красная новь» Богданов который месяц колесит по стране. Питер, Москва, Орёл, Харь-ков, Воронеж, Баку, Туркестан. Оттуда подался на Урал, Тифлис, Батум. Блокноты его занимают половину чемодана и опухли от записей. Двадцатого числа каждого месяца Богданов отправляет открытку своему приятелю Чашечникову А.Г. В Москву на ули-цу Тверскую. Пишет о житье-бытье своём и ходе сбора матери-алов для очерков.

Из Сухума пароходом отправился в Крым. Середина июня. Пароход «Чехов», скрипя, как зубная боль, набором, вздыхая машинами так, что пассажиры с нежностью посматривали на спасательные шлюпки, наконец ошвартовался к набережной Ялты. Подали трап.

СССР

Крымская АССР

Симферополь

1924 год

В Симферополе на железнодорожном вокзале сдал чемодан в камеру хранения. Задерживаться в городе корреспондент не со-бирается. Срок командировки подходит к концу. Надо поторап-ливаться к окну на границе под Псковом. Богданов идёт по изве-стному от Сперанского адресу. Сердце его не млеет, не бьётся учащённо в предчувствии удачи. К этому моменту шёл трудно и долго, однако, фанфары в душе не звучат, литавры не гремят. Клад давно могли вытащить и не только государство. Неожидан-но понял — хочет поставить последнюю точку в этой истории. Давно нет Парижа, дровянной баржи, каменщика-полковника Сперанского. Неизвестно, как всё могло сложиться, согласись Пётр Аристархович участвовать в деле. Предпочёл застрелиться. Гораздо больше Богданова волнует другое. Узнаваем Петров или нет?

В Москве подполковник Петров был последний раз десять лет назад. Плюс события, происшедшие со страной. Людей могу-щих его опознать, практически, не осталось Или почти не оста-лось. Поэтому Богданов, не боясь, посвятил первопрестольной столько времени, сколько счёл нужным. Симферополь же совсем другое дело. И срок ещё не вышел и многие помнят контрразве-дчика. Полковник к «дантистам» не относился, но крови тем, кто сейчас у власти в Крыму попортил много и отчаянно. Богда-нов бросил взгляд в зеркальное стекло витрины какого-то неп-мана. Высокий, с офицерской выправкой, очень худой, бритого-ловый, загорелый до цвета вяленой дыни или сушёного урюка, с модной кляксой усов под носом, в очках. В них обычные стёк-ла.

Почему-то считают, что человек в очках не опасен и подспу-дно вызывает симпатию.

Мужчина в чесучовом летнем костюме, полотняной рубашке без воротничка и белых тряпичных туфлях, с яркой тюбетейкой ташкентского производства на бритой голове остановился у дома, где когда-то был музей. Ставни закрыты, двери заколоче-ны, ворота во двор отсутствуют и, видимо, давно.

Мимо идёт стекольщик.

- Скажите, товарищ,- окликнул его Богданов,- в этом доме был музей?

- Та и музей був мабуть тэж,- согласился труженик.

- А что ещё?

- Район мылыции. Тильки вин зъихав на Пушкинскую.

- Значит, сейчас пусто?

- Ни, днями займёть якась комыссия.

Время терять не стоило. Корреспондент вошёл во двор и бы-стро нашёл нужное место. Как и полагал между стенкой и дере-вянным сортиром в сорняковых джунглях земля просела. Судя по всему, яму никто не вскрывал. Неожиданно душа начала зу-деть и чесаться. Богатство — оно и есть богатство. Чтобы им обладать, наверно стоило пройти всё, что выпало на долю Бог-данова. Корреспондент резко повернулся и направился в сто-рону базара. Времени терять не стоит. Нужно успеть на вечер-ний курьерский до Лениграда. Сейчас необходимо приобрести лопату, кирку, какую-нибудь простенькую одежонку, а которой

сподручно заниматься земляными работами.

Жора Ставраки больше не хочет быть редакционным фотог-рафом. Ныне желает иметь пистолет системы «маузер» или на худой конец «браунинг». В самом деле, что за репортёр уголо-вной хроники — человек рискующий жизнью и без оружия?! Жора так надоел своими просьбами и резонами в милиции, что ему под расписку выдали свисток. Настоящий милицейский. Не настоящих в милиции не было. Репортёр постоянно таскает его в кармане.

Жора пересекает базарную площадь, торопясь в редакцию. В кармане лежит сенсационный материал. По оперативным дан-ным в городе объявилась опасная, жёсткая банда, не оставляю-щая свидетелей. Работает банки, тресты, богатых нэпманов. На мелочи не разменивается.Отметилась в Питере, Москве, Киеве, Ростове и Мариуполе. В Феодосии убила и ограбила семью юве-лира Соловейского. Ладно бы трусила только нэпманов. Лезет в сейфы банков и трестов, это уже государство, которое терпеть не будет. Государственное недержание — одно, однако, банда уходит, словно вода сквозь песок. Ей занимается специальная бригада Центророзыска, выехавшая в Крым. Состав банды всё время меняется. В зависимости от обстоятельств и дела, которое ставится, но костяк постоянен и состоит из трёх человек. Мань-ков Михаил Степанович — Миня Маленький. Человек бывалый с дореволюционным прошлым. Ему предназначалась нерчинс-кая каторга. Лишила Миню удовольствия состоявшаяся очень вовремя февральская революция. Пономарёв Иван Пантелеймо-нович - Фома. Удачливый медвежатник, тоже с тем ещё прош-лым. И Граф. Ни имени, ни фамилии, ни дагеротипа. Умён, хи-тёр, жесток — душа банды. Центророзыск считает, что он офи-цер контрразведки одного из белых генералов.

Ставраки топает из угрозыска, начальство которого решило обратиться к справедливому гневу масс. Репортёру Ставраки, потому что он под рукой, выданы фотографические изображе-ния Мини Маленького и Фомы. Правда, каторжные из полицей-ского архива прежнего режима, а описание подвигов современ-ное. Другие газеты этого не имеют. Им будет вставлен фитиль. Жора расценивает полученный материал, как личную заслугу. Своим постоянным присутствием он так надоел милицейским, что им ничего не осталось, как смириться и привыкнуть. Теперь они относятся к Ставраки будто к стихийному бедствию или ка-ре небесной. Однако, когда репортёр исчезал куда-нибудь, в ми-лиции начинали волноваться. Жора дошёл до того, что особо срочные материалы диктует прямо из района, занимая единстве-нный служебный телефон. Есть у репортёра уголовной хроники особенность. Как бы он не завязывал шнурки у штиблет на бан-тик, узелок, вокруг ноги они всё равно непостижимым образом приходят в свободное положение, вьются и шлёпают по мосто-вой лентами бескозырки.

Итак Жора Ставраки перечёркивает базарную площадь в направлении куда надо. Встречно-пересекающимся курсом в туда беззаботно двигается пухлявый гражданин вполне курорт-ного вида в шикарном летнем костюме и соломенной панаме. Со всем своим удовольствием гражданин поедает караимские пиро-жки, которые достаёт из бумажного фунтика. Ставраки словно

током шандарахнуло. По базарной площади фланирует ни кто иной, как Миня Маленький. Последняя мысль, посетившая го-ловку Жоры после того, как он узнал налётчика, и перед тем, как предпринять следующие действия, была: «Теперь точно выдадут пистолет!» Репортёр сунул в рот выданный под росписку свис-ток и бросился к Мине. Маленький обернулся на звук, увидел малахольного, скачущего на него в развевающихся шнурках. Михаил Степанович Маньков — тонкий ценитель прекрасного. Обожает гармонику и механический музион, вот свистковые трели не переносит. Они у него почему-то вызывают дурные ассоциации. Поэтому достал из кармана тот самый «браунинг», о котором всё время грезит Ставраки, и послал из него недвус-мысленный привет свистуну.

Провидение простёрло свою длань над Жорой. В момент выс-трела умудрился наступить на шнурок. Грохнулся на четверень-ки. Пуля пролетела, едва не задев высоко задранный репортёрс-кий зад. Принять нормальное положение Жоре мешает баналь-ный животный страх, но воздух в свисток поступает исправно.

Постовой милиционер из района, бдящий на площади рево-люционный порядок, при первых непотребных звуках заметался по площади, будто щенок, потерявший хозяина. Наконец до него дошло, что хорошо бы ему принять участие — пострелять. С другого конца площади постового поддержал ещё один револь-вер. В толпе работает агент второго разряда угрозыска — пасёт карманников. Не известно, как бы решилась ситуация, не совер-ши Миня стратегической ошибки. Он вскочил в подвернувшу-юся пролётку, скинул кучера, схватил вожжи. Тут его и догнали сразу две пули.

Результатом шикарного шухера, учинённого Жорой Ставраки стало: труп налётчика, двое убитых прохожих, пятеро раненых, один из которых смертельно. Он умер уже в карете «Скорой по-мощи», не приходя в сознание. С него сняли документы на имя журналиста Богданова, из-за брючного ремня вытащили писто-лет. Ранее известный терапевт и венеролог доктор Коган, ныне по причине малопролетарского происхождения вынужденный работать паталогоанатомом опознал в остывающем Богданове полковника врангелевской армии Петрова, обращавшегося к нему чуть больше четырёх лет назад по поводу лёгкого желудо-чного недомогания.

В милиции решили, что бывший белый полковник и есть за-гадочный Граф. Костяк банды посчитали разгромленным, о чём и сообщили телеграфом в Центророзыск.

Виновника торжества тоже доставили в больницу с намертво заклиненным во рту свистком. Его рулады очень нервируют ме-дперсонал Вызванный на место свиста психиатр — доктор Раби-нович нежно посмотрел на нового пациента. Он и не такое ви-дывал, а уж слышал!.. Неожиданно доктор сурово закричал.

- Немедленно прекратить!!!

- Шо? - удивлённо спросил Жора, и грозное оружие выпало изо рта.

1996-1998 гг.

Михаил В. Гольд

суббота, 16 сентября 2023 г.

Комментариев нет:

суббота, 16 сентября 2023 г.

Комментариев нет:

суббота, 16 сентября 2023 г.