Михаил В. Гольд.

                           КАКИЕ НАШИ ГОДЫ!

  

    31.05.1982.

 

    Всё  началось  с  того,  что  где-то  под  Харьковом  рухнул  мост  через  речку  Вонючку.  В  МПС  перешли  на  осадное  положение,  начался  тяжелейший  хипес, переходящий в  устой-чивую  панику.  Поезда  встали  не  только  в  южном  направле-нии.  По  сети  дорог.  Посыпался  график  движения.  Поезд  № 2  сообщением  Владивосток — Москва  заблудился  в  тайге  между  сопок.  Шайтан  кибитка  № 321  сообщением  Ташкент-Самарканд  вообще  стал  у  барханов  и  вокруг ни одного  иша-ка.  О  рядом  и  говорить  нечего.  Составы  бесследно  пропа-дали  и  неожиданно  материализовались  хрен  его  знает  где.  Так  состав  агломерата,  вышедший со  станции  Аршинцево  керченского  узла,  имеющий  станцией  назначения  «Азовста-ль»,  проследовал  станцию  Семь  Колодезей  на  ходу  и  про-пал.  Однако  локомотивная  бригада  закрыла  маршрут,  как  положено,  в  депо  Джанкой.  Через  трое  суток  совершенно  случайно  нашёлся  на  станции  «Армавир  II”  Северокавказ-ской  железной  дороги.  С  каждым  часом  положение  усугуб-лялось.  Поезда  шли  в  обход.  Самолёты  переставали  летать,  потому  что  керосин  для  этого  захватывающего  действия  доставляют  в  железнодорожных  цистернах.  На  очереди  бензиновый  коллапс.

    В  обрушении  моста  я  участия  не  принимал.  Доблестно  проспал.  И  спал  ещё,  если  бы  не  подняли.  Тупо  посмотрел  на  часы  и  понял:  что-то  случилось.  Или  у  меня  с  головой  плохо.  Потому  что  за  свою  короткую,  но  насыщенную  желе-знодорожную  жизнь  в  пункте  оборота  я  столько  не отдыхал.  Пока  курсировал  между  сортиром  и  умывальником,  потом  курил,  подъехавшие  кое-как  коллеги  ввели  в  курс  дела.  От  сердца  отлегло.  Голова  при  мне.

    Кроме  отраслевой  ещё  катастрофа  личного  характера  с  производственным  акцентом.  У  моего  штатного  и  съезжен-ного  помощника  Виталика  наклюнулся  праздник  вселенского  масштаба.  Коньяк  «Три гычки»  маминого  производства  кис-нет. Пропустить,  ну,  никак. В  принципе  вопрос  решаемый,  но  пришлось  идти  к  машинисту-инструктору  колонны.  Утря-сли,  а  мне  оставалось,  как  минимум  две  поездки  до  отпус-ка.

    - Бери  Гену  Римского,- предложил  инструктор,  посмотрел  на  меня  и  спросил.- Думаешь Мастрояни  лучше?

    - Не  думаю,  но  с  Римским  не  поеду,- вздохнул  я.

    Гена  Римский — бывший  сменный  мастер  ПТО,  решив-ший  пробиться  в  элиту  железнодорожного  транспорта  и  к  большим  зарплатам.  Интриган  и  кляузник.  Кстати,  специали-ст очень  так  себе.  Пятая  колонна  в  кабине.  Остался  мне  бы-вший  худрук  клуба  железнодорожников  Майстренко,  получи-вший  в  эксплуатации  почётное  наименование  Мастрояни.  Род занятий  сменил  по  тем  же  причинам,  что  и  товарищ  Римский.

    Мастрояни — тридцатипятилетний  хронический  холостяк,  мечтающий  жениться.  Попросил  обращаться  к  нему  на  «вы»,  но  можно  по  имени.  Пожалуйста,  мне  не  трудно.  Поправил  изящно  привязанный  к  робе  модный  галстук.  Сразу  принялся  рьяно  тащить  службу  по  кругу  своих  слу-жебных  обязанностей,  активно  мешая  мне  работать.  Я  понял — это  идеологическая  диверсия.  Однако  надеюсь  выжить.  Полторы  поездки  позади.  Осталось  красиво  выехать на  отпу-ск  в  родное  депо.  Честно  сказать  сегодня  несколько  легче.  Мастрояни  в  полнейшем  миноре,  поэтому  менее  активный  и  совсем  не  любознателен. 

    Случилось  следующее.  В  своём  непреодолимом  желании  свить  ячейку  общества  стал  постоянным  посетителем  город-ских  посиделок  «Кому  за  тридцать».  Посиделки  проводятся  в  разных  местах  и  организациях,  но  с  одним  и  тем  же  ук-лоном.  Ничего  путного  этот  опыт  Майстренко  не  дал.  Да-мы  весьма  вольно  трактуют  тезис,  ставший  названием  ме-роприятия.  Попадаются  члены  РСДРП  с  1905  года.  Кавале-ры  приходят  уже,  но  в  надежде  добрать  ещё.  Потому  что  трезвым  на  этой  ярмарке  невест  делать  нечего.  Всё  более-менее  приличное  давно  разобрано  из-под  полы.  Поступате-льная  логика  и  диалектика  поиска  подразумевают  движение.  То  есть  обращение  к  профессиональной  свахе,  работающей  в  Александрополе  словно  резидент  иностранной  разведки.  Активно  и  конспиративно.  Товарищ  Мастрояни  одел  люби-мый  твидовый  пиджак,  поправил  галстук  и  отправился  на  явку.  Где-то  в  дебрях  старого  города,  на  горе,  во  дворе  пах-нущим  свежим  ветром  и  помоями.  Поднимался  по  лестни-цам  на  третий  этаж,  шёл  террасами  сквозь  взгляды,  шёпот  и  горшки.

    Дора  Моисеевна  Турсун-Заде  или  Трясун-Сзади,  соискате-ль  так  и  не  понял,  оказалась  бабой  деловой,  опытной  в  во-зрасте.  Восточная  женщина  с  грудью  национального  разме-ра  сквозь  дым  закушенной  в  углу  рта  папиросы  мгновенно  посчитала  клиента.

    - Максимум  двести  семьдесят,  мама,  хрущёба,  машины  нет.  Может  быть:  служащая,  маленькая  зарплата,  есть  ребёнок,  не  Софи  Лорен.

    Сваха  ошиблась.  Мастрояни  зарабатывает  несколько  боль-ше.  Просто  вид  у  него  культурный.  

    Невесты  расфасованы  в  альбомы.  Клиент  сам  выбирает  свои  90-60-90.  Те,  кто  в  купальниках,  разных  позах,  не  ро-жавшие  и  сексапильные  начинаются  от  двадцати  пяти  руб-лей.  В  помощнике  машиниста  тепловоза  бушевал  работник  советской  культуры,  финансировавшийся  по  остаточному  принципу.  Поэтому  наш  потолок  оказался  пятирублёвый.  За  эти  сумасшедшие  деньги  Дора  Моисеевна  выдавала  соиска-телям  обычную  школьную  общую  тетрадь,  в  которой  дамы  сами  писали  всё,  что  хотели.  О  себе  тоже.  Такое  в  фотогра-фиях  показывать  просто  нельзя.  Мастрояни  привлекло  дово-льно  грамотно  написанное  округлым,  чётким  почерком.  Обя-зательные  90-60-90,  ноги  из  коренных  зубов,  высокая  грудь.  Хозяйка,  домоседка  и  всё  при  осиной  талии.  Ещё  и  блонди-нка.  Это  к  тридцати  трём  годам.  Не  женщина — мечта!  Так  отовариться  всего  за  пять  рублей  соискатель  и  не  мечтал.  Хотя  и  пятёрка — очень  хорошие  деньги.  Решил,  что  сделал  удачный  вклад  в  судьбу.

    - Вы  её  видели?- поинтересовался  гражданин  Майстренко.

    - Главное,  чтобы  вы  увидели,- ответила  мадам  Турсун-Заде  и  спросила  номер  контактного  телефона.  Дора  Моисеевна  точно  знала — не  клиент.  Потолок — всё  та  же тетрадка.  Уровень — рубль  семь  копеек  и  в  канаву.

    Некоторое  время  ушло  на  согласование  технических  воп-росов  через  ту  же  самую  сваху. Майстренко  понимал — жен-щине  надо  подготовиться  к  встрече.  Маникюр,  парикмахер-ская, баня,  чистые  трусы  в  конце  концов.  Всё  было  несколь-ко  таинственно.  Напоминало  «Семнадцать  мгновений  вес-ны»  и  пароль  из  «Новых  приключений  неуловимых».  Внут-ри  чесалось,  душа  зудила.  Всю  прошлую  поездку  туда  и,  особенно,  назад  Мастрояни  мучил  меня  вопросом — Успеем  или  как?  Успели  и  даже  с  как.

    Душ,  на  розовую  лысину  вывернуто  и  размазано  полови-на  флакона  «Саши»,  бритая  мордашка  присыпана  тальком.  Последние  инструкции  от  мамы  получены. С  цветами  на  пе- ревес  и  тортиком  по  походному  выступили  за  счастьем  в  личной  жизни.  Ну,  пусть  за  сексом — точно. 

    Посёлок  Нахаловка  или  Первый Самострой  зажат  со  всех  сторон. Кладбищем,  городской свалкой,  главным  ходом  желе-зной  дороги.  В  воздухе  так  и  витают  романтические  арома-

ты.

    Было  светло.  Лучше  от  этого  не  становилось.  Располага-лись  и  строились  здесь  кто,  как и  куда  хотели.  Как  Бог  на  душу  положит.  Души корявые.  Найти  нужное  можно  только  с  собакой-ищейкой,  ищущей,  где  что  пожрать.  После  энного  круга  по  местности  началось  обильное  потоотделение  в  не-которых  местах.  Время  поджимало.  Внимание привлекли  три  аборигена.  Сидят  на  завалинке  у  ворот.  Забора  нет.  Калитки  тоже.  Створки  лежат  на  земле.  Все  трое  в  алкогольном  за-гаре. Мужики  неуловимо  и  сильно  похожи, словно  близнецы,  хотя  общего  в  них,  практически,  нет.  Разве  что  обноски.  Дама  в  заношенном  халатике  из-за  выреза   вываливаются  морщинистые,  пустые  мешочки  грудей.  Снизу  торчат  худые  до  безобразия  ножки,  обутые  в  рваные  домашние  тапочки.  Давно  не  крашенные  редкие  патлы,  за  одно  и  немытые,  то-рчат  в  разные  стороны,  будто  после  взрыва  на  макаронной  фабрике.  К  сизой  губе  прилип  окурок  «Черноморских».

    Соискатель  семейного  счастья  вежливо,  можно  сказать  изысканно,  поздоровался.  Реакция  аборигенов  оказалась  не-предсказуемой.  Один,  как  сидел,  так  и  упал  в  той  позе,  что  сидел.  У второго  отвисла  челюсть.  Это  не  добавило  си-мпатии  к  довольно  идиотскому  виду.  Лишь бабель  не  поте-ряла  присутствия  духа.  Майстренко  хотел  помочь  подняться.  Остановила. 

    - Не  надо.  Пусть  отдыхает,- икнула  она.- Тебе  чего?

    Претендент  в  женихи  поинтересовался  искомым  адресом.

    - Из  рай-ик-сполкома?

    - Нет,- замялся  бывший  культурный  работник,-  я  по  лично-му  вопросу.

    В  водянистых  глазах  мелькнула  какая-то  мысль.  Тут  же  потухла.

    - А-а-а...  Ой!  Ну  ни  х.я  себе! - хлопнула  пьяндыга  себя  по  лбу.- Слушай,  это,  давай  завтра,  а?  Сегодня, сам  видишь,  не  могу.  Дела.  У  Никифоровича  вчера  жена  померла.  Вто-рой  день  празднуем

    Никифоровичем  оказался  лежачий.

    Мастрояни  кивнул,  мол,  можно  и  завтра  и  отправился  ту-да,  откуда  пришёл.  К  маме.

    - Слышь,  это,- неслось  ему  в  спину,- может,  за  знакомство  выставишь?  Тут  не  далеко. Плодово-ягодного,  а?

    К  душевным  мукам  прибавились  желудочные  страдания.  Дома  жених-одиночка  самостоятельно  употребил  тортик,  который  к  чаю.  Добро  оказалось  не  безобидным  и  через  чур  жирным.  Всю  дорогу  он  маялся  животом  и  на  каждой  стоянке  метил  станции,  в  кустах,  чистом  поле,  чужих  огородах.

    - Аскольд,  где  тебя  носит?- дежурный  по  депо  взвинчен  и  надрючен.

    - В  туалете,- отрезал  я.  Что  за  идиотская  манера — вынь  и  положь?

    - Хватаешь  1382  и  под  эстафету  на  Александрополь-порт  бегом.

    - Он  ещё  не  развалился?

    - Не  умничай!  Что  есть,  на  том  и  поведёшь.

    Поведу,  а  куда  деваться?  Мало я  из  депо  на  одном  колесе  выезжал?  Эстафета — это тот  же  скорый  только  грузовой.  Даже  важнее.  Под  него  на  бок  ставят  все  поезда.  Те  же  скорые.  Я — под  окатыш  серного  колчедана.  В  александро-польском  порту ржавеет  судно  с  открытыми  лючинами  трю-мов.  Отвезёт  серный  колчедан  туркам. Те  сварят  из  него  ме- талл.  Из  металла  наделают  всяких  нужных  вещей.  Продадут  Советскому  Союзу.  И  всем  есть  работа.  Мне  и  туркам. 

    Вот  оно — зелёное  чудо  на  канаве.  Бегом  принимать.  Времени,  действительно,  нет.  А Виталик  лакает  тот  самый  «Три  гычки»  и  ни  о  чём  не  думает.  Мастрояни  топчется  за моей  спиной.  Предложил  облегчить  жизнь — подержать  мою  сумку.  И  на  том  спасибо. Товарищ  Майстренко не помощник  машиниста.  Бесплатный  проезд  на  локомотиве.  Будем надея-ться — дошкандыбаем  и  турки  своё  получат.  Поехали  отсю-да  на  контроль.  «М-45» горит  запрещающим.  В  эфире  кака-фония  голосов.  Прибывают,  отправляются,  требуют  вагонни- ков,  докладывают  готовность,  получают  план  маневровой  работы.  Вклиниваюсь.

    - Карасусарай,  дежурный  по  всей  станции!

    - Слушаю.  Кто  зовёт?- энергичный  женский  голос.  Иначе  ей  нельзя.  Затюкают.

    - Доброе  утро.

    - Доброе.

    - 1382  на  южном  контроле.  На  Александрополь.  Аскольд.

    - Да-а...- голос  из  энергичного  становится  лирическим.  А  я  плотно  закупориваю  южный контроль.  Кому  очень  нейз-мётся  может  выскакивать  на  станцию  через  север.  Когда  за мной  пристраивается  четвёртый  локомотив, и  его  машинист  честно  по  рации  перечисляет  дежурной  кто  перед  ним,  на-чиная  с  тепловоза,  она  принимает  соломоново  решение.  Ме-ня  загоняет  в  тридцать  третий  тупик.  Обычно  там  ждут  тя-ги  предназначенные  под  пассажирские  поезда.  Значит  долго  и  здесь  не  простою.  Загонит  в  депо.  Ошибаюсь.

    - Машинист  в  тридцать  третьем  тупичке!  Аскольд!

    - Слушаю.

    - Глушись  пока.

    Оказывается  остановка  за  малым.  Найти  те  самые  турец-кие  окатыши.  Нет,  то,  что  они есть,  никто  не  спорит,  но  где?  Вот  насущный  вопрос  современности.  Ищут.  Умные  утверждают,  что  маршрут  стоит  в  перегоне  от  Карасусарая  по  неприёму  на  станции  Солёное Озеро.  Другие  просто  видели  тот  окатыш  на...  двадцать  седьмом  пути  сортировоч-ного парка.  Дебаты  продолжаются.  Гашу  обе  секции.

    - Владислав,  чебуреки  хотите?

    - Да,  конечно! - уже  решил,  что  сейчас  пойдёт  на  перрон  у  людей  смотреть  и  свой  показывать.  А  вот  это  дудки!

    - Посмотрите,  какой  цикл  ТО-1  там  на  нашу  голову?

    - Девятый,- энтузиазма  в  голосе  резко  поубавилось.  Вмес-то шляться  по  перрону  и  разглядывать  ярко  и  броско  разде-тых  девушек  в  ожидании  поезда,  тереть  старый кардубан  на  секции  «А»  в  самом  не  удобном  месте.  Под  холодильника-ми.  Да-с,  такова  се  ляви.  Кажется, так  выражаются  иност-ранцы.  Говорила  мама — Учись  сынок.  Не  хотел. Теперь  три  тепловоз.

    - Кому  сидим?  Вперёд,  за  орденами!  Я  пока  за  чебурека-ми  смотаюсь,- достаю  из  сумки форменную  рубашку.  Всё  чин-чинарём.  Погоны,  звёзды,  «курица».  Громадное  мазутное пятно  на  спине,  на  левом  кармане  пятно  синей  краски.  Во-жу  с  собой  для  грязных  работ, на  случай  проверки  наличия  форменной  одежды  перед  поездкой  и  для  покупки  чебуреков на  станции  Карасубазар.  В  зоне  действия  Правил  Техничес-кой  Эксплуатации  железных дорог  Советского  Союза  этой  рубашке  безоговорочно — никаких  очередей.

    За  сто  метров  до  чебуречной  плотность  станционного  на-селения  резко  увеличивается  на каждый  кубический  санти-метр  воздуха.  Настежь  распахнутые  двери  словно  чёрная  дыра или  гигантская  воронка  засасывает  человеков.  Внутри  не  протолкнуться.  Транзитники  и пассажиры  проходящих  по-ездов  хотят  начать  свой  юг  с  закуски  чебуреками  или  полу-готовыми  пельменями.  В  очереди  все  равны.  Академики,  генералы,  крепкие  хозяйственники,  боги  ненавязчивого  сове-тского  сервиса.  Памятниками  самим  себе  любимым  стоят  народные  артисты  страны  и  лауреаты, властители дум и  душ.  Хлопочет  мордашками,  вертится  всякая  эстрадная  мелочь.  Сольно  и  целыми  ВИА.  В  надежде, что  их  узнают  и  пропу-стят  без  очереди.  Ничего  подобного.  Смена  тяги  или  локо-мотивной  бригады,  сокращённая  проба  тормозов.  На  всё,  про  всё  двадцать  минут  и  пять  пассажирских  путей  Надо  успеть.  Потому  как  закусывать  почти  у  самого  Чёрного  мо-ря  крутыми  яйцами  и  бутербродами  с  колбасой  взятой  из  дому,  такая  проза!  А  юг — знойные  женщины  с  облупивши-мися  носами,  весёлое  море,  дешёвая  отрава  местных  винза-водов,  лунная  дорожка  на  воде  и  чебуреки!  Ну  как  тут  не  выпить?

    В  глубине  грязного,  сырого  зала  над  чадящими  противня-ми  и  парящими  котлами  шаманит  собственное  благосостоя-ние  бригада  миллионерш  во  главе  с  атаманшей — Татьяной  Ивановной  Убийконь.

    Рубашку  натягиваю  заранее  прямо  на  яркую  ковбойку.  Почти  застёгнут.  Всё,  как  учили. А  не  протолкнуться!

    - Простите,  разрешите,  извините,  служба  тяги!  Простите,  разрешите,  извините,  служба  тяги!  Мадам,  ну  что  та-акое?  Не  загораживайте  перспективу.  Вам,  вам,  а  кому  же ещё?  Ко  всем  неприятностям  вы  ещё  и  девушка?  Поздравляю!  Дай  Бог  пережить. 

    Народ  у  нас  дрессированный,  привыкший.  Даже  генера-лы.  На  любую  форменную  тряпку  реагирует  по  стойке  смирно.  Столетиями  батогами,  шомполами,  нагайками,  из  пулемётов.  Приучили.

    Вершительница  судеб  замечает  меня  у  входа.  Кивает.  По-днимаю  вверх  два  пальца. Опять  кивок.  Поверх  голов  вижу,  как  подруга  и  верный  соратник  Валька,  своей  дланью тяже- лоатлета  зачерпывает  от  души  фарш  из  отдельной,  малень-кой  кастрюльки  и  с  фирменным  шлепком  «нате  вам»  броса-ет  на  тесто.

    Почему-то  большинство  железнодорожных  узлов  Советс-кого  Союза  располагаются  в  разных  всяких  медвежьих  уг-лах.  Карасусарай  не  исключение.  Начинается  у  входного  светофора  станции  и  кончается  выходным.  Город  в  два  оповестительных  сигнала,  два  длинных  гудка.  По  другую сторону  станции  деревня  Капустяновка  со  всеми  вытека-ющими  последствиями.  Главная  и, практически,  единствен-ная  улица  города  ещё  и  составляющая  трассы  Александро-поль-Москва.  Остальное — переулки.  Работы — завод  брако-ванных  тракторных  прицепов  и  узел.  На  узле  самые  ува-жаемые,  зарабатывающие  и  гордые,  соль  железнодорожного  транспорта — машинисты.  Машинист,  как  говорил  один  вы-сокопоставленный  чин  из  управления  дороги, — это  почёт,  уважение,  ордена,  большущая  зарплата  и  тюрьма.  Тюрьма  для  тех,  кто  не  умеет  управлять  тормозами.  А  в  остальном  всё  так  и  есть.  В  данной местности  хапнуть  в  мужья  ма-шиниста  или  его  помощника  считается  большой  удачей. Всё   равно,  что  Бога  за  яйца  поймать.  Поэтому  холостяки  мест-ного  депо и  приезжающие  сюда  в  пункт  оборота  на  вес  зо-лота  и  на  учёте.  Возьмём,  к  примеру,  меня.  Внешность  не  самая  противная.  Даже  шатен.  Машинист.  Со  всеми  вытека-ющими  оттуда  последствиями.  Живу  в  областном  центре  на  собственной  жилплощади.  Алкоголь  потребляю  редко  и  не  до  усрачки.  Есть  машина.  Точно  такая  «волга»,  как  у  той  самой  Татьяны  Ивановны  Убейконь,  доставшаяся  наполови-ну  от  деда.  К  тому  же  еврей.  Почему-то в  кругах  великоро-ссов    и  антисемитов,  аиды  считаются  непревзойденными  мужьями.  Ну,  пусть  так  думают,  если  хочется.  У  той  же  атаманши  кроме  «волги»  двадцатилетняя  дочь  Катя  вполне  сносной  наружности,  приятная  в  общении,  но  с  ребёнком.  Мама  устроила  дочу  дежурной в  Дом  отдыха  локомотивных  бригад.  То  есть  в  самое  осиное  гнездо,  где  всё  происходит.  Выбирай  любого.  Миллионы  Татьяны  Ивановны  любого  не  хотят.  Чего  они  желают  мы  не  знаем,  но  желающих  подер-жаться  за  крепенькую  попку  молоденькой  мамаши  много,  а  с  женихами  как-то  не  совсем.  Но  и  на  том  спасибо.

    - Под  что  выехал?- Интересуется  Татьяна  Ивановна.

    - Руда  на  порт.

    - Нет  её  на  станции.

    - Точно?

    - Посмотришь,- безразлично  отвечает  мать  матери  на  выданье, - слушай,  а  где  твой  Виталик?  То  бегал  за  пельмешками...

    - Вторую  поездку  дома  пьёт  мамкин  самогон.

    - А  ты  сейчас  с  кем.

    Я  её  понимаю.  Перспективный  помощник — тоже  хлеб.  Будет  машинистом.

    - С  Майстренко.

    - Холост?

    - Очень.

    - Сколько  лет?

    - Тридцать  пять.

    Убийконь  морщится.  Не  вариант.  Очень  даже.

    - Слышала  ваш  начальник  депо  решил  машину  продать.

    - От  вас  первой  слышу.

    - Хочет,  хочет.  Как  она?

    Пожимаю  плечами.

    - Внешне  лялечка.  Под  капот  не  заглядывал.  Иван  Мит-рофанович  мужчина  аккуратный, обязательный,  технику  лю-бит.  Тачку  привёз  из  Гвинеи.

    - Чего  он  там  делал?

    - Дорогу  строил.

    - Эт  понятно...- задумчиво  тянет  идейный  борец  за  дене-жные  знаки.

    - Татьяна  Ивановна,  зачем  вам  вторая  «волжана»?  Навоз  на  огород  возить?

    - Катька  права  получила.

    - А  обязанности?

    - Женись,  будут  и  обязанности.

    - Где?

    - На  работе.

    Смеёмся.  Пробираюсь  назад  тем  же  макаром.  На  перроне  меня  останавливают.

    - Товарищ!

    Вальяжный  народный  то  ли  из  Малого,  то  ли  из  Худо-жественного,  но скорее  всего  из  телевизора.  Несёт  от  него  дешёвкой  местного  разлива,  аж,  с  души  воротит.

    - Где  здесь  приличного  винца  прикупить?

    - «Кавказ»  уже  не  лезет?

    - Глаза  б  мои  на  него  не  смотрели!-честно  признаётся  знаменитость.

    - Переходите  на  «Акдам».

    - Чем  он  лучше?

    - Этикеткой.

    Поели.  Я  покурил.  Мастрояни  попробовал  поднять  вопрос  о  курении  в  кабине. Ведёт  здоровый  образ  жизни.  Я  предло-жил  ему  водить,  пока  буду  курить  в  дизельном.  Вопрос  упал  так,  и  не  встав.  На  управление  мы  бросаемся  с  вила-ми.  Закидываю  ноги  на  контроллер  в  надежде  вздремнуть.  Не  судьба.  Любознательного  Мастрояни  наконец-то  прорва-ло.

    - Павел  э...  как  ваше  отчество?

    - Ничего.  Я  и  так  откликаюсь.

    - Спасибо.

    - Кушайте  на  здоровье,- глаз  не  открываю.  Ещё  надеюсь.

    - Вы  кто  по  специальности?

    - Техник-электромеханик.

    - У  нас  в  депо  нет  машинистов-профессионалов.  У  всех  другие  специальности.

    - Что?- меня  аж  подбрасывает.  Приходится  возвращаться  к  реальности  бытия  с  товарищем  Мастрояни. - По  вашему  мы  из  любви  к  искусству  на  собственных  нервах  таскаем поез-да  и  с  радостью  проводим  ночи  на  перегонах?  Ни  хрена  себе!  Вы  извращенец,  Владислав.

    - Нет,  но...

    - Помощник  машиниста,  машинист — занимаемая  должно-сть  при  соответственном  образовании.

    - Что  вы  кончали?

    - Это меня прикончили. Металлургический  техникум.  Отде-ление  ППЖТ.

    - Ух  ты!

    - Знаете,  что  такое  ППЖТ?

    - Нет.

    - Подъездные  пути  железнодорожного  транспорта.  Учил  тепловозы  ТЭ-3,  ТЭМ-3,  ТГМ.

    - Зачем  столько?

    - Их  в  депо  ГОКа  эксплуатируют.

    - Вы  должны  были  работать  в  черной  металлургии?

    - Угу.

    - А  в  МПС  как  попали?  

    - Так  карта  легла,- ответил  и  подумал,  что  громадные  вре-менные  пласты  своей  и  чужой жизней  умещается  в  два,  максимум  три  слова  и  одно предложение.  Всё  глаза  закрыл.

    А  всё  началось,  насколько  мне  известно,  в  двадцатых  го-дах.  Марию  (Мирьям)  Вайцман «вычистили»  с  медицинского  факультета  Харьковского  университета,  как  чуждый  элемент. Его  папа  до  того  как  был  не  то  мелким  коммерсантом,  не  то  крупным  коммивояжером. Где-то  между  туда-сюда.  Всё  равно  Маня  оказалась  в  университете,  но  одесском.  Там  со- брались  не  все,  но  много  чуждых.  В  этом  учебном  заведе-нии  на  том  же  факультете  Маня   начала  куривать  папиросы  «Сальве»  и  принимать  активное  участие  в  общественной  и  половой  жизнях.  Там  же  только  на  физмате  учился  такой  же  дефективный,  подающий  большие  надежды  Сеня  Коган.  Почему,  познакомились  очень  рано,  а  поженились  так  позд- но,  не  знает  даже  ребе  Бекер.  Раввины  знают  всё.  В  резу-льтате  брак  состоялся  и  родилась  девочка — Майя  Коган.  Жили  бы  они  долго  и  счастливо,  если  бы  не  война.  Профе-ссор  воронежского  университета  поступил  просто.  Взял  и  ушёл  на  фронт  добровольцем  на  второй  день  после  знаме-нитой  речи  Сталина  «Братья  и  сёстры».  Аидам  всегда  боль-ше  всех  надо.  Профессор,  конечно,  в  подмётки  не  годился  сержанту,  не  говоря  уже  о  старшине.  Рядовой  необученый  стрелковой  роты.  К  тому  же  близорукий.  Он  пропал  без ве-сти  через  неделю.  Интересно  успели  его  довести  до  фрон-та?

    Марии  Романовне  (Рувимовне)  предаваться  горю  и  рвать  на  себе  волосы  было  недосуг. Вообще  она  была  человеком  прямым  и  жёстким.  В  форме  старшего  лейтенанта  медслуж-бы  получила  несколько  дней  на  устройство  личных  дел,  которые  Майя.  Дочь  во  временное  пользование  взяла  стар-шая  сестра — бездетная  жена  процветающего  дипломата  Са-ра  Рувимовна.

    В  августе  сорок  пятой  штаб  гвардейской  армии  раскварти-ровали под  Александрополем.  Армейский  госпиталь,  где  на-чальником  хирургического  отделения  была  гвардии  подпол-ковник  Коган  М.  Р.  пристроился  в  самом  городе.  Маня  по-лучила  большую  светлую комнату  и  выписала  в  неё  доста-точно  избалованную  Сарой  дочь.

    В  офицерской  палате  того  же  отделения  зализывал  после-дствия  ранений  гвардии  капитан  Долинный  Богдан  Никифо-рович- писанный  красавец,  гроза  всех  штабных  переводчиц,  машинисток,  подавальщиц  офицерской  столовой.

    От  товарища  подполковника  личный  состав  больных  отде-ления  сходил  с  ума  напрочь.  Да  куда  там  убогим!  Сам  ко-мандарм  приезжал  жаловаться  на  хворобы. Фигура  балери-ны.  Гордая  спина  и  посадка  головы.  Рыжие  вьющиеся  воло-сы  и  глаза  с  поволокой.  Высокая  грудь  и  мелкое  подрагива-ние  бёдер  при  ходьбе.  А  ножки,  ножки!  Ай!  При  этом  то-варищ  подполковник  совершенно  не  скрывала  свой  возраст — 41.  Долинный  был  младше. Однако,  применил  все  знания  полученные  на  фронте.  Натиск,  тактическую  смекалку,  стра-тегическое  мышление.  А  ещё  хитрый  хохол,  уроженец  Бер-дичева  прекрасно  говорил  на  идиш.  И  это  не  помогло.

    После  выписки  уволенный  в  чистую  капитан  мог  ехать  в  свой  Бердичев.  Вместо  этого,  позвякивая  орденами  явился  в  горком  партии  Александрополя  становиться  на  учёт.  Богдан  рассчитал  всё  правильно.  Его,  агронома,  тут  же  пристроили  председателем  колхоза.  Рыболовецкого.  Засучив  рукава  Доли-нный  принялся  за  дело.  Поднимал  колхоз  и  доводил  даму  серца  до  сердечного  приступа.  Поднял  и  довёл.  Майя  по-том  всю  жизнь  называла  его  папой.

    Майя  уже  была  студенткой  одесской  консерватории.  При  этом  страстно,  до  пузырей  из  носа  и  заламывания  рук  влю-билась  в  перспективного  штурмана  Колю.  У  него  были  все  шансы  в  скором  времени  выплавать  ценз,  стать  капитаном  и  получить  под  командование  судно.  

    - Только  через  мой  труп!- заявила  побывавшая  к  тому  вре-мени  врачом-отравителем  и  безродным  космополитом  подпо-лковник  медицинской  службы  запаса. - За  хазара  никогда!

    - Хм!- глубокомысленно  ответил  председатель  рыбколхоза  «Шлях  коммунизма»  и  хитро посмотрел  на  жену.

    Заведующая  хирургическим  отделением  городской  больни-цы  № 2  лихо  вытащила  из  пачки  мужа папиросу,  глубоко  затянулась,  выдохнула  и  безапелляционно  заявила:

    - Ты  ничего  не  понимаешь!

    Что  ж  тут  не  понимать?  Тех  штурманов  в  пароходстве,  как  у  сучки  блох.  И  все  хотят. А  девке  ещё  учиться.  Поэ-тому  мы  посоветовались  и  Маня  решила.  Циля  Пельц  под-суетилась.  Было  трудно,  но  достала.  Очень  хороший  маль-чик.  Лентяй.  Только  что  окончил  александропольский  поли-технический  институт.  Тихий.  Вполне  прилично  играет  в  преферанс.  Состоит  в  молодых  членах  ВКПб  и  мечтает  пой-ти  по  общественной.  Не  произошло.  Оказались  плохие  ана-лизы.  Мочи.  Звали  чудо  Мирон  Аскольд.  Майе  было  всё равно. Аскольд или Рюрик. Она  переживала  самую  страшную  трагедию  в  жизни.  Как  выяснится  далее,  не  последнюю.  Посмотрев  предложенное,  сморщив  носик,  поинтересовалась:

    - Носки  не  воняют?

    На  свадьбу  молодым  отвалили  «москвич-403»  с  брезенто-вым  тентом,  то  есть  кабриолет. Чудо  техники!  Наверное,  так  пытались  приучить  инженера-механика  к  труду.  Лежать  под  подарком  и  постоянно  греметь  ключами.  В  сентябре пятьде-сят  седьмого,  в  положенные  природой  сроки,  я  заорал  на  весь  мир.  Сдавали  меня  в  самом  конце  месяца  в  советском  роддоме.  С  авралами  и  штурмовщиной  плана. Поэтому полу-чился  со  страшными  недоделками  и  изъянами,  которые  уст-раняю  по  сей  день.  До шести  лет  у  меня  было  счастливое  детство,  за  что  спасибо  родная  страна.  А  потом...

    А  потом  солистка  александропольского  театра  музыкаль-ной  комедии  Аскольд  М.  С.  Отвела  меня  на  прослушивание  в  районную  детскую  музыкальную  школу.  Школа  платная, поэтому  прослушивание  проходили  все  сопливые  таланты.  Я  пропищал  взятую  на  рояле ноту,  повторил  предложенный  стук  и  был  свободен.  По  дороге  к  двери  пнул  на  рояле чёрную  клавишу  и  попробовал  пропеть  её  басом.  Естествен-но  фальшиво,  но  комиссии  понравилось.  Мне  больше  всех.  Таким  образом  я  был  принят  в  искусство.  Начались  трудо- вые  будни.  Купили  скрипочку-осьмушку,  сшили  привязывае-мую  к  детской  тонкой  шее  подушечку  и  отправили  к  знаме-нитому  Хейфицу.  Хейфиц  для  Александрополя  был тоже  са- мое,  что  Столярский  для  Одессы.  Не  успел  я  насладиться  инструментом,  Хейфиц  уехал  в  Одессу.  Меня  посадили.  К  роялю.  Надо  заметить,  что  творческого  энтузиазма  во  мне  здорово  поубавилось.  Всё  чаще  мама  морщилась,  когда  я  занимался.  Кстати, из-под  палки.  Ну,  никак  мне  та  музыка!  Хотя  слушать  обожаю.

    - Сына,  неужели  ты  не  слышишь?  Фа  диез!- и  мама  сво-им  серебряным  голоском  тянула.- Та-а-а.

    Хоть  та-а-а,  хоть  не  та-а-а  мне  с  каждым  днём  станови-лось  всё  труднее  отличать  диезы  от  бемолей,  тон  от  полуто-на.  Спасение  пришло  неожиданно  и  откуда  не  ждал.  В  Але-ксандрополь  приехала  с  концертами  народная  артистка  рес-публики,  скрипачка,  лауреат всяких  конкурсов,  какая-то  юро-дная  сестра  мамы  Лиля.  Случайно  услышала,  как  я  терзаю в  обязательной  ежедневной  программе  инструмент.  Просто  сказала.

    - Майка,  у  него  нет  слуха  ни  в  одном  глазу.

    Скорее  всего  мама  догадывалась  о  моей  проблеме.  Это  она  родила  меня  в  конце  месяца.  Однако,  услышать  от  кого-то  ещё  со  стороны  пусть  и  своей — удар  ниже  пояса  по  нашей  гордости.

    - У  него  нет  слуха?!- мама  села  к  инструменту.- Сына,  давай!

    Да  всегда  пожалуйста!  Выдал  куплеты  Бони «Без  женщин  жить  нельзя  на  свете»  из «Сильвы».  Громко,  с  танцем.  Толь-ко  тогда  я  понял,  что  значит  пьянящий  успех.  Лиля бисси-ровала.  У  неё  из  глаз  лились  слёзы  она  не  могла  останови-ть  свой  смех.

    - Браво,  браво,  браво!  Каршилов  отдыхает.  Московскую  оперетту  можно  закрывать.  Им там  делать  нечего.  Отдай  его  на  ударные.  Парень  неплохо  стучит  ногами  по  паркету. Кстати,  кто  соседи  внизу?

    - На  работе,- машинально  ответила  мама,  думая  своё.

    - Повезло.

    - Кому?

    - Нам.

    Аид-барабанщик.  Позор  семьи!  Меня  изъяли  из  музыки,  но  попытки  дать  национальное воспитание  продолжились.  Отвели  в  еврейский  бокс.  Секция  во  Дворце  пионеров  и  школьников.  Очень  некрасивые  девочки  в  очках  и  умные  мальчики  корпели  над  решением шахматных  задач  и  этюдов.  Я  сразу  внёс  свежую  струю  в  теорию  шахмат  и  в  филосо- фию  игры.  Игра  должна  продолжаться  пока  на  доске  есть  хотя  бы  одна  фигура.  Любую  партию  я  начинал  с  демора-лизующего  возгласа.

    - Зафука  не  брать!-после  чего  громил.  Запуганные,  умные  дети  не  понимали,  что  я  ору и  проигрывали  мне  в  чистую.  Руководитель  секции  Лёнька  Пейсахович — слабый  здоровь-ем,  когда-то  подававший  большие  надежды,  чуть  не  хапнул  инфаркт  от  моих  шалостей. Наконец  коллектив  очухался  и  на  практике  начал  применять  задачи,  которые  изучал.  Гоня-ли  меня  словно  котёнка.  Я  ничего  не  понимал.  На  доске  ещё  куча  фигур.  Минут  на тридцать  игры,  а  я уже свободен.  Мне  стало  скучно.  Умным  евреев  становиться  не  захотел  и  гордо  покинул  шахматный  мир.  Кажется,  именно  моё  место  занял  Каспаров.  Были ещё  варианты.  Например  преферанс,  но  в  семье  созрел  чиряк  совсем  других  проблем.

    К  тому  времени  папа  определился.  Он  не  хочет  быть  инженером,  работать  в  НИИ, стоять  за  этими  еврейскими  делами.  Кульманом.  Ватманом.  Он  творческая  личность  без  определённых  занятий.  Как А.  М.  Горький  к  примеру.

    - Отправишься  пешком  по  России? - поинтересовался  любо-знательный  дед.

    Приходилось  объяснять,  что  папу  неправильно поняли. Да,  он  подобно  Горькому,  но Горькому  позднего  периода.  Перио-да  петербургских  ресторанов,  острова  Капри,  красивых жен-щин.

    - Чахотки,- добавлял  эрудированный  дед

    - Не  дай  Бог!- кричал  папа.  Опять  его  не  понимали.  Кто  может  понять  творческую  душу?  Он  писал  в  газеты. Во  все  и  сразу,  что  есть  в  городе.  Для  самодеятельных  артистов,  таких  же  конферансье,  провинциального  КВНа  и  народного  театра  ДК  Строителей,  в  котором  играют  преподаватели  ме-таллургического  техникума.  Это  приносило  широкую  извест- ность  в  кругах  очень  узкой  общественности  и  никаких  де-нег.  Ситуация  угнетала.  Тем  более,  когда  жена  молодая, кра-сивая  заслуженная  артистка  республики  примадонна  театра музыкальной  комедии  и  кормилица  семьи.  К  тому же корми-лица  стала  манкировать  своими  обязанностями  внутри  гне-зда.  Папе  приходится  спать  в  коридорчике  на  диванчике. По-пробовал  надавить  через  деда.  По  принципу — мужик  мужи-ка  поймёт  всегда.  Дед  понял,  но  неправильно.  Предложил  совсем  неприемлемое — поработать  где-нибудь.  В  отместку  папа  взял  и  написал  либрето  оперетты  «Путинская  любо-вь».  Музыку  состряпал  то  ли трубач,  то  ли  трубочист.  В  общем  баянист,  исполняющий частушки на гармошке. Губной. Действие  разворачивается  во  время  путины  на  колхозном  СЧСе.  Кокша  любит  капитана, капитан  любит  футбол  и  всё  вместе  очень  напоминает  «Белую  акацию»  Дунаевского.  Го-товый  ужас  пробовали  на  маме.  Заслуженная  артистка  и  примадонна  пробежала  глазами  по диагонали  либретто,  взя-ла  пару  аккордов.

    - Я  столько  не  выпью.

    Оставалось  одно — впасть  в  творческую  депрессию  с  ши-роким  диапазоном.  Тем  временем  театр  ехал  на  гастроли.  И  не  в  какой-нибудь  Самарканд,  Нефтеюганск  или  по  глухим  углам  Ростовской  области.  В  самую  настоящую  советскую  заграницу.  По  Прибалтике  Всей.  В  Калининград обязательно.  Поэтому  ехали  все.  Кто  не  может  тоже.  Директор  вёз  в кре-сле-каталке  давно  парализованную  маму,  оформив  её  декора-цией.  Режиссёр — всех  своих  жён  и  любовниц,  постоянно  путаясь  в  статусе  каждой.  Костюмер — трёх  мужей  и  любо-вника  сестры.  Коренному  населению  той  заграницы  Каль-ман  с  Легаром  приправленные  Лоу  на  русском  языке ни фи-га  не  нужны.  Аншлаги  ожидались  только  в  столицах  респу-блик  и  крупных  гарнизонах. От  этого  рижский  бальзам  не  становился  менее  крепким, а  продукция  фирмы  «Дзинтарис»  не  теряла  свои  ароматы.  Папа  тайно  тоже  лелеял  мечту  по-пасть  на  гастроли  с  туристическими  целями.  Не  судьба.  Вернулись  с  полными  чемоданами  и морем впечатлений. Это  море  кое-кто  слил  папе.  Оказывается  с  самой  Риги  заслу- женную  артистку  республики  Аскольд  М.  Преследовал  охап-ками  дорогих  роз  и  ужинами  в  лучших  ресторанах  Давид  Фреликс — адвокат  и  деловой  человек. 

     Мама  была  вся  весенняя,  не  смотря  на  летнюю  жару.  Увидела  творческого  мужа  и  выражение  лица  резко  измени-лось.  Наверное,  вспомнила  «Путинскую  любовь».

     Папа  попытался  устроить  трагедию  на  двоих.  Из  этого  ничего  не  вышло,  как  из  всего,  за  что  папа  берётся.

    - Это  правда?!-возопил  он.

    - Да,-спокойно  ответила  мама.

    - Что?-идиотски  спросил  папа.

    - О  чём  ты  спрашиваешь?

    - Я?

    - Да.

    Они  разошлись  без  скандалов,  оставив совместно  нажитое  имущество,  то  есть  меня,  деду  с  бабкой,  ничего  не  деля.  Правда,  родительница,  собирая  чемоданы,  так заливалась сле-зами,  что,  казалось,  вся  изойдёт  на  влагу.  При  этом  клялась  и  божилась,  что как  только,  так  сразу  забрать  меня  к  себе  в туда.  Мне  было  восемь  лет.  Я  верил.

    Папе  пришлось  переезжать  к  своим  родителям  в  другой  конец  города.  Некоторое  время он  купался  в  своём  горе.  В  конце-концов,  когда  о  нём  узнал  весь  город,  пришлось  ехать за  счастьем  в  Москву.

    Мною  занялся  дед.  Отвёл  к  знакомому тренеру-дзюдоисту.  Тогда  дзюдо  был  не  самый популярный  вид  спорта.  Больше  любили  классическую  борьбу  и  самбо,  где  рвали  всё  на пу-па.  Национальная  традиция.  У  тренера  своя  метода.

    - Хочешь  на  татами?- ласково,  словно  предлагал  шокола-дку  спросил  он.- Ну,  иди.

    Я  пошёл.  Тут  же  ко  мне  стал  приставать,  делая  неприли-чные  движения  телом,  какой-то  шкет.  В  результате  я  шмяк-нулся  на  татами.  Не  успел  осознать,  что  это бросок,  меня  шмякнули  ещё  раз.  Хотя  ковёр  тренировочный,  падать  на  него  весьма ощутимо.  Я  понял — пора.  Размахивал  кулаками  и  лягался  с  такой  частотой,  что  шкету пришлось  бегать  от  меня.  Ни  о  каком  захвате  не  могло  быть  и  речи.

    - Перспективный  пацан.  Злой,  как  собака, - сказал  тренер  и  потрепал  меня  по  затылку.-Ты  будешь  чемпионом.

    Петрович  оказался  прав.  Чемпионом  я  не  стал,  но  третье  место  по  Союзу  среди  юниоров  достал.  Был  произведён  в  спортивную  гордость  области  вместе  олимпийской  чемпио- нкой  по  синхронному  плаванию  в  парном  разряде.  То  есть  она  и  судьи.

    Первого  сентября  меня  подстриженного  под  полубокс,  в  белой  рубашке,  с  букетом  цве-тов  в  потеющей  ладошке  и  ранцем  за  спиной  отвели  в  первый  раз,  в  первый  класс.  Дам  в  первом  «Б»  классе  на  всех  не  хватало. Меня  посади-ли  на  первую  парту  с  такой  же  белой  рубашкой,  которого  звали  Саша.  Сзади  пристроили  Серёжу  с Юрой. На  большой  перемене  нас  повели  пить  молоко.  После  стакана  мы  почув-ствовали  просто  бешеный  прилив  сил  и устроили  шикарную  драку  на  четверых.  Нас  разнимали  все  учителя  младших  классов  и  физрук,  которого  я  от  всей  души  лягнул.  После  чего  среди  педколлектива  за  мной  до  аттестата  зрелости  закрепилось  почётное  наименование  Зверёныш.  Учился  я  не  отлично,  но  лучше  чем  хорошо.

    Мама  звонила  каждую  неделю,  требуя  меня  к  телефону.  В  данный  момент  из-за  адаптации к местным  климатическим  условиям  и  капитального ремонта в рижской квартире забрать  меня  к  себе  не  может,  но  летом — обязательно.  Потом  ходи-ла  беременной  со  страшным  токсикозом,  но  летом...  После  родов,  как  положено  тяжёлых,  выхаживала  себя  болезную  и  дочь,  но...  О  лете  уже  не  говорилось.  Потом  случился  пере-езд в случайно прикупленный особняк в Юрмале. Естественно,  шло  обустройство  на  новом  месте.  Звонки  стали  раз  в  ме-сяц  с  душераздирающим

    - Ну  как  ты  без  меня?!

    Позже  только  на  день  рождения.  И  вовсе  прекратились.  Видимо  родительница  поняла ---  без  неё  мне  совсем  непло-хо.  Ежемесячные  переводы  шестидесяти  рублей  на  содержа-ние  ребёнка  чётко  высылались  до  совершеннолетия.  Ровно  в  день  моего  рождения  они  вероломно, без  объявления  вой-ны  прекратились.  Скорее  всего  так  меня  поздравили  с  юби-леем.  Во всяком  случае  оригинально.

    Папа  тоже  не  отставал  в  изобретательности.  Творческая  ведь  натура.  От  него  приходили  троячки,  пятёрочки  бывали  рубчики.  Один  раз  почта  принесла  сорок  копеек.  Дед  от- реагировал  незамедлительно.  

    - Брат  Митька  помирает.  Ухи  просит.

    Атракционом  невиданной  щедрости  стали  пятнадцать  руб-лей.  Видимо  родитель  был  в большом  подпитии  раз  отпра-вил  эти  деньги.

    - Назад  не  попросит  вернуть?- спросила  бабушка.

    - Я  всегда  в  него  верил,- гордо  сказал  дед.- И  он  им  стал!

    - Кто?

    - Мирка.

    - Кем?

    - Миллионером!  

    Я  отмотал  десять  лет.  Вставал  исконно  руский  вопрос — Что  делать?  С  еврейским  ответом — Я  зна-аю...  Душа  ни  к  чему  не  лежала  кроме  сладкого.  Медицина?  Я  скорее  себя видел  в  белых  тапочках,  чем  в  белом  халате.  Адвокатура?  Очень  слабо  представлял  себе данную  специальность.  Попросил  деда  объяснить.

    - То  же  самое,  что  клоун  в  цирке.  Тем  заполняют  паузы  в  представлении,  этим  затыкают  дырки  в  судебном  процес-се.  Фигура  в  советском  судопроизводстве  чисто  декоративная

    - Бога!- кричала  бабушка.- Чему  ты  учишь  ребёнка!

    Далее  по  списку  пригодности  шли  офицеры.  Сразу  перед  глазами  встаёт  прыщавая  морда  сына  соседского  прапорщи-ка  под  фуражкой  общевойскового  училища. Выражает та  мо-рда  ружейные  приёмы  на  раз,  два.  Ну  и  так  далее. В  прези-денты  Академии  наук  и  художеств,  а  также  в  художествен-ные  руководители  больших  и  малых  академических  театров  меня  не  тянуло.  Оставалась  детская  считалочка - ..сапожник,  портной,  кто  ты  будешь  такой?  Дед  как  раз  стоял  за  них.

    - Во  все  времена,  при  любом  режиме  ты  будешь  с  кус-ком  хлеба  и  левом  кусочке  масла.

    Я  совсем  запутался.  Взял  и  свернул  за  угол,  где в  старом  парке,  именуемом  Молодёж-ным  стоит  особняк  в  стиле  «Иосиф-вампир»  С  портиком,  колоннами,  ступенями,  высо-кими  потолками.  Металлургический  техникум — прибежище  босяков  всего  города.

    Ой,  это  еврейское  счастье!  На  левый  кусок  масла  я,  так  и  да,  опоздал.  Техническое обслуживание  и  ремонт  автомо-билей  заявления  не  принимал.  Крутящимся  прорабом  также  не  смогу  быть  по  той  же  причине.  Всяким  агломератчиком  и  разработчиком  быть  не собирался.  Оставалось  малопонят-ное  ППЖТ.

    Когда  я  дома  доложился  куда  меня  занесло,  дед  хмыкнул.

    - Почётно.  Форма,  как  у  генерала.  По  БАМу  ездить  буде-шь.

    Бабушка  более  категорична.

    - Вей-из-мир!

    Бабушка  не  права.  Всё  хорошее  когда-нибудь  кончается.  Техникум  тоже.  Красный  диплом  я  отнёс  в  локомотивное  депо  Александрополь  одноимённого  отделения  Причерномор- ской  железной  дороги.  Корочки  помощника  машиниста  у  меня  уже  были.  Встретили  с  распростёртыми  объятиями.  В  локомотивном  хозяйстве  всегда  не  хватает  людей.  Неожида-нно  я  почувствовал  вкус  к  бродячей  жизни.  Огням  в  ночи,  мельканию  пейзажа  за  окном,  разноцветью  светофоров.  Этого  не  поняли  в  Министерстве  Обороны...

    - Машинист  в  тридцать  третьем  тупике!  Машинист  Аско-льд!

    А  как  было  хорошо.  

    - Ох,  Мастрояни,- вздохнул  я,  но  в  трубку  бросил  бодрое.- Слушаю.

    - Запускайся  и  быстренько  на  седьмой  путь  под  состав.  Вагоннички  подведут.

    - Понял.  На  седьмой  под  состав.  Соединяюсь  по  сигналу  вагонников.

    Майстренко  сидит  в  каком-то  оцепенении  смотрит  на  меня.  Ну,  просто  гордость  железной  дороги!  Её  неотъемле-мая  часть.

    - Владислав,  что  не  ясно?  Запускаем  задок.  Бегом!

    В споре видевших и знающих победила практика. Видевшие.  Вместо  того,  чтобы  меня загнать  в  сортировку,  состав  выта-щили  в  южный  парк.  Записали  себе  ещё  обработку. Стран-но.  Обычно  колчедан  идёт  в  рудовозах.  Сейчас  почему-то  в  полувагонах.  Качаю  тормоза.  Оператор  принесла  документы  на  поезд.  Майстренко  возвращается  с  вытянутым лицом.

    - Что  с  вами,  Владислав?  Вам  предложили  новые  штатов-ские  штаны  бесплатно?

    Протягивает  мне  натурный  лист.

    - Это  не  туда.

    Пятьдесят  шесть  полувагонов.  Груженые.  Всё  правильно.  Окатыш.  Только  керамзита  и станция  назначения  Приморско-Покровск.  В  другую  сторону.  Докладываю  положение  де- журной  по  станции.  Получаю  ответ.

    - Не  умничай.

    Понял.  Наше  дело  телячье — усрался  и стой. Не  умничаю.  Откачал,  попробовал,  получил,  доложил  о  готовности.  Вра-зрез  два  пассажирских  и  повезём  янычарам  керамзит  для  Приморско-Покровска.  То-то  турки  обрадуются!

    - Машинист  по  седьмому  пути!  Три  двести  пятый,  Аско-льд!

    - Слушаю.

    - Зелёный  с  седьмого.  Поехали,  поехали!  Счастливого  пути!.

    - Вижу  зелёный  с  седьмого.  Спасибо,  до  свидания.  Пое-хал!

    - Мы  едем?-удивлению  Мастрояни  нет  предела.

    Ох,  как  он  мне  надоел!

    - Я — да,  вы,  как  хотите.

    - А...  э...

    - Именно.  Владислав,  будьте  любезны  смотреть  по  поезду.

    Через  пять  часов  я  с  трудом  отмотал  двести  километров.  Поезд  не  едет.  Ни  так,  ни эдак.  Не  могу  раскачать.  Не  кати-тся.  Веду  на  собственных  нервах.  По  рации  достаёт дежур-ная  по  Колодезной.

    - Машинист  три  двести  пятого!  Аскольд!

    Тебе,  что  надо?

    - Диспетчер  спрашивает  какой  у  вас  поезд  и  станция  назначения?

    Зашевелились.

    - Окатыш  керамзита  на  Приморско-Покровск.

    - Почему  вы  ведёте  на  Александрополь?

    - Потому  что  я  не  обкатан  на  Приморско-Покровск.  Кто  диспетчер?

    - Ковалёв.

    Час  от  часу  не  легче.

    - Привет  ему,-  среди  тут  товарищ  Ковалёв  славится  нео-жиданностью  решений  и  полной нелогичностью.  О!  Диспет-чер  решил  нас  менять  на  путях  по  Колодезной,  чтобы  новая бригада  вела  поезд  в  обратном  направлении  на  Карасусарай  Через  часик  приедет  смена.  Ещё  часик  мы  будем  добирать-ся  с  попутным  домой.  Итого...  Ничего  не  могу  поделать. Входной — два  жёлтых.  На  выход  закрыт.  Красный.  Стал.  Только  хотел  выдёргивать  кнопки  запуска  дизелей,  как  опя-ть  затрещала  рация.  Выходной  позеленел.

    - Диспетчер  передумал.  У  вас  тепловоз  хороший?

    - Очень.

    - По  Александрополю  смена  на  путях.

    За  счастье.  Главное,  чтобы  в  диспетчерскую  голову  не  стукнул  очередной  чимер.  А  то мы  нафантазируем!..  Слава  Богу  доехали!  Поменялся  на  путях,  расписался  за  отпуск,  хорошо  посидел  в  деповской  сауне.  Смыл  усталость.  Оста-лось  ещё  пару  мелких  неприятностей  на  вокзале.  Это  быст-ро.  У  машины  крутится  Майстренко.  Живёт  тоже  в  старом  горороде,  где-то  недалеко  от  меня.

    - Павел,  вы  домой?

    - На  вокзал.

    - Надолго?

    - Как  карта  ляжет.

    Что-то  Мастрояни  мнётся.  Что-то  его  гложет.

    - Спрашивайте,  не  стесняйтесь.

    - Вам  после  отпуска  нужен  будет  помощник?

    - У  меня  есть  закреплённый.

    - Где  он  сейчас?

    - Водку  пьёт.

    Майстренко  пытается  пристроиться.  В  принципе,  если  им  серьёзно  заняться,  может  случится  неплохой  помощник.  Витахе  «обкатываться»  пора.

    - Владислав,  время  покажет.  Сейчас  я  в  отпуске.

    Основная пассажирская станция Александрополь I. Большой  вокзал,  куча  перронов  путей  и  шум.  Депо,  электровозоремо-нтный  завод  на  станции  Александрополь II  Отсюда  отправ-ляются  участковые  пассажирские  поезда  местного  формиро-вания  и  все  грузовые  разборки.  На  станции  высотка  управ-ления  Александропольского  отделения  Причерноморской же-лезной  дороги.  Мне  «вторая»  нравится  намного  больше  «пе-рвой».  Тише,  спокойней, уютней. Вокзал хотя и одноэтажный,  но  гораздо  приятней  «первого».  Оба  в  центре  города. Пере-езжаю  знаменитый  виадук  «Тёщин  язык»  и  вот  она — ули-ца  машиниста  Кривоноса.  У вокзала площади  нет.  Нагло  па-ркуюсь  прямо  у  ступенек.  Пусто,  в  билетном  зале  гулко  раздаются  мои  шаги.  В  парикмахерской  старый мастер  Капи-тоныч — золотые  руки  обслуживает  постоянного  клиента.  Неспешно  щёлкает  ножницами,  спокойно  со  вкусом  течёт разговор  за  эту  жизнь.  Толкаю  дверь  бывшего  буфета,  ныне  процветающего  под  вывеской «Табак».  Здесь  всегда  свежая  «Прима».  Курить  начал  на  последнем  курсе  техникума,  уйдя из  активного  спорта.  В  армии  полюбил  «Приму»  за  цену  и  крепость.  Отслужив,  решил  ей не  изменять,  хотя  бы  потому,  что  с  ней  не  бывает  перебоев.  Правда,  при  нашей  системе зарекаться  нельзя,  но  тем  не  менее... Тем  не  менее  меня  сразу  окутал  слабый  табачный  аромат.  Словно дорогие духи.  У  допотопного  кассового  аппарата  моего  детства  с  ручкой  сидит  абсолютно  лысый  старик  при   очках  на  кончике  поро-дистого  носа.  На  прилавке открытый на кроссворде  «Огонёк»  и  газета  «Правда».

    - Добрый  вечер,  Борис  Абрамович!

    Он  печально  смотрит  на  меня  поверх  очков.

    - Читали?- грустно  спрашивает  старик  и  стучит  жёлтым  ногтем  согнутого  пальца  по  газете.

    Честно  признаюсь.

    - Нет.

    - И  не  читайте.  У  меня  уже  было  два  приступа..  Шо  творят  эти  гады-империалисты  и их  пособники — израильс-кие  агрессоры.  Шо  творят!  Скажите,  наших  будут  выпуска-ть  при таком  положении? 

    - Куда?

    - К  гадам  и  агрессорам.

    - Не  знаю.  Что  у  вас  со  здоровьем,  Борис  Абрамович?

    - Моя  пэчень  очень  реагирует  на  эту,  таки,  политику.  Хо-рошо  есть  «Нош-па»

    - Помогает?

    - От  чего?

    - От  политики.

    - Агиц!  Шо  там  может  помочь  в  мои  годы,  когда  я  в  ко-рне  не  согласен  с  ООН?  Молодой  человек,  я  сейчас  огорчу  вас  до  глубины  всей  нервной  системы.  Той  «Примы»  нет.

    - Что  случилось?

    - Станок  стал  на  ремонт.  Капитальный.

    - Надолго?

    - Навсегда.

    - Плохо.

    - А  шо  бы  вы  себе  думали?  Половину  станка  привезли  из  поверженной  Германии.  Там погрузили  весь  станок,  но  пока  его  везли  по тем дорогам с этими станциями  получилась   ровно  половина..  Вторую  половину  точно  так  же  привезли  из  вдруг  ставшей  нашей  союзницей  Румынии.  Вы там  были?

    - Где?

    - В  Румынии.

    - Нет.

    - Судя  по  тем  деталям,  там  очень  не  очень.  Так  я  ещё  не  успел  снять  гимнастёрки,  как начал  собирать  станок,  который  столько  лет  давал  всем  прикурить.

    - Что  делать?

    - Выбросить  и  установить  новый.

    - Мне,  Борис  Абрамович.

    - Бросать  курить.

    - Помогает?

    - Я  же  бросил.  В  лагере  на  Калыме.

    - И  вы  тоже?!

    - А шо? По-вашему я не могу быть безродным космополитом?

    - Конечно,  можете.

    - О!  До  врача-отравителя  немного  не хватило  образования.  А  так — вполне.

    - Мне,  что  делать,  Борис  Абрамович?  Я  пока  курить  не  бросил  и  ещё  не  на  Калыме.

    - Шо  вы  такое  говорите!  Не  приведи  Господи!  Ай!  Уже  получили  армавирскую  продукцию,- Ривкин  бросил  на  при-лавок  сырой  ком  красного  цвета. - Вы  такое курить сможете?

    - Ни  Боже  мой!

    - А  я  об  шо?  И  этим  они  собираются  делать  план.  Вот!- рядом  с  комом  легла  аккуратненькая  картонная  пачечка. - Новая  продукция - «Золотой  якорь».  Рекомендую.  Не  ихнее «Marboro”,  но  ихнее  и  не  стоит  сорок  копеек.  Та  же  «При-ма»  только  с  фильтром.  А  сколько  удовольствия!  Знаете  шо  курит  первый  секретарь  обкома?  Четырнадцатикопеечный  «Север».  Представляете,  как  у  него  воняет  изо  рта  и  шо  у  него  с  зубами?  Нет,  так  и  там всё  в  порядке.  Нету  у  него  зубов!  Сеня  Шульман  сделал  ему  полный  рот  жемчужно  бе- лых  протезов.  После  этого  Сеню  сразу  посадил  ОБХСС.  Говорят  по  ошибке,  но  он  сидит. А  вы  спрашиваете,  шо  у  меня  с  пэченью.  Какая  пэчень  при  ихней  политике!  Таки  шо, бэром?

    Я  был  в  дверях,  когда  Ривкин  меня  окликнул.

    - Молодой  человек!

    - Да,  Борис  Абрамович.

    - Вы  случайно  не  знаете  реку  в  Южной  Америке.  Очень  много  букв.

    - Амазонка,- не  задумываясь  бросаю  я.

    - Ай,  так  и  да!  Подходит,- радуется  старик,  но  тут  же  с  сомнением  спрашивает.-А  Мисисипи?

    - В  США.

    - Ага,  там,  где  наши.  Вы  ещё  долго  будете  на  вокзале?

    - Не  знаю.

    - А  завтра?

    - Точно  нет.

    - Ой,  как  жаль!  Тут  ещё  много  кроссвордов.

    - Это  радует.        

    Дальше  по  сценарию — вино.  Румынское  в  оплетённых  бутылках.  Для  этого  надо  переехать  на  Александрополь  I.

    Я  не  знаю  у  кого  такая  извращённая  фантазия,  но  все  предприятия  общественного  питания,  находящиеся  в  полосе  железной  дороги  называются  «Встреча».  Все  не  в  полосе,  но  относящееся  к  тому  же  ведомству - «Экспресс».  Такое  положение,  наверное,  со  времён легендарного наркома Лазаря  Моисеевича  Когановича.

    На    «первом»  «встречь»  не  меряно.  Ресторан, кафе, буфет,  павильон.  Павильон — обычная  стекляшка  на  перроне.  Вмес-то  стёкол  вставлены  мощные  листы  ДСП.  И  всё  это  выкра- шено  в  зелёный  цвет  краской  для  пассажирских  вагонов.  Стоит  в  конце  перрона,  имеет  всесоюзную  известность.  Зап-равляет  в  нём  тридцатидевятилетняя  Софья  Сигизмундовна  Маршаун  в  обиходе  просто  Софка — любимица пьющего му-жского  населения  прилегающих  улиц,  пассажиров  проходя-щих  поездов  и  транзитников.  С  чего  и  живёт.  Всегда  в  ас- сортименте  водочка,  креплённое.  Для  нуждающихся  Совет-ское  шампанское,  коньяки  Закавказья  и  отрава  местного  коньячного  объединения.  Ассортимент  на  любой  карман  и  всегда  бьющий  по  мозгам.  При  позавчерашних  котлетах  в  тесте.

    Всё  это  хорошо,  но  Софка  открыла  охотничий  сезон  на  меня.  В  кругу  близких  и  друзей  мадам  Маршаун  заявляет.

    - Что  вы  мне  говорите!  Я  в  восемнадцать  лет  нянькалась  с  Симкой.  Ей  уже  двадцать.  Никакого  результата! Гурнышт.  Что  с  того,  что  ребёнок  похож  на  того  папу? Нет,  не  римс-кого.  Он  ещё  страшней.  На  собственного.  Это  не  причина  лишать  ребёнка счастья.  Я  всё  знаю!  Аидиши  жены  должно  быть  много.  Что  я?  У  меня  одни  хозеры.  С  ними  не  попра-вишься.

    Если  карасусарайской  королевой  чебуреков  я  рассматрива-юсь,  как  из  многих  один,  то Софкой  в  силу  специфики  на-ционального  бытия  и  сознания — один  из  немногих.  При этом  во  дворе  у  неё  два  гаража.  В  одном  стоит  «победа»  папы,  в  другом — собственная  «шестёрка».  Мой  бокс,  как  раз,  между  ними.  В  таких  условиях  отловить  меня  не  сос-тавляет  большого  труда.

    - Слушай,  Павка,  идём  смотреть,  как  мы  живём.  У  меня  сегодня  гефилдефиш  из  осетрины  с  судаком.

    - Софья  Сигизмундовна,  осетрина — не  кошерно.

    - Что  я  могу  сделать,  когда  ничего  другого  не  ловится.

    - Где?

    - На  рынке.

    - Что  вы  говорите?!

    - Будешь  кушать  гефилдефиш  из  хамсы?

    - Ни  в  коем  случае!

    - Об  чём  разговор?  Моя  папа  тоже  отменяет  рошашана,  если  нет  фаршированной  шейки и  кислосладкого  мяса.  Что?

    Надо  сказать,  что  мадам  хорошая  хозяйка  и великий кули-нар.  Когда  затаскивает  меня к себе домой, Сима моментально  бросается  в  кухню  греметь  кастрюлями.  При  чём  моет все-гда  одну  и  ту  же  блестящую  кастрюлю.  Или  трёт  один  и  тот  же  угол  паркета  гостиной.  В  этих  случаях  Софка,  глядя  на  мою  реакцию,  замечает.

    - Эта  Симка  такая  балабуста!  Такая!  Ни  минуты  спокоя.  Всё  работает  и  работает.

    - И  готовит?

    - Что  ты!  Не  дай  Бог!

    - Что?

    - Съесть.

    Когда  я  смотрел  на  туго  обтянутый  джинсами  необъят-ный  зад  Симы  всегда  удивлялся связям  простой  буфетчицы  станционного  павильона.  Такой  размерчик  можно  заказать  только  на  фабрике  фирмы  изготовителя.  А  ещё  грудь, трой-ной  подбородок  и  носик.  

    Как-то  Софка  достала  меня  очень  уж  изощрённо.  Я  не  выдержал  и  спросил  прямо — Чем  я  такой  хороший  и  нама-зан  ли  мёдом?

    - Нет,- честно  ответила  Софка  и  пояснила.- Просто  на  весь  город  осталось  два  аида,  которых  можно  использовать.  Ты  и  Изька  Котлер.

    - Чем  вам  этот  Котлер  не  подходит?

    - Очень  подходит.  Только  за  него  нельзя  выйти  замуж.

    - Почему?

    - Он  всю  жизнь  переезжает  из  одной  тюрьмы  в  другую  без  остановки.

    - Солидно.

    - Ещё  как!  Павка,  когда  вы  поедете  в  ЗАГС,  я  в  окно  машины  буду  бросать  десятки. Слушай,  всю  дорогу.

    - Тогда  оставшуюся  жизнь  вы  будете  ездить вместе с  Изей  Котлером.

    - Я?  Никогда!

    Мама  с  дочкой  решили  сменить  руку.  Теперь  Симона  встречает  меня,  барабаня  от  души на  пианино романс  «Гори,  гори  моя  звезда»  в  темпе  «Семь  сорок»  Музычка  что-то!  Рихтер  отдыхает.

    - Ну,  что  я  тебе  говорю?  Похудею  Симку  на диете до жен-ского  размера.  И,  просто,  так и  да,  Чайковский!

    - Успеете?

    - Что?

    - Похудеть.  Жизнь  такая  скоротечная.

    - Скажи,  ты  хочешь  спать  на  деньгах?

    - Нет.

    - Что  нет?

    - Не  удобно  и  твёрдо.  Лучше  на  матраце.

    - Павка,  ты  что  дурной?

    - Похоже?

    Я  нарвусь  сейчас  на  очередное  брачное  предложение,  но  заручусь  хорошим  винишком, которого  нет  в  городе.  Мадам  Маршаун — единственное  место.  За  всё  в  жизни  надо  пла- тить.  Твёрдым  шагом  иду  в  выбранном  направлении.

    Окликают.  Строго  смотрит  Шура  Коган — не  самая  удач-ная,  а  главное  единственная  смесь  адвоката  с  гинекологом.  Маленький,  худенький  в  английских  усиках  и  кучеряшках  на  бестолковке.  Явно  пожившие  джинсы итальянской  постро-йки,  рубашка — марлёвка   польского  пошива,  кожаные  туфли  с  историей  и  на  каблуке — производство  собственного  деда.  Дед  Шуры  известный  на  всём  побережье Левитан-сапожник.  В  руке  дерматиновый  уродец  под  названием портфель- «дип-ломат»  нашего  завода  «Хозтовары».  Не  важно,  что  выпуска-ет  этот  завод.  Главное,  что  вся  продукция  одинаковая.  Пло-хая.  Шура  всего  на  пару  лет  старше,  а  какая  солидность!  И  голос,  чёрт  побери! Отвечаю  и  вопросительно  поднимаю  брови.  Друзьями  мы  никогда  не  были.  Даже  приятелями.  Знакомы  по  городу.  Раскланиваемся.  Иногда  перебрасываем-ся  парой  слов.  Коган — профессиональный  деятель  искусст-ва.  Самодеятельного.  И  не  только.  Сапожник  любит похвас-таться  успехами  внука.

    - Шо  вы  знаете?  Этот  цудрейтер  работает  в  драматичес-ком  театре  оперы  и  балета  имени  музыкальной  комедии.

    Во  всех  театрах  одновременно  и  сразу  Шура  трудился  распространителем  билетов.  Распространял  так  себе.  И  это  не  хлеб.  Родители,  крепко  связанные с  внутренними  органа-ми  оба,  не  без  труда  устроили  дитятко  администратором  в  областную филармонию.  Великий  Левитан  комментировал  этот  случай  из  собственного  подвала,  тачая  сапоги.

    - Адиёты!  Алемехел  сразу  растратит  казённые  гроши  и  его  обязательно  посадят даже при  Миле. Дадут мало.  Первый  раз  и  мать  адвокат.  Но  не  условно.

    Мать-адвокат  скорее  всего  провела  в  филармонии  воспита-тельную  работу  с  кем  надо. Нашего  мальчика  к  денежным  вариантам  просто  не  подпускают.  Работает  с  разного рода  народными  коллективами  песни  и  танца.  Хорами,  капелла-ми,  просто  балалаечниками.  Десять  человек  в  зале,  тридца-ть  на  сцене.  Какой  уж  тут  гешефт?  Самим  бы  не  умереть  с  голодухи.

    - Что  у  вас  за  бардак  на  дороге?- строго  начал  Шура.

    - Мост  упал.

    - Где?

    - Под  Харьковом.

    - Мурманский  отправился  с  двухчасовым  опозданием!

    - Министра,  Шура,  не  уволят.

    - В  Апатитах  и  Североморске  ждут  артистов.

    - Всё  равно.  Аншлаг?

    - Конечно,- важно  ответил  Коган.  Всё,  что  он  делает  важ-но  и  архисрочно.

    - Пугачиху  туда  зафугасили?

    - Гуцульскую  народную  капеллу.

    - С  ума  усраться!  Там  охреневают  от  полярной  ночи  и  белых  медведей.  Гуцулы  им  за  счастье.

    Тут Коган,  сверля  меня  маленькими,  сердитыми  глазками  пустился  в  рассуждения  о  власти,  её  возможностях  и  свобо-дах.  Я  понял  по  пламенности  самовыражения,  что какой-то  мостик  через  речку  Вонючку  у  Шуры  может  стать  поводом  для  свержения  существующего  режима.

    - Да  вы,  Шура,  диссидент.

    - Я?  Да!  Я  вижу  реальное  положение  вещей,- на  коганов-ской  душе  ещё  много  есть  от  чего  советской  власти  не  поз-доровится.  И  этим  мы  торопимся,  за  неимением  лучшего  делиться  со  мной.

    Со  мной  поздоровались.  Я  ответил.

    - Как  съездил?

    Пожимаю  плечами.

    - Как  обычно.

    У  нас  бардака  без  упавшего  моста  хватает.  Подумаешь,  потеряли  маршрут  серного  колчедана,  идущий  на  экспорт.  Пусть  турки  плачут.  У  советских  собственная  гордость!  А  того  колчедана...  Попрощались.

    - Это  ещё  кто  такой,- Шура  весь  в  запале,  аж  пот  высту-пил.

    - Коноваленко.

    - Ну  и  что?

    - Ничего.  Обычный  капитан  КГБ. 

    Опаньки!  Это  вам  не  здесь,  когда  тут.  Сдуваемся  на  гла-зах.

    Понимаю — раз  Шура  читает  мне  нотацию на  популярные  политические  темы,  ему  что-то  из  под  меня  надо.  Скорее  всего  ехать.  Приехать  на  «волге»  пусть голубой — это  солид-но.  Родители  могут  купить  машину  ребёнку,  но  нельзя.  Шу-ра  потенциально  опасен.  Как  говорит  всё  тот  же  товарищ  Левитан,  у  Шуры  обе  руки,  но  левые  и  выросли,  пардон,  из  жопы.  В  них  нельзя  давать  колюще-режущего.  Даже  вилки.  Ею  обязательно  ткнёт  себя  в  глаз.  Шуре  уже  покупа-ли  раз  университет.  И  шо?  

    Действительно,  Шуру  загоняли  за  определённое  вознагра-ждение  кому  надо  на  факультет  романо-германской  филоло-гии.  Для  тупых — инъяз.  Оказалось — там  учиться  надо.  В  общем,  университет  нас  бросил.

    Меня  осенило!  Да  ещё  как!  Ай  да  Пашка,  ай  да...  Пуш-кин!

    - Шура,  вам  куда  ехать  надо?

    - Подвезёте?- недоверчиво  радостно.

    - Чтоб  я  сдох!

    - В  угольный  порт?

    Я  ещё  раз  прикинул.  Идея  стоит  бензина.

    За  южной  окраиной  города,  где  на  огромной  территории  раскинулась  промзона  ГОКа  имени  Серго  Орджоникидзе  и  судостроительного  завода  «Море»  имени  академика  Крыло-ва  есть  тепловая  электростанция.  Корпуса  электростанции  в  освобождённом  городе  отстроили  первыми. Работала станция  на  донецком  угле,  который  возили  из Жданова на громадных  баржах-лихтерах  голландской  постройки,  отобранных  у пора-жённых  финнов.  Возили  десятилетиями.  Для  этого  в  полу-километре  от  станции  соорудили  маленький  порт,  от  которо-го  вела  железнодорожная  ветка  прямо  к  котлам.  Порт  принадлежит  Министерству  Энергетики,  но  во  всех  морских  вопросах  подчинялся  Министерству Морского Флота. Точнее  капитану  морского  торгового  порта Александрополя,  который  на  другом  конце  города.  Такое  положение  создавало  множес-тво  спорных  вопросов  и  большую  неразбериху.  Энергетикам  не  подходили  требования  капитана. Капитан плевал на  энерге-тиков  со  всеми  вытекающими  из  слюны  последствиями.  По-ложение  разрешилось  естественным  образом.  Станцию  пере-вели  на  газ.  Лихтера  продали  куда  глаза  глядят,  буксиры  ушли  на  другие  линии,  портальные  краны  опустили  свои  клювы,  разобрали  и  сдали  на  металлом заржавевшие  рельсы  вместе  с  маневровым  локомотивом.  Законсервировали  похо-жее  на  старого  шахтёра  от  въевшейся  в  стены  угольной  пы-ли  капитальное,  просторное  здание  порта.  Чтобы  порт  не  казался  брошенным,  как  оно  есть  на  самом  деле,  к  нему  приставили  пост  ВОХР.  Охранники  ловят  бычков,  «дерут»  мидии.  Живут  в  своё  удовольствие.

    - Шура,  что  вы  потеряли  в  том  Богом  забытом  месте?

    - Наташа  читает  сегодня  свой  роман.

    - Андерграунд?

    - Конечно!- гордо  ответил  Шура.

    - Любопытно.

    В  стекляшке  по-обыкновению  шумно  и  накурено.  Шура  скроил  недовольную  гримасу.

    -Тут  куются  миллионы,  друг  мой.  Смотрите  веселее.  Су-дьба  решается.

    - Чья?

    - Ваша.

    Меня  заметили  ещё  на  входе.

    - Геник!-не  громко  бросила  в  массы  любимица  района.- Дайте  спокою.  Невозможно  работать!

    Гомон  моментально  стих.

    - Ты  подумал  жениться?

    - Почти.  Я  подумал  о  Симе  и  разжился  вам  женихом.

    - Где?!

    - Неважно.  Было  трудно,  но  я  достал.

    - Жених  где?!

    Киваю  на  прислонённого  у  входа  Когана.

    Снайперский,  как  выстрел,  взгляд.

    - Мелковат.

    - Софья  Сигизмундовна,  рассчитываете  на  смесь  чемпиона  мира  по  тяжёлой  атлетике  в тяжёлом  весе  с  центровым  «Чи-каго  булс»?

    - Комар,- продолжает  гнуть  своё  хозяйка  «Встречи»,  сби-вая  цену  товара.

    - Аид.

    - Да?

    - Разве  не  видно?  Других  не  держим.  Человек  искусства.  Администратор  филармонии.

    - Как  Ноля  Гонопольский?  Умеет  жить!

    - Не  умеет  и  не  как.

    - Он  кто?

    - Коган.

    - Внук  Левитана?

    - Угу.

    - Павка,  что  ты  мне  подсовываешь?  Это  даже  не  второй  сорт.  Надо  мной  будет  смеяться  весь  город.  В  Крыжополе  тоже.  Он  алемехел,  цудрейтер  и  лентяй.

    Не  впарю  Когана ,  Софка  с  меня  живого  не  слезет.  Поэ-тому  бьюсь за  шурино   счастье,  аки  лев.

    - Софья  Сигизмундовна,  вам  нужен  самостоятельный,  зара-батывающий  парень?  Даже,  если  найдётся  такой,  он  вас  бы-стро  задвинет  и  будет  гулять  от  Симы.  Вы  же реалистка,  Софья  Сигизмундовна.

    Софка  тяжело  вздыхает.  В  принципе  я  её  понимаю,  но  под  танк  не  брошусь.

    - Посмотрите.  Его  предел  мечтаний — десятка  в  кармане  и  баранка  хотя  бы  подержанного  «ушастого»  «запора».  Да-дите  «победу»  своего  папы.  Он  всё  равно  к  машине  не  по-дходит.  Ходит  под  себя.  Сима  счастлива.  Шура  будет  знать — только  дёрнется  и всего  этого  нет,  кроме  жены.  К  тому  же  за  ту  же  сумму  будет  настоящим  аидским  мужем  по  той  же  причине.  А  свои  гинеколог  с  адвокатом  и  лучший  сапожник  побережья?  Всё  это  стоит     

    - Значит,  ты  не  хочешь?- на  меня  смотрят  глаза  женщины,  уставшей  воевать.

    - Нет.  И  поверьте — я  не  самое  большое  счастье  на  этой  земле.  Сволочь  необъятная.

    - Беру!- улыбнулась  Софка,  опять  ставшая  сама  собой.  Я  из  этого  дрек  сделаю  человека.

    Могу  вздохнуть  свободно.  На  отпуск  экипирован  полнос-тью.  В  багажнике  сигареты  и картонная  коробка  с  вином.  Еду  на  какую-то  Наташу  не  просто  так. Пару раз  приходило- сь  бывать  на  тайных  сборищах, о которых знало КГБ, обездо- ленных  материально  и  головой.  Там  пели  под  гитару.  На  этих  посиделках  всегда  обязательно  найдётся  парочка-трой-ка  на  выбор  подмытых  с  не  самой  уродливой  психикой  де-виц.  Девицы  считают,  что  разнузданным,  неудержимым  и  разнообразным  сексом  проявляют  своё  «фэ»  и  гадят в самую  душу  режиму.

    Однажды  случилось.  Приехал  на  длинный  выходной.  Тяга  стоит  на  канаве,  помощник суетится  по  обслуге,  я  закрываю  маршрут,  считаю  топливо,  пишу  скоростемерную  ленту. Нас-троение  шикарное.  Хлопает  входная  дверь  кабины.  На  крес-ло  машиниста  садиться  товарищ  капитан Коноваленко. Выки-дыш депо.  Мы  одновременно пришли  сюда.  Я  после  техни-кума  помощником  машиниста.  Он  после  института  масте-ром  электроцеха.  Потом  я  стал  машинистом.  Он — начальни-ком  всё  того  же  электроцеха.  Наверное,  мог  быть  замом  на-чальника  депо  по  ремонту,  самим  начальником  или  страшно  подумать  куда.  Но  его  позвал  долг,  родина,  партия и запоро-жская  высшая  школа КГБ.  Друзьями-приятелями  мы  никогда  не  были.  Хорошие  знакомые,  коллеги.  Неожиданный  визит  куратора конюшни  не  столько  напряг  меня,  сколько  удивил.  Товарищ капитан  потянул  у  меня  сигарету.  Через  силу  поку-рил.  Кагэбэшный  вариант  знаменитого  армейского  номера  «Батя»,  с  которым  выступают  прапорщики  со стажем и  моло-дые,  не опытные  замполиты.  По  сценарию  разговор  за  жиз-нь.  Поболтали  минут  пять  о  погоде,  ценах  на  базаре  и  о  работе.

    - Пойду,- вздохнул,  поднимаясь  он  и  как-то, между прочим,  спросил.- Тебе  е..ть  некого?

    - Саш,  ваша  контора  сводничеством  занимается?-иногда  мой  язык  опережает  мысль.

    - Даже  если  так,  никогда  бы  не  подставили  тебе  тех  двух  дур  из  клуба  самодеятельной песни.  Ну,  отдыхай!

    Некоторое  время  я  сидел  просто истуканом. Потом,  пользу-ясь  знаниями,  полученными на  курсах  офицеров  запаса  так-тических  разведок,где нам читался краткий курс контрразведы- вательной  работы,  решил,  что  сам  я  железнодорожникам  в  штатском  вряд  ли  представляю  оперативный  интерес.  Всё  идёт  от  того  самого  клуба,  который  где-то  андерграунд. Ско-рее  всего  о  шалостях  отчитывались  сами  виновницы  торже-ства.

    - Зачем  вам  столько  вина.  Целый  ящик,- возвращает  меня  на  круги  своя  Коган.

    - Стены  оклеивать.

    - Вином???-удивление  его  беспредельно.

    - Этикетками  его.

    - Вам  же  нельзя.

    - Стены  оклеивать?  Почему?

    - Пить.

    - Можно  всё  и  всех.  В  ближайшие  пятьдесят  суток  у  ме-ня  отпуск.

    - Ни  хрена  себе!  За  что?

    - За  выслугу  лет,  ДНД,  переработку.

    - Вы  в  ДНД  ходите?  С  красной  повязкой?

    - Нет.

    - А...

    - Рисуют,  Шура.  Депо  нужна  общественная  работа  среди  коллектива,  участковому  нужна  отчётность,  мне — отпуск.  Все  довольны,  все  смеются.

    - Мне  бы  такой  отпуск.

    - Могу  посодействовать.

    - Как?

    - Приходите  работать  в  локомотивное  депо,  цех  эксплуата-ции.  Будет  отпуск,  вино,  девушки  и  папиросы,  бессонные  ночи  на  перегонах,  праздники,  дни  рождения  и  прочие  да-ты  в  поездках.  Романтика!

    - Нет  уж,  спасибо,  не  надо.

    - Тогда  не  завидуйте.

    - Жить  надо  духовно.

    - Правильно.  Только,  чтобы  не  очень.  А  то,  как  в  казарме  ночью.  Духовности — спичку  зажечь  нельзя.  Кстати,  Шура,  в  каком  полку  служили-с?

    - У  меня  плоскостопие.

    - Левой  руки.  Понял.  Дорого  стоило?

    - Что? 

    - Плоскостопие. 

    Шура  доволен.  Автомобильный  заезд.  Престиж-то,  прес-тиж!  Рублей  на  пять,  если  не больше.

    - Машина  вам  от  родителей  досталась?

    - От  родителей  мне  достались  одни  проблемы.

    - Неужели  за  свои?- в  вопросе  полно  сарказма.

    - На  половину.  Реализовал,  что  досталось  от  деда,  плюс  свои.

    - С  рук,- убеждённо  заявляет  Коган.

    - Нет.  Взял,  как  положено,  по  очереди,- предупреждаю  следующий  вопрос.- В  реестр  специальностей,  которым  раз-решена  реализация  «волг»,  входят  машинисты. 

    Всё.  Пора  сворачивать  со  светлого  пути.   Петляю  в  тем-ноте  по  свалке.  Свет  фар  выхватывает  нагромождения  ржа-вого  металла,  фрагменты  карьерных  самосвалов.  Сильно  и  резко запахло  канализацией. Голливудский ужастик о  будущем  нашей  цивилизации.

    - Вы  до  конца  будете?

    - Как  пойдёт.

    Мой  ответ  никак  радовать  не  может.  Шура  понимает  с  какой  целью  я  еду  на  сборище. На  представительство  и  ох-мурение  надо  время.  Самое  главное — необходим  контрагент, точка  приложения  сил.  Ежели  таковой  не  обнаружится,  я  просто  сверну  операцию,  поеду на  горшок  и  спать.  Тогда  Когану  придётся  топать  в  гору  при  компании  таких  же, ста-раясь  не  опоздать  на  автобус,  который  последний.  Перспек-тива  малоприятная.

    Властелина  угольного  порта  тяжёлым  взглядом  осмотрела  мою  блестящую  машинку.

    - Рупь  давай.

    - Зачем?

    - Темно  тут,  безлюдно.  Охранять  буду.

    Ничего  возразить  не  могу.  Логично.  ВОХРовка  очень  кур-кулиистого  вида.  Такие  говорят — делают.

    Внутри  здание  такое  же,  как  и  снаружи. Ультрамариновые  панели  давно  чёрные.  Всё  остальное  неопределённого  цве-та,  но  электричество  есть.  В  большом  помещении  без  две-рей  свалена  сломанная  мебель.  Повезло.  Подобрал  валяющуюся  тут  старую  офицерскую шинель. Обтёр  подокон-ник.  Нашёл  картонную  коробку  из-под  цветного  телевизора  «Горизонт».  Устроился  вполне  комфортабельно.  Можно  заня-ться  тем,  для  чего,  собственно  сюда  приехал.

    Публика  собралась  всё  пёстрая.  Лохматые  и  грязные, чис-тые  и  нищие  с  горящими  не  известно  чем  и  от  чего  глаза-ми.  Кто-то  с  гитарой,  кто-то  с  бутылкой.  От  кого-то  несёт  травой.  Все  пришли  за  искусством.  То,  что  о  очередном  моём  половом  подвиге  будет  знать  капитан  Коноваленко,  я  не  сомневаюсь.  По-моему,  тут  каждый  второй  будет  писать  отчёт  майору  Сидоркину.  Природа  требует!  Поэтому  надо  делать  всё  быстро  и  чётко.  Эта  Наташа  не  «Войну  и  мир»  с  голодухи  начирикала.  Виновница  скандала  в  обносках  яв-но  с  чужого  плеча,  но  чистых.  Где-то  моя  ровесница  норма-льной  внешности  с  сумасшедшинкой  в  глазах.  Звёзд  с  неба  не  хватает,  но  рискнуть — вполне.  Ещё  внимание  привлекла  рыжая  девица  в  самостроевской  фирме,  пытающаяся  выгля-дывать,  дамой.  Пьёт  дешёвую  «портянку»  местного  произво-дства,  словно шампанское  «вдова  Клико».  При  этом  по-куба-нски  отставляет  в  сторону  пятый  пальчик.  Аристократка.  Знай  наших!  Обе  чуть  коренастенькие,  но  рыжая  несколько  тоньше.  Решаю  покурить  и  приступать.  Других  желаний  нет.  На  всякий  случай  слушаю  о  чём  речь.

    - Поколению  сторожей  и  дворников! - с  некой  фрондой  в  голосе  произнесла  автор  и приступила  к  самому  роману.- Девушка  в  грубых  нитяных  чулках  и  больших  мужских  бо-тинках,  в  костюме  снегурочки  со  страстно  горящими  глаза-ми  выглянула  из  зала,  где  идёт утренник,  в  фойе  ДК.  Её  ждёт  молодой,  бледный  человек  в  старом  демисезонном  па-льто  с поднятым  воротником.

    - Я  тебя  люблю,  люблю,  люблю!- сказала  девушка.

    - Давай  займёмся  сексом.

    - Сейчас?- её  удивлению  нет  предела.

    - А  когда?

    - Где?

    - Тут.

    Она  минуту  думала.

    - Сейчас  не  могу.  Мой  выход.

    - Ну  ладно.  Пока,- лениво  сказал  молодой  человек  и  направился  к  выходу.

    - Подожди.  Утренник  скоро  кончится!- взмолилась  она.

    - Не  могу.  Уезжаю.

    - Совсем?

    - Да.

    - А  любовь?

    - Приношу  в  жертву.  Искусство  скоротечно.  Требует  дина-мики.  Я  должен.  В  Питере  устроюсь  дворником  или  кочега-ром.  С  жильём.  Буду  петь.

    - Хочешь  отсосу?

    - Давай.

    Она  села  на  ступеньки,  он  стал  над  ней,  расставив  ноги.  Она  делала,  заливаясь  слезами,  поэтому  получалось  очень  громко  и  некрасиво.

    Начинаю  склоняться  к  автору  шедевра.  Судя  по  её  лите-ратурному  дару,  описываемый предмет  она  знает  доскональ-но  и  в  подробностях.  Правда,  рыжая  тоже  очень  понимаю-ще кивает  головой  в  такт  читаемому.  Далее  героиню  во  имя  громадного,  как  космос  и  горячего,  словно  утюг,  искусства  имеют  все,  кому  не  лень.  Кому  лень — тоже.  Это   происхо-дит  в  дворницких,  кочегарках,  сараях.  На  кучах  угля,  тря-пья,  крыше  макаронной фабрики.  Всё  случается  всюду.  Че-рез  четверть  часа  после  начала  вечера  мне  расхотелось пи-шущей Наташи.   Закурил,  отвернулся  в  черноту  окна,  взве-шивая  возможность  предложения  прямо  в  лоб,  сейчас  ры-жей.  До  конца  повествования  я  точно  не  доживу.  Мне  жа-лко искусство.

    Неожиданно  с  аудиторией  что-то  происходит.  Звенящей  струной  повисла  звонкая  тишина,  прервавшая  сексуальное  движение  литературы  в  никуда.  Поворачиваюсь  и  у  входа  вижу  свечение.  Да  знаю  я,  что  последняя  четверть  ХХ  ве-ка.  Были  Хиросима  с  Нагасаки, улыбка  Гагарина  и  Бога  нет.  А  высшая  красота  не  реальная  и  фантастическая — ес- ть.  Не  религия,  именно,  красота — опиум  для  народа.  Пони-маю,  что  с  таким  опиумом  спят  только  отличники,  поэтому  зря  не  пялюсь.  Отворачиваюсь  куда  смотрел.  Рыжей  тоже  уже  не  надо.  Докуриваю  и  домой.

    - Привет!- на  меня  пролился  серебряный  дождь.- Можно  рядом  с  тобой?

    Знающие  утверждают,  что  от  сатаны  резко  пахнет  серой.  Ангелы  не  пахнут. От  неё,  несомненно,  исходит  ангельский  аромат.  Потом  узнаю,  что  он  имеет  вполне  мирское  назва- ние - «Шанель  № 5».  Она — совершенное  творение  природы.  Чёрные,  как  смоль  волосы, яркие  зелёные  глаза  океанской  глубины,  тончайшие  черты  лица  и  кожа...  Фигурку  лучше не  описывать.  Наверное,  нижняя  челюсть  у  меня  отвалилась  и  выгляжу  я,  как  есть, - идиот   идиотом.  Молча  подвигаюсь,  продолжая  пялиться  на  неё.

    - Анжелика,  но  лучше  Лика,- улыбнулась  она.

    - Павел.  Очень  приятно,- прошамкал  я.

    Через  пять  минут  мы  свободно  болтали.  При  этом  меня  не  покидало  чувство  не  реальности  происходящего.  В  такой  клоаке  ангелы  не  могут  появляться  по  определению.  Эта девушка — плод  моего  перегретого  воображения  и  уставшей  психики.

    - Чего  мы  здесь  сидим?  Поехали,-предложила  плод.

    К  тому  же  Наташа  читала  последние  строки  своей  эпоха-льной  шизофрении.

    - Она  шла  по  обочине  шоссе.  Не  знала  куда.  Проезжаю-щие  машины  обрызгивали  её жидкой  грязью.  Она  думала,  что  беременна.

    За  нами  по  лестнице  скатился  Коган.

    - Вы  в  город?-торопливо,  захлёбываясь  спросил  он.

    - Павлик,  ты  где  живёшь?

    - На  Приморской

    - В  город,  Шура,  в  город.  Садись.

    Мне  очень  не  хотелось  его  везти,  но  всё,  что  делает  Ли-ка,  делает  очаровательно.  Коган тут  же  сделал  тщетную  по-пытку  на  первое  сиденье.

    - Назад!- цикнул  я.

    В  дороге  начал  анализировать  услышанное.  Успел  заявить  про  новое  слово  в  литературе,  грядущем  перевороте  языка  изложения.

    - Заткнись!-тем  же  тоном  попросил  я.

    Так  весело  мы  доехали  до  гостиницы  «Александрополь».

    - Снимешь  люкс?- мило  поинтересовалась  Лика.- В  допол-нение  к  квартире  очень  солидно

    - На  пару  минут.

    Заведующая  производством  гостиничного  ресторана  жена  моего  коллеги.  Я  вернулся,  действительно,  через  три  мину-ты  с  пакетом  свежайших  пирожных  «эклер».  Абсолютно  не думаю  будет  или  нет.  Мне  легко,  свободно,  тепло.  Пока  устраивался  за рулём,  она  обернулась  назад.

    - Шура,  спасибо  за  компанию.  До  свидания.

    Коган  попробовал  давить  на  мужскую  солидарность  и  тут  очень  не  далеко  до  улицы Пирогова.  Я  цыкнул  зубом.  Во  взводе  знали,  когда  «замок»  начинает  цыкать  зубом,  можно  очень  серьёзно  по  вывеске.  Смесь  гинеколога  с  адвокатом  не  служил.  На  мою  руку легла  её  ладонь.

    - Я  баба  темпераментная,  но  групповуха — грязно.  Изви-ни,  Шура,  и  не  завидуй. Спокойной  ночи.

    Странно,  меня  совсем  не  коробит  прямолинейность  Лики,  а  Коган  спокойно  и  очень  вежливо  попрощался.  До  Пирого-ва  тут  действительно  два  шага.

    Секса  в  Советском  Союзе  нет.  Есть  половая  жизнь.  Эта  жизнь  бурлит  и  фонтанирует  с  брызгами  в  разные  сторо-ны.  

    Первый  опыт  брызг  случился  в  классе  девятом  со  второ-годницей  Олей  Штыкиной.  Она  занималась  то  ли  народны-ми,  то  ли  бальными  танцами.  Училась  плохо,  но  на  воле  её  хорошо знали.  В  школе  обещали  принять  меры.  Как  я  оказался  на  ней  в  стенах  квартиры  её  мамы,  до  сих  пор  для меня  загадка.  Причину  не  помню. Прелюдию  тоже.  Пом-ню  голую  Олю.  Зрелище  не  лучшее.  С  мокрыми  волосами  подмышками  и  на  лобке.  Она  что-то  кричала  со  стонами.  Я боялся,  что  нас  услышат  и  одновременно  пытался  понять  её  крик   для  поддержания  разговора. Мешали стоны  похожие  на  мычания.  Потом  плюнул.  Вовремя. Что-то резкое,  похожее  на  боль  и  абсолютное  бессилие  со  страшным  желанием  спа-ть.  Страх  уснуть  голым  рядом  с  такой  же  Олей.  Придёт  со  смены  её  мама...  Мгновенно  натянул  штаны и  бежал  пока  трамваи  ходят.  

    Сейчас  боюсь,  что  пресловутая половая  жизнь  сломает  мне  ощущение  чего-то  радостно-го,  лёгкого  и  светлого,  поселившегося  во  мне.

    Ни  фига  не  сломала.  Половой  жизни  полулегальной,  полу-реальной,  не  обозначенной  в Моральном  кодексе  строителя  коммунизма,  существующей  исключительно  для  воспроизво- дства  всё  тех  же  строителей  коммунизма  не  было!  Была  любовь,  о  которой  я  знал  только теоретически.  И  это  было  очень  здорово!

    Утром  проснулся  один.  Подушка  рядом  пахнет  ею.  С  за-пиской.  Завтрак  на  столе.  К  полудню  мне  надо  быть  в  об-ластном  управлении  бытового  обслуживания.  А  времени  не  так уж  и  много.  Поэтому  всё  бикицер!

    Художественная  мастерская  в  полуподвальном  помещении  вместе  с  залом  торжеств. Сразу  начинается  мистика.  Натолк-нулся  на  героиню  вчерашних  нелегальных  полу  литерарных посиделок.  Проводила  меня  заинтересованным  ядовитым  взглядом  стервы  в  расцвете  лет.  Стучу  в  дверь.

    - Заходи!-Лика  в  перепачканном  красками  синем  халате.  На  ногах — растоптанные   тапочки.  В  одной  руке  ручка  со  странным  пером  лопатой.  В  другой — дымящаяся  сигарета. - Хочешь  скажу,  как  я  узнала,  что  это  ты?

    - В  окно  увидела  колёса.

    - Правильно,- в  её  глазах  разочарование.

    - Что  около  тебя  делает  вчерашняя  Наташа?

    - Работает.  Она  при  зале  ведущая.  Нечто  вроде  тамады..  Ещё  Снегурочка  на  Новый  год и  разные  всякие  зверюшки  на  детских  утренниках.

    - Насколько  я  знаю  этим  зарабатывают  артисты.

    - Артисты  зарабатывают  Дедами  Морозами,  а  быть  при  них  мебелью  может  и  наша  Наташа.

    - Тогда  объясни,  что  это  за  зал  торжеств?

    - Свадьбы,  поминки,  юбилеи,  крестины,  проводы  на  пен-сию  и  прочее..  Для  тех  у  кого  не  хватает  на  ресторан.  Тут же  кухня.  Готовь,  пожалуйста. 

    - Ты  не  одобряешь  такой  вариант,- утвердительно  заметил  я.

    - Почему?  Уход  на  пенсию.  Ничего  особенного  и  весёло-го,  но  куче  неприятных  тебе  людей,  называемых  коллегами,  обязан  выставить,  потому  что  подарят  дешёвую  и  большую  вазу.  Самое  то  место.  Наварил  картошки  и  Макогон  с  гар-мошкой.  Весело!  У  самих  ума  не  хватает,  Наташа  напишет  сценарий  и  проведёт  мероприятие.

    - В  принципе  верно,- соглашаюсь  я,  неожиданно  вспомнив  родную  конюшню.- У  нас  орсовскую  столовку  на  вокзале  снимают.  Потом  ещё  неделю  моют  косточки  насколько  ви-новник  торжества  пожадничал.

    - Где  ты  работаешь?

    Вопрос  задан  вовремя.  Мы  не  умудрились рассказать  свои  официальные  версии  друг-другу.

    - В  депо  Александрополь  или  ТЧ-6,  НОД-4  Причерноморской  железной  дороги. 

    - Ой,  Боже  мой!  Что  ты  там  делаешь?

    - Поезда  вожу.  Машинист.

    - Правда?!  Бывают  аиды-машинисты?

    - Конечно,- даже  обиделся  я.

    - Я  думала  либо  снабженец,  или  хаус  майор  с  гортопа.

    - Не  приведи  Господи!

    - Ой  ладно!  Историческое  место.

    Место,  действительно,  то  самое.  Между  Центральным  и  Кировским  районами  города  из покон  веку  стояла  лесопоса-дка.  Со  стороны  Центрального  района  большая  проплешина  с поляной.  За  посадкой  слободка рыбколхоза «Шлях  коммуни-зма».  Усадьбы  крепкие.  Жили люди  денежные.  С  одной  сто-роны,  по  берегу  моря,  проходит  вся  цивилизация.  С  другой трасса  соединяющая  два  района  города,  брошенный  ещё  при  царе  Николашке-последнем рудник,  огороды,  именуемые  в  народе  дачами,  и  главный  ход  железной  дороги.  Посадка имела  зловещий  вид  в  любое  время  суток.  Народ  старатель-но  обходил  кусок  природы  в городе.  Впечатлительные  жен-щины  могли  и  родить  с  испугу.  Не  все.  Посадка  стала  при- бежищем  любителей  автосекса  и  просто  пешей половой жиз-ни,  но  с  бутылкой.  Городские власти  и  партийные  бонзы  де-лали  вид,  что  всё  в  порядке,  так  и  должно  быть.  Боремся  за мир  во  всём  мире.  А  тут,  как  назло,  грянул  очередной  юбилей  комсомола.  Как-то  неожиданно,  хотя  ждали  долго.  Тоже  неожиданно  и  где-то  спонтанно  большинством  голосов оформили  решение.  В  связи  с  юбилеем,  героическим  прош-лым  и  не  менее  лихим  настоящим  подарить  городскую  ди-кую  природу  в  лице  лесопосадки  ВЛКСМ и обозвать Комсо-мольским  парком  Теперь  это  не просто  гиблое  место,  а  гиблое  место  комсомола. В  принципе,  ничего  не  изменило-сь.  Что  делалось,  так  и  продолжалось.  Но  в  парк,  пардон,  посадку  стали  гонять  на  субботники  учеников  городских  школ.  На  рабочие  рукавицы,  лопаты, грабли  другой  шанце-вый  инструмент  бюджета  народного  образования  не  хватает.  Последствия  жизнедеятельности  человека  убирали  голыми руками.  Это  могло  продолжаться  неизвестно  сколько,  если  бы  отличница,  гордость  школы  № 2  с  уклоном  в  английс-кий  язык,  ученица  девятого  класса  неожиданно  не  оказала-сь  беременной, то  есть  совсем  и  полностью. В  положенные  природой  сроки  отличница  с  гордостью  родила  грузина.  По  словам  поимевшей  всё  случилось  на  субботнике,  когда  руч-ками  убирались  те  самые,  использованные...  Детей  водить  на  субботники  перестали,  молодую  мамашу  исключили  из  комсомола.  Она  уехала  в  город  Поти.  Зато  парк  заполонили  старые  девы,  желающие,  как  та...  Использованные презерва-тивы  стали  на  вес  золота.  Даже горький  пьяница  дядя Воло-дя  нашёл  дело  всей  жизни.  Стал  собирать  и  продавать  всем  желающим.  Увы,  чудеса  два  раза  не  повторяются.

    Жителей  окрестных  улиц  разбудил  мощный  рёв  моторов.  Колонна  армейской  инженерной  техники  разворачивалась  в  боевые  порядки.   На  аэродроме  полка  стратегических  бом-бардировщиков  Гвардейское  меняли  бетонные  плиты  на  ВПП.  Несколько  решили  в  рамках шефской  помощи  бросить  на  Комсомольский парк. Помощник замполита полка по  комсо- молу  лейтенант  Поповцев,  мучаясь  головной  болью  после  вчерашнего,  обречённо  махнул рукой.  Лавина  пошла  в  атаку.  Тем  более  прапорщики  успели  обежать  окрестных  хозяев. Выяснили — этот  бетон  даром  никому  не  нужен.  По  злобе  и  головной  боли  плиты  клали  быстро  и  приблизительно  ровно.  После  чего  колонна  с  победой  удалилась  в  места  по-стоянной  дислокации.  Военные  привыкли  действовать  широ-ким  фронтом  во  чистом  поле. Оставили  после  себя  выкорче-ванные  кусты  сирени,  поломанные акации, турецкие  шелкови- цы  и  тополя.  Так  как  всё  клали  прямо  на  грунт  без  подуш-ки  и  планировки,  дожди  и  почва  через  год  сделали  своё  дело.  Плиты  встали  вертикально  под  разными  углами. Этот  шаг  имел  свои  положительные  последствия.  В  таких  форти-фикационных  условиях  автосекс  стал  просто  невозможен.  Подъехать-то  можно,  но  дальше  ножками,  по-старинке, как  было  у  дедов  и  прочих  предков.

    Так  бы  и  жили.  Никто  никому  не  мешал,  но  грянул  ещё  один  комсомольский  юбилей. Не  было  никаких  неожиданно-стей,  потому  что  местное  светило  социалистического  реализ-ма  и  интриган  Серивля-Задунайский  наваял.  К  юбилею.  И  подарил  этот  страх  городу.  Осматривая  получившееся,  пред-седатель  областного  отделения  Союза  художников  СССР,  то-же  скульптор  и  хохол,  совершенно  искренне  заметил.

    - Грицко,  мать  твою!  Где  ты  столько  материалу  взял?  С  ума  сойти  можно!

    И  сходили.  Ответственные  товарищи  ломали  головы,  что  делать  с  этим  трёхметровым  ужастиком?  В  свете  юбилея  его  уже  нельзя  спрятать  на  какой-нибудь  склад  у  забора.  Надо  тулить.  А  куда?

    Первый  секретарь  обкома  и  член  ЦК  КПСС  собирался  в  Москву.  Докладывать  о  достижениях  во  всех  отраслях  и  жи-зни.  Область  выглядела  очень  неплохо.  Выполняла  и  сверх  того.  Даже  в  сельском  хозяйстве,  однако,  не  было  прорыва.  Опытный  политический  деятель  знал — нужен  прорыв,  бой.  Не  важно  за  что.  Битва  за  урожай,  сражение  со  стихийным  бедствием  во  время  которого  на  судостроительном  заводе  спустили  на  воду  ещё  одно  судно  или  корабль.  Карета  ско-рой  помощи  по  крышу  в  воде  доставила  роженицу  в  род-дом.  Там  оценят  только  такое.  Вот  и  носится  по  своей  сто-лице  первый  парень  области  в  надежде  сделать кому-нибудь,  ну,  очень  хорошо  и  организовать  какое-нибудь  преодоление.  За  «чайкой»  первого  тянулась  кавалькада  остальных  заинте-ресованных  и  партийно-хозяйственных   лиц  в  персональных  машинах.  Имеется  даже  походно-полевая  сескретарша.  Прав- да,  самого  с  годами  всё  меньше  интересует  половая  жизнь.  Больше  идеологическая  порнография.  Но  раз  положена  по  штату — пусть  будет!  Ехали  с  Научно-производственного  объединения  «Арсенал»,  где  смотрели  новую  продукцию.  Ракету  «корабль-корабль»  и  артиллерийскую  систему  того  же  базирования.  Сейчас  первый  ехал  на  завод,  где  под  эту  продукцию  строят  сторожевик.  Однако,  и  там  не  ждал  ниче-го  хорошего.  В  сроки  укладываются,  а  торнадо  бывают  то-лько  в  Америке.

    Мимо  проносились  какие-то  сильно  одичалые  заросли.

    - Это  ещё  что  за  херня?-любезно  поинтересовался  первый  секретарь  обкома.

    Оказалось  парк  комсомольцев.         

    - В  центре  города?-ласково  спросил  Первый  и  понял — вот  оно!  Преодоления  не  будет, но  душу  отведёт.-Серёжа,  сверни.

    Серёжа  возит  папу  не  первый  год  и  хорошо  знаком  с  его  повадками.  Остановил  прямо  перед бетонными плитами.  Пе-рвый  вышел,  достал  из  кармана  старый  алюминиевый  пор- тсигар,  закурил.  В  войну  командовал штрафным батальоном.  Близким  разрывом мины  покромсано  лицо,  вместо  левого  глаза  чёрная  повязка.  Поэтому  среди  причастных  носит псев- доним  Пират.  В  гневе  Пират  страшен.

    Первый  Пират  понимающе  оглядел  окрестности.

    - Здесь  допризывная  молодёжь  тренируется  перед  призы-вом  в  армию.  Хорошо.  Будем проводить  областную  «Зарни-цу». Полоса препятствий  уже  есть.  Помню  при  штурме Кени- гсберга  бросили  нас  на  минное  поле.  А  за  ним  вот  такие  бетонные  надолбы.  Чего там — штрафники,  уголовники,  кро-вью  искупать.  Не  жалко.  Половину  батальона  на  них  поло-жил,  но  задачу  выполнил.  Кто  здесь  обороняется,  где  пред-седатель  горисполкома?

    Председатель  в  это  время  курил  в  стороне  идеологически  вредную  сигарету  «Malboro”. Сунул  её  в  карман  прямо  с  огнём  и  прибыл  пред  ясные  очи.

    - Что  это  такое  я  спрашиваю?- спокойным  голосом  полю-бопытствовал  Первый  Пират. Выплюнул  изжёванный,  доку-ренный  до  гильзы  окурок  папироски  и  приступил.

    Это  был  не  хрестоматийный,  академический  разнос  в  своей  среде.  Торчащие  вверх,  как попало,  бывшие  аэродро-мные  плиты  ВПП  всколыхнули  душу,  и  Первый  Пират  сно-ва  чувствовал  себя  комбатом,  обязанным  преодолеть  рубеж.  Из  кармана  у  председателя  горисполкома  сначала  пахло  плохо.  Ихним  образом  жизни,  излучая  лёгкий  белый  дымок.  Затемзапахло ателье индивидуального пошива «Мечта».  Пова-лил  чёрный дым.  Без  этого  все  присутствующие  поняли — карьерный  парень  погорел  без  права  на  амнистию.  Ему  да-же  не  светит  должность  освобождённого  председателя  проф-союзного  комитета  Дома  Санитарного Просвещения.  Каждый  вздрогнул.  У  походно-полевой  сексритарши  начались  крити-ческие  дни  не  по  графику.  От  чего  стала  на  время  проф  не  пригодна.

    Секретарь  городского  комитета  ВЛКСМ  не   дожидался,  когда  будут  иметь  в  извращённой  форме.  Огородами  броси-лся  к  собственной  персоналке.  Машинка  стоит  далеко.  В  та- беле  о  идеологических  рангах  городской  комсомолец  ниже  нижнего.  Приходится  пробираться  кустами,  пригнувшись,  практически,  ползком.  В  отличие  от  первого  секретаря  обко-ма  КПСС,  сорокалетний  главный  комсомолец  города  не  то,  что  не  воевал,  даже  не  служил.  Поэтому  падал  в  грязь,  цеплялся  за  ветки,  потерял  левый  туфель.  Кстати,  итальянс-кий.  Ободранный,  грязный,  рваный,  полубосиком  упал  на  правое  переднее  сиденье  «волги»

    - В  горком  бегом!- выдохнул  с  присвистом  он.

    - Тогда  чего  вы  сидите?- весьма  логично  возразил  водитель,  поворачивая  ключ  в  замке зажигания.

    - В  горко-ом!!!-надув  жилы  на  шее,  заорал  комсомолец.  На  пятом десятке  при  заушном образовании  и  высшей  ком-сомольской  школе  его  даже  дворником не  возьмут.  От  уси-лия он  привстал  в  салоне  без  опоры.  В  этот  момент  водите-ль,  далёкий от  политического  трудоустройства,  выжал сцепле-ние,  включил  скорость,  дал  газ.  Не  удержавшись,  идеологи-ческий  вожак  молодёжи рухнул  на  руль.  От  удара  водитель  выронил  руль.  Машина  ушла  влево  и  лихо въехал  в  бетон-ный  столб  с  тяжёлым  осветительным  фонарём.  Столб устоял.  Фонарь  рухнул прямо  на  крышу  государственного  автомобиля.  В  результате:  пробита  крыша,  отсутствует левое  крыло,  фара,  бампер  и  примят  радиатор.

    За  долю  секунды  водитель  высказал  шефу  всё,  что  о  нём  думает  при  чём  в  фольклёре.  При  этом  вывернул  руль  вправо  и,  чтобы  не  столкнуться  с  выезжающей  машиной  первого секретаря  горкома,  въехал  в  нож  одиноко  стоящего  эк скаватора  задним  ходом.  На  этот  раз  лишились  правого  заднего  крыла.  Бампера  и  всех  фонарей.

    Бывалых  сотрудников  ГАИ,  видевших  в  своей  жизни  всё  и  всех поражал  столбняк,  когда  по  городу  неслось  что-то  не  подлежащее  восстановлению  в  крыше  торчит  осветительный  уличный  фонарь.  Из  салона  высунулся  ободранный  исцара-панный  человек,  держащий  над  головой  госномера  автомо-биля,  и  раскланивающийся  с  сорудниками  ДПС.

    Секретарша  увидела  шефа  и  иногда  любовника  в  таком  виде  поняла — сбежал  из  НКВД  Десять  лет  без  права  пере-писки  со  всеми  вытекающими  последствиями.  Она  воробь-ём  вылетела  из  приёмной.  Первый  секретарь  искал  её  по  всему  горкому,  пугая  своим  видом  служащих  идеологии.  Дело  в  том,  что  он  не  помнит  ни  одного  номера  телефона  кроме   домашнего  и  постоянной  любовницы.  Отловил  заби-вшейся  за  умывальник  в  женском   туалете. 

    - Маша,  срочно  членов  бюро  горкома.  Внеочередное  засе-дание,- выдал  задыхаясь,  и  уселся  на  унитаз.

    Среди  тут  членом  был  двадцатипятилетний доктор  матема-тики,  профессор  Ундкрвунд  Лев  Давидович — вундеркинд.  Кстати,  тем,  что  жид  пархатый  член  бюро,  городская  комсомольская  организация  очень  гордится.  Даже  в  ЦК  вряд  ли  сыщется  такой.

    Увидел  в  приёмной  слабо  зелёную  секретаршу  с  дрожа-щими  руками,  в  кабинете  ободранного,  грязного  секретаря,  Лев  Давыдович  понял — пора.  Деникинцы  с  немецкими  зон- деркомандами  в  городе.  Вот,  вот  начнутся  погромы  с  расст-релами.

    Члены  бюро  собрались  вокруг  секретарского  стола  быст-ро  и  тоже  испуганные.  Повестки дня  никто  не  знает,  шпар-галок  из  горкома  не  получил,  поэтому  предложений  нет.  Есть,  но  одно — перейти  на  нелегальное  положение  в  ката-комбах,  где  во  время  войны  скрывалось  около  пяти  тысяч  человек.

    Лев  Давидович  тоже  думал.  Чемоданчик  давно  собран.  Куда?  К  родственникам  в  Паневежис  или  к  другу  в  Черно-вцы?  А  оттуда  уже...  

    - Лёва!-возопил  главный  исцарапанный.- Что  ты  молчишь?  Ты  же  умный!

    - А?!-оторвался  от  своих  мыслей профессор.- Ерунда.  Объя-вите  парк  городской  Ударной  Комсомольской  Стройкой.

    Присутствующие  вытаращили  глаза.  Всё  оказалось  просто  и  безболезненно. Нет,  Ундервуд — это  голова!

    Первый  секретарь  обкома  умел вселить оптимизм. Во  всех.  За  посадку  взялись  на  совесть  и  не  только  комсомольцы.  Широченная  главная  аллея  со  скамейками  и  бассейном  с  фонтаном  посередине.  Из  водяных  струй  вылазит  то  самое  от  Серивли-Задунайского.  В  фонтане  это  смотрится  не  так  ужасно.  Боковые  дорожки  выложили  тротуарной  плиткой  и  расставили  урны.  Высажены  в  вазоны  цветы  и  подстрижена  сирень.  

    Теперь  до  фонтана  сидят  молодые  мамы  и  пенсионерки  бабушки,  пасущие  подрастающее  поколение.  Ветераны  дво-ровой  политики,  которые  знали,  ждали,  предупреждали.  Да-же  писали  в  городскую  газету.  И  что?  Всё  так  и  случило-сь.  Американцы  кладут  на  нас  В  Афганистане — никакой  победы.  С  мясом  опять  трудности.  Отдельные  скамейки  занимают  шахматисты  и  преферансисты.

    За  фонтаном — гортоп.  Сидят,  ходят  оттуда  сюда  и  обрат-но,  в  основном,  молодые  люди  У  них  можно  купить  всё.  От  цветных  итальянских  презервативов,  до  подержанных  иностранных  автомобилей,  реализованных  на  московском  речном  вокзале  каким-то  африканским  посольством  упавших  с  пальмы.  Кроме  того:  дефицитные  запчасти  к  советским  авто  и  радиодетали.  Ещё  много,  много  чего.  Иногда  здесь  появляются  сотрудники  ОБХСС  числом  больше  одного.  Тог-да  гортоп  вымирает  на  неделю.  В  городе начинаются паника Приходится  занимать  очередь  в  автосервисе  на  год  вперёд,  когда  родную  тёщу  надо  везти  завтра  на  вокзал.  Вызывать  телемастера,  который  придёт  тоже  не  раньше  чем  через  не-делю,  а  таких  ламп  у  него  отродясь  не  было.  Ну  а  совет-ское  изделие  № 3  с  итальянскими  презервативами  сравнива-вать  нельзя  в  принципе.  Через  неделю  город  выдыхает.  Гортоп  восстанавливается  в  полном  объёме.

    Действительно,  чего  я  взъерепенился?  Каждый  занимается  чем  может.  Я — вожу  поезда,  хаус  майор — фарцует.

    - Очень  красиво  получается,- замечаю  я,  мол,  мы — маши- нисты  тоже  ценим  прекрасное. Да  ещё  как!- Лика,  ты  тала-нт!

    - Просто  кончила  училище.  Сядь.  Мешаешь.

    - Какое?

    - Художественное,  естественно.  Между  прочим  с  красным  дипломом.

    - Почему  ты  здесь?

    - Где  мне  быть?

    - Картины  рисовать.

    - Во-первых,  я  не  десятилетняя  девочка.  Во-вторых,  карти-ны пишут.  Процесс  длительный  и  трудный,  если  по-настоя-щему.

    - Только  десятилетние  девочки  мечтают  писать  картины?

    - Нет,- Лика  села  закурила  новую  сигарету.-  Мой  папа  тоже  мечтал  и  кончил.  Не  дали.

    - Кто?

    - Есть  тут  один  гордость  местного  искусства.  Папа  меня  десятилетней  девочкой  отвёл  к очень  талантливому  художни-ку  учиться.  Тогда  мечтала.

    - Ну?

    - Потом  спросили — Девочка,  кто  у  тебя  в  семье  худож-ник?  И  посоветовали  ехать  в  Барнаул.  Там  принимают  лю-бую  приблуду.

    - Сволочи!

    - Нет.  Нормальное  положение  для  советского  искусства.

    - Ты  поехала  в  Барнаул?

    - Зачем?  Дядя  дал  взятку  завучу  училища.  Я  всё-таки  дочь  Эдика  Кальмана!  Слышал  про  такого?

    Вынужден  честно  признаться.

    - Нет.

    - Серьёзно?!-Лика  смотрела  на  меня  так,  словно  я  рухнул  на  землю  с  луны  и  не  разбился.  Только  чуть-чуть  повреди-лся  умом.- Ну,  а  Жора  Бабаян?

    Утвердительно  киваю.  Слышал  и  даже  видел.

    Волюнтарист  и  сволочь  необъятная  Никита  смотался  в  Америку,  вывез  оттуда не  только  кукурузу  и  автоматизиро-ванные  столовые,  но  и  крупнопанельное  домостроение  высотой  2,50.  Как  и  кукурузу  со  столовыми  стали  повсеме-стно  внедрять  и  его.

    В  Александрополе  строили  из  белого  лёгкого  ракушечни-ка.  На  местном  сленге — галыш. Тёплый  и  легко  обрабаты-ваемый  камень.  Его  добывали  в  этих  местах  ещё  древние  греки и  римляне.  От  них  остались  катакомбы.  Плевать  хо-тел  Кукурузник  на  историю.  А  что делать  с  брошенными  карьерами  никто  не  сказал.  Нашлись  умные  и  ушлые,  кото-рые  организовали  артели.  Взяли  на  договоры  карьеры  и  по-ехали  по  колхозам.  Известно, что  в  советском  сельском  хозя-йстве  до  коммунизма  далеко,  а  до  той  Америки  вообще... Галыш  шёл  на  ура.  Руководителей  артелей  почему-то  назва-ли  бауэрами,  а  членов  бригад — каменюжниками.  Деньги  те-кли  сумасшедшие.  Бауэров  периодически  осуждали  с  конфи-фискацией.  От  двух  до  четырёх.  Взять  у  них  было  нечего.  Жили  за  счёт  бабушек,  жён  и  дядей.  Когда освобождались,  с  новой  лютостью  брались  за  дело.  Отбивать  вынужденный простой.  Среди  этой  братии,  по  сути  цеховиков,  выделялся  Жора  Бабаян.  Весь  город  знает его  домашний  адрес,  на  ка-кой  машине ездит,  сколько  жён  поменял,  сколько  ещё сме-знит.  Говорят,  что  в  ящике  для перчаток своей  ГАЗ-21  возит  пять  тысяч  рублей  на  всякий  случай.  Вдруг  выбросят туале-тную  бумагу,  а  у  него  денег  нет.  Говорят — ему пели  самые  популярные  певички  страны,  гастролирующие  в  городе,  голыми.  Конечно,  не  даром.

    - Жора  начинал  у  моего  папы  грузчиком.  Папа  дал  ему  денег  на  начало!-  с  гордым  блеском  глаз  объяснила  Лика. 

    Уважительно  киваю  головой.

    - Теперь  чего  не  пишешь  картины?

    - В  училище  быстро  отбивали  охоту.  Когда  видишь,  как  дочка  всё  того  же  местного  говнюка  ложится  под  старика  лишь  бы  поступить  в  провинциальный,  не  самый  лучший  институт,  всякое  желание  проходит.  Приходит  понимание — соплёй  обуха  не  перешибёшь. А  положить  жизнь  на  то,  чтобы  твою  работу  видели  и  не  заметили  на  Всесоюзке — шизофрения.

    - Думаешь?  Здесь  лучше?

    - Здесь  у  меня  оклад  девяносто  рублей  и  свободное  посещение.  При  этом  каждый  день поднимаю  двадцать  рубликов.  И  должна  только  сама  себе.

    - Халтуры?

    - Ну  считай — так.  Просто  в  Союзе,  всё  связанное  с  сер-висом,  держится  на  товарно-денежных  отношениях.  Власти  об  этом  знают,  кстати,  за  знание  хорошо  имеют.  Поэтому никто  никого  серьёзно  не  трогает.  Вытащи  один  кирпичик — рухнет  стена.  У  нас  и  так она  шатается.

    - А  ОБХСС...

    - Гоняет  оборзевших  зубных  техников.  За  рамки  выходить  нельзя.  ...Восемьдесят  копеек. Всё!  Сейчас  переодеваюсь  и  поедем  за  чемоданом.

    Я  не  понял  за  каким  и  зачем.  Меня  интересовало  другое.

    - Согласен...

    - Ещё  бы!

    - … Директора  фотоателье,  парикмахерских  могут  пойти  к  кому-то,  делающему  дешевле.

    - Могут.  Только  сделано  будет  тоже  дёшево.  Оформители  у  нас,  в  основном,  люди  ущербные  и  без  образования.  Их  породил  режим,  политическая  система.  Чтобы  писать  лозун-ги  на  заводах,  академию  кончать  не  надо.  Они  только  это  и  умеют.  Я — профессионал.  У меня  есть  композиционное  мышление.  Уяснено?

    - Вполне.

    - Поехали.

    За  окраина  города.  Двухэтажные  особняки,  которые  в  Союзе  строить  в  частное  владение   запрещено.  Кроме  колхо-зов-миллионеров,  что  миллионов  стране  должны  не  меряно.  Место  почему-то  называется  Солдатская  слободка.  Односто-ронняя  улица.  Домов  десять  не  боль- ше.  Марево  над  при-черноморской  голодной  степью.  За  ним  виднеются,  словно  в  тумане,  высотки  проспекта  Металлурга  Бардина.  И  ни  магазинчика,  ни  ларька.

    - Как  тут  люди  живут?  Даже  хлеба  негде  купить.

    - У  этих  людей  денег  столько,  что  осетровую  икру  им  на  дом  привозят,  а  хлеб...  В  каждом  доме  по  две  машины.

    - И  ничего?

    - Поэтому  и  поселились  здесь,  чтобы  глаза  народу  не  мо-золить.  Видишь,  нижний  этаж врезан  в  косогор.  Там  гараж,  баня,  всякие  кладовки.  Жилой  тот,  что  над  землёй  и  мезо-нин.  Шесть,  семь  комнат.

    - Не  хило.

    - Надо  уметь  жить.

    - Это  да.

    Остановились  где-то  посередине.  Хотел  выйти  помочь.

    - Не  надо  радовать  маму,- очень  спокойно  сказала  Лика.- Достаточно,  что  она  тебя  увидит.

    Кроме  чемодана  оказалась  ещё  дорожная  сумка  натураль-ной  кожи  модели  «мечта  окупанта»  и  деревянный  лакирова-нный  ящик  со  сложенными  стереоскопическими  ножками  и  ремнём  через  плечо — этюдник.

    - Воспоминания  о  детстве  и  мечтах,- кивнула  на  него  Лика.

    Развернулся.  В  калитке  стоит  ярко  раскрашенная,  молодё-жно  одетая  не  самая  красивая на  свете  аидише  хорошо  за  сорок,  но  ещё  не  пятьдесят.

    - Ты  заочно  познакомился  с  моей  родительницей.  Мама  должна  знать,  хотя  бы  визуаль-но,  с  кем  спит  её  дочь.

    - Ты  не  очень  цинична?

    - Я?  Циники — реалисты.  Они  во  время  войны  бросались  с  гранами  под  танки. Знаешь  почему?  Понимали — другого  выхода  нет.  Разговоры  о  родине,  Сталине,  героизме — всё  это  цветы  на  крышке  гроба.  Слоган - «За  родину,  за  Стали-на!»,  придуманный  Алексеем  Толстым  танк  не  остановишь.  Морская  пехота  поднималась  в  атаку  по  крику  «Полундра»  и  атаковала  молча.  Немцы  её  прозвали — шварц  тот.  Чёрная  смерть.  Циники!  Они  приходят  всегда,  когда  выхода  нет.  Не  удобные.  Мы,  живущие  в  уютных,  самими  построенных  ра-кушках,  их  не  любим. Мамочка  до  сих  пор  падает  в  обмо-рок  при  слове  «жопа».  Это  в  её-то  годы.  Я  недавно копала-сь  в  документах.  Оказывается  мамуля  вышла  замуж  только  через  месяц  после  моего рождения.  Полная  жопа!  Согласен?

    - Угу.  Чем  мамочка  занимается?

    - Пытается  промотать  оставшееся  от  моего  папы.  Пока,  при  всём  её  умении,  получается плохо.  Слишком  много  мой  папа  оставил.  Всего.

    - Что  с  ним  случилось?

    -  Утонули  на  рыбалке.  Пограничный  сторожевик  нашёл  дрейфующую  байду,  а  в  ней никого.

    - Он  не  один  пошёл?

    - Конечно.

    - Пытались  найти  кого-нибудь?

    - Зачем?  Есть  законы.

    - А  я  о  чём!

    - Не  писаные.  Коммерция  в  СССР  возможна  до  определё-нной  суммы.  Потом  человек становится  вне  закона.

    - Ты  имеешь  в  виду  государство?

    - Общество.  Папа  давно  перешагнул  эту  черту.

    - Он  не  знал?

    - Знал,  но  надеялся.  Человек  пока  живёт  надеется.

    Среди  цеховиков  юга  Эдик  Кальман  занимал  особое  мес-то.  Хотя  бы  потому,  что  его  из его  галыша  строило  Минис-терство  Обороны.  На  Эдуарда  Марковича  не  наезжало  ОБХСС, воры  и  прочие  желающие  поживиться  за  чужой  счёт.  Правда,  в  городе  поговаривали,  что за  Кальманом  сто-ит  Аарон  Слепой — очень  авторитетный  вор,  законник.  Однако  Эдик  в быту  вёл  себя  скромно.  Не  закрывал  ресто-раны  для  любимой  женщины.  Вряд  ли  это  была мама  Лики.  Не  оплачивал  персональные  выступления  для  него  популя-рных  певичек  голыми,  не  прикуривал  от  десятирублёвок.  Эдик  собирался  отойти  от  дел,  переехать  куда-нибудь  туда.  Вдруг  собрался  на  бычка  в  компании  приятелей.  Обычное  дело.  Пять  закидушек, литр  водки,  шесть  пива,  байда,  взя-тая  на  прокат  в  прибрежном  селе.  Через  десять  суток погра-ничники  взяли  на  абордаж  пустую  байду,  дрейфующую  в  сторону  нейтральных  вод.  

    Я  жил  под  ярким  солнцем.  Мир  вокруг  искрится  и  сияет.  Ощущение  чего-то  очень-очень  приятного  не  покидает  меня.  Утром  я  получаю  хозяйственные  указания  между  одеванием  и  косметикой.  Чёрт  возьми!  Мне  нравится.  Внутри  каждого  аида  сидит  еврейский  муж.

    - Сегодня  будет  борщ,- заявляет  Лика.- Домой  приеду  са-ма.  Нужна  говядина.  Поедешь...

    Маленький  мясной  магазинчик  на  границе  города  и  пром-зоны.  У  ДК  ГОКа.  Старший продавец,  он  же  мясник  и  заве-дующий  точкой  Вася  взял  деньги  и  заявил:

    - Раз  тебя  прислала,  значит,  это  серьёзно.  Береги  её.  Ред-кая  женщина.

    - Стараюсь.

    - Молодец,  не  ревнуешь.

    - Зачем?

    - Правильно.

    Я  мотался  по  складам,  базам,  плавлавкам  и  коопам.  Всю-ду  мне  отваливали  дефицитные продукты.  Даже  заехал  в  наш  закрытый  магазин  для  локомотивных  бригад.  Заведую-щая Муся  попеняла  мне.

    - Не  мог  сказать,  что  это  ты?

    Приходится  признаваться.

    - Это  я.

    За  честность  и  Лику  получаю  тушку  копчённого  лосося.

    Это  параллельный,  не  понятный  мне  мир  общности  лю-дей  объединённых  некой  философией  бытия.  Идея  проста.  Человек  должен  жить  хорошо  и  легко. К чему они  приклады-вают  усилия.

    Но  не  борщом  единым  жив  человек.  Мы  посещали  раз-ные  всякие  не  всегда  понятные посиделки.  Там  крутили  за-игранные  пластинки  с  завывающим  надрывом  голосом  Жан-ны Бичевской,  пили  дешёвую  дрянь  и  с  каким-то  таинствен-ным  смыслом  говорили  о  смысле жизни  и  силе  духа.  Соби-рались  у  старушки  искусствоведа,  в  мастерской  художника,  ателье  фотографа.  Народ  был  всё  одухотворённый  и  бед-ный,  презирающий  всех  этих  «торгашей».  И  здесь  Лика  при  её  духах  и  туалетах  была  своей.  На  мой  вопрос — Что  мы  здесь делаем? - весело  ответила.

    - Провинциальные,  даже  академические  театры, — дрянь,  плохая  игра.  Здесь  живут.  Пол-ный  Шекспир  и  достоевщи-на.  Интересно.  Эти  со  скуки,  безденежья  и  пустоты  мироз-дания  готовы  второй  раз  штурмовать  Зимний,  но  только,  если  за  это  ничего  не  будет.  Жить  надо,  вдыхая  полной  грудью.

    Частенько  в  мастерской  отиралась  Наташа.  Лика  сбрасыва-ет  ей  свои  вещи.  Писательница  хватает,  благодарит,  лезет  с  поцелуями.  Один  раз  обратил  внимание  на  её  глаза во  вре-мя  процесса.

    - Зачем  ты  это  делаешь?  Она  тебя  просто,  без  затей  нена-видит.

    - Это  её  лично-половое  дело.  Надо  помогать  сирым  и  убо-гим.

    Меня  удивляет  диапазон  её  знакомств.  От явно  уголовных  личностей  с  лучезарным  прошлым  «солнце  всходит  и  захо-дит»  и  не  менее  захватывающим  будущим  до  полковника милиции  с  надменной  мордой.  От  рафинированного  джент-льмена — профессора  истории университета  до  непричесан-ного  в  грязноватых  лохмах  завсегдатая  посиделок  андергра-унда. При  этом  первые,  вторые,  пятые  десятые  все  от  неё  без  ума.  Поинтересовался  зачем  ей  эта  головная  боль.

    - Жизнь  неповторима  и  стремительна.  Состоит  из  встреч  и  расставаний.  Улыбнись  кому-то  и  это  зачтётся.

    - Я  знаю  другое.  Никого  не  бойся,  никому  не  верь,  ни  у  кого  не  проси.

    - Одно  другому  не  противоречит.

    Правда,  улыбки  эти  были  разными.  Городской  пляж  на  Генуэской  косе.  Не  стоит  говорить,  что  когда  Лика  раздева-лась  на  всей  пляжной  территории  наступала  минута  молчания обоих  полов,  но  по  разным  причинам.  Меня  распирала  гордость.  Моя  женщина!  Как-то закавказский  ора-нгутанг,  упавший  с  сухумской  пальмы,  весь  в  шерсти  и  зо-лоте  начал  нарезать  круги  вокруг  нас.  Его  совершенно  не  смущало  моё  присутствие.  Я  собрался  подняться  на  разго-вор.  И  опять  её  лёгкая  рука  легла  мне  на  грудь.  Поднялась  Лика.

    - Что  очень  понравилась?-звонко  и  громко  спросила  она.

    Пляжное  население  в  радиусе  десяти  метров  от  нас  прев-ратилось  в  глаза  и  слух.

    - Слушай,  ошень!

    - Тогда  упал  и  сорок  раз  отжался!

    Пляж  смеялся.  Смех  волнами  расходился  от  нас.  Слышавшие  передавали  хохму  соседям.  Те  несли  дальше.

    - Битьё  морды  не  всегда  кратчайший  путь  к  успеху.   

    Мы  жили  добропорядочной  семейной  жизнью.  Во  мне  зрело  желание  зафиксировать  соз- давшееся  положение  офи-циально.  В  виде  предварительного  разговора  прозондировал  почву Мол,  давай  посоветуемся.  Лика  прижалась  ко  мне,  потёрлась  щекой  о  плечо.  Я  ожидаю бурю,  ураган,  цунами  восторга.  Думаю,  какой  я  молодец.

    - Зачем?-спокойно  спросила  она.

    - Как  зачем?- удивился  я.

    - Штамп  в  паспорте  влияет  на  качество  секса?

    - Нет.

    - Я  тебя  не  устраиваю?

    - Что  ты!

    - В  чём  дело  тогда?

    Я,  честно  говоря,  охренел.  Лика  спокойно  ответила  мои-ми  словами.  Несколько  раз  говорил  точно  так  же  некото-рым  нетерпеливым  девушкам.  Действительно,  лучше  быть  не  может.  Однако,  меня  не  покидает  ощущение  приближаю-щейся  опасности.  Что-то  во  мне  напряглось,  но  я  решил  переживать  неприятности  по  мере  их  поступления.

    Оставалось  догулять  недели  три.

    - Вставай  завтракать.

    Открываю  глаза.  Она,  как  всегда  в  походно-победной фор-ме.  Блузка  мужского  покроя,  джинсы,  босоножки  на  высо-ком  каблуке.

    Завтракать,  так  завтракать.  Вскакиваю  в  полной  уверенно-сти,  что  меня  ждёт  ещё  один счастливый  день.  Деловым  шагом  направляюсь  известно  куда.  В  коридоре  спотыкаюсь.  У входной  двери  в  полной  готовности  стоят  знакомые  чемо-дан,  сумка  и  этюдник.  Внутри стало  холодно.  Бреюсь  через  силу.  Стол  сервирован  на  одну  персону.  Мою.

    - Знаешь,  что  такое  счастье?- спрашивает  Лика.

    - Есть  определение?

    - У  каждого  своё.

    - Поделись.

    - Летаешь.  Всегда  лётная  погода,  даже  когда  дождь  и  гроза.  Но  недолго.

    - Почему?

    - Потому  что  счастье  не  долгострой.  Иначе  оно  превращается  в  патоку  или  сироп.  В  тебе  оно  остаётся  на  всю  жизнь.  В  самом  потайном  уголке  души.  Часто  достава-ть  нельзя.  Залапать  можно.  Павлик,  ты  моё  счастье.

    - А  ты  моё.

    - Видишь,  как  хорошо,- у  неё  дрогнули  уголки  рта,  мел-кая  рябь  прошла  по  подбородку. Не  заплакала.  Сдержала.  Закурила.  Глаза  блестят  от  стоящих  в  них  слёз.- Я  уезжаю.

    - Куда?

    - Себя  замуж  выходить.

    - Куда?- у  меня  тоже  ком  в  горле.  Проталкиваю  табачным  дымом.

    - В  Даугавпилс.

    Боже  мой,  опять  Прибалтика!  Эй,  там,  наверху!  Хочешь  этим  регионом  доконать  меня? Странно,  упоминание  тамош-них  краёв  вносит  в  мою  поломатую  душу  металл.

    - Есть  за  кого.

    - Куда  он  денется.

    - Я  был  последняя  гастроль?

    - Последняя  любовь...  и  первая.

    - Тогда  зачем  ты  уезжаешь?  Объясни,- я  привык  к  поте-рям.  Больно!  Очень  больно!  Внешне  это  никак  не  выража-ется.

    - Я  хочу,  чтобы  мои  дети  жили  хорошо,  с  гарантией.

    - То  есть?

    Она  погасила  сигарету,  закурила  новую.

    - Много  куришь.

    - Только  сегодня.  У  тебя,  Павлик,  шикарная  зарплата.  По-верь,  о  такой  миллионы даже  не  мечтают,  потому  что  не  знают.  Да  ещё  на  юге  у  курортного  моря.  Но  сколько  мож-но  не  спать  ночами,  в  любую  погоду  водить  поезда?  Ну,  до  сорока,  пусть  до  сорока пяти.  Дальше?

    Как-то  не  задавался  таким  вопросом.  Оказывается  есть  че-ловек,  который  подумал.

    - Уйду  на  манёвры,  инструктором...

    - Зарплата?

    - Упадёт,  но  не  на  много.

    - Мои  будущие  дети  должны  быть  обеспечены  вне  зависи-мости  от  возраста  их  отца  или занимаемой  им  должности.  Я — аидиши.  Аидиши  прежде  всего  мама.  Ты  меня  понимае-шь?

    - Пока  с  трудом.

    - Деньги  не  надо  зарабатывать.  Их  надо  делать.  Моего  па-пы  нет  десять  лет.  Мамуля при  всём  её  старании,  умении  и  желании  не  в  состоянии  промотать  то,  что  он  оставил.  Вну- кам  ещё  останется.

    - Теперь  понял.  В  Даугавпилсе  то,  что  надо?

    - В  этом  смысле — да.

    - То  есть?

    - Сорок  лет.  Плюгавый,  дохлый,  лысый.  Живёт  с  мамой.

    - Собираешься  иметь  от  него  детей?

    - Собираюсь  записать  на  его  фамилию  ребёнка,- у  неё  опять  дрогнули  уголки  рта  и  рябь по  подбородку.  Совладала  с  собой  и  на  этот раз.- В остальном: цеховик, серьёзные  инте-ресы  в  Узбекистане,  на  Украине,  на  Кубани,  естественно,  в  Прибалтике.

    Сидим  за  столом,  как  обычно,  друг  напротив  друга.  Курим.  Посмотрела  на  часы,  вздрогнула.

    - Павлик,  родной,  милый,  пожалуйста,  не  провожай  меня  и  не  смотри  в  окно.  Ради  Бога!

    Я  не  пошевелился.  Торопливо  простучали  по  лестнице  каблучки,  хлопнуло  дверцей,  взвыл  мотор,  машина  взяла  с  места.

    Всё!!!  Всё!!!  Всё!!!

    Нет,  я  не  застрелился  из  двухстволки,  которой  у  меня  нет.  Залпом  не  выпил  месячный  запас  водки  горторга.  Не  орал.  Не  бился  головой  о  стену.  Не  рвал  на  себе  волосы.  Даже  не  выкурил  весь  запас  сигарет,  что  есть.  Сижу.  Смо-трю  в  туда.  Знаю,  что  умер.  Души  нет.  Разорвана  на  куски.  Ошмётки  валяются  в  придорожной  пыли,  истекая  кровью.  Кровь  смешивается  с  пылью.  Получается  грязь.  Вместо  неё  ржавый,  толстый  кусок  брони.  Поэтому  тяжело  дышать. 

    Так  сидел  пока  не  стемнело.  Пошёл  заправил  постель.  Лёг  на  диван.  Квартира  пропитана  её  ароматом.  Рассвело.  Встал,  потому  что  надо.  В  туалет.  Вышел  на  балкон.  Искря-щееся  море,  густая  зелень  и  яркие  черепичные  крыши.  Всё  чернобелое.  Существование  потеряло  вкус,  цвет,  запах. Тяже-ло.

    Идёт  четвёртый  день  после  моей  смерти.  Понимаю,  что  в  таком  состоянии  нельзя  садиться  за  управление.  Я — потен-циальный  убийца.  Надо  что-то  делать.

    Делаю.  Не  сбиваюсь  с  шага,  прохожу  мимо  художки  об-ластного  управления  бытового  обслуживания.  Толкаю  дверь  зала  торжеств.  Достаточно  убогое  зрелище. За  обшарпанным  столом  с  потрескавшимся  пластиком  столешницы  сидит  ис-комое.  Что-то  усердно  пишет  в  тетради.  На  ней  ликины  тряпки.  Внутри  противно  и  больно  закололо.

    - Привет  красивая!- улыбаюсь.  А  как  же!  Хочется  посмот-реть  со  стороны  на  эту  улыбочку.

    Она  подняла  голову,  недоверчиво  уставилась  на  меня.  Ве-щички-то  чуть,  самую  малость, но  тесноваты.

    - Как  дела?

    - Пишу  сценарий.

    - Для  «Мосфильма»?

    - Пока  нет,- очень  серьёзно  ответила  она.- Коммунальщики  будут  гулять.

    - Нагрянуло  столетие  метлы?

    - Чего  пришёл?

    - Хочу  коньячок  покушать.

    - Я  тут  при  чём?-  нет  в  её  тоне  энтузиазма.  Неужели  я  ошибся  или  так  велика  ненависть  к  Лике?

    - Ты  за  компанию  и  за  прекрасную  даму.  Один  пить  не  умею.  Не  алкоголик.

    - Правда?

    - Что?

    - Про  коньяк.

    - Шоб  я  сдох!

    Состоялось!  Куда  она  денется?!  И  здесь  подбирает  лики-ны  обноски.  Гордо  уселась  в машину.  Видели?!  Старому,  запаршивленному  двортерьеру  всё  равно.  Выкусывает  блох. Больше  никого.

    - Куда  едем?

    Она  удивлённо  смотрит  на  меня.

    - Наташа,  где  ты  живёшь?

    - А  коньяк?

    Всё  правильно.  Как  там  у  великих?  Сначала  деньги  по-том  стулья.  Надо  было  просто забашлять  ей  червончик  и  без  мороки.

    - По  дороге  купим.

    - В  Западне.

    Советский  Союз  всю  свою  историю  кого-то  догонял,  де-лал  лучше  чем,  был  первым. Даже  токарный  станок  по  ме-таллу — обычную  тяжёлую  железяку  с  приводами  назвали ДИП — догнать  и  перегнать  Америку.  Обязательно  страна  кому-то  чего-то  показывала.  Не всегда  ближайшую  родствен-ницу  Хрущова — кузькину  мать,  но  всегда  мать...

    Где-то  в  году  пятидесятом  группа  товарищей  предложила  мать  на  море.  Чёрном.  Самый крупный  в  том  регионе  от  Крыма  до  Египта  портовый  комплекс,  включающий  в  себя  сам по  себе  торговый  порт  и  морской  вокзал,  чтобы,  значит  все  флаги  в  гости  к  нам.  И  дабы эти  флаги  не  забывались,  что  они  в  гостях,  тут  же  военно-морскую  базу  и  стоянку  бригады  морских  частей  пограничных  войск. Отец всех  наро-дов  и  всесоюзный  пахан  стар  и  всё охватить  хозяйским  гла-зом, всем  по  десять  лет  без  права  переписки,  уже  был  не  в  состоянии,  но  идею  одобрил.  Оставалось  найти  точку  при-ложения  сил.  Ей  оказалась  бухта  Западня  под  Александро-полем.  К  идее  прилагается  город-спутник  областного  цент-ра.  Проектирование  поручили  светочу,  академику,  лауреату  всевозможных  Сталинских  премий,  любимцу  пахана  и  изве-стному  московскому  бабнику.  У  бабника  было  столько  обя-зательств  перед  многочисленными  дамами,  что  он  всегда  сидит  без  денег.  Поэтому,  получив  аванс,  взвился  орлом  в  творческую  высь,  хотя  соколом  никогда  не  был.  И  с  ходу  предложил  название  нового  города.  Солнечный.  То  есть  город  Солнечный  на  берегах  бухты  Западня. Вполне  в  духе  того  времени.  Академик  бросился  в  творческую  путину,  за-хлёбываясь  в ней.  Проектировал  широко,  с  барского  плеча.  Очертания  идеи  изобилуют  парками  садами, сквериками,  просто  зелёными  уголками.  Руководство  порта  планировало-сь  загнать  в  котеджи  на  набережной.  Начальников  рангом  жиже  размещали  в  двухэтажные, одноподъездные дома с трё-  хкомнатными  квартирами  повышенной  комфортабельности.  Все  остальные  портовики  отправлялись  в  четырёхэтажные  многоквартирные  дома  всё  той  же  комфортабельности. К  этому  прилагались  очаги  культуры  и  знаний.  Школы  детс-кие  садики,  рестораны,  кафе, стадион,  Дворец  Культуры,  драматический  театр  с  труппой  и  медицинский  вытрезви- тель. Также  поликлиника,  больница,  роддом  и  психиатриче-ский  диспансер.  Живи  и  радуйся!  Составили  смету,  постро-или  макет.  «Главлагстрой»  рассчитал  количество  рабочей  си-лы  необходимой  для  претворения  идеи  в  жизнь.  Для  начала  нужно  построить  лагерные  командировки  для  ударников  труда.  Пока  суть  да  дело  решили  показать  проект  виновни-кам  торжества.  Проект  Солнечного  морякам  очень  понрави-лся.  Устройство  порта  в  Западне — нет. Оказывается  бухта  открыта  всем  господствующим  ветрам  над  Чёрным  морем  в  любое  время  года.  Кроме  того  перечёркнута  каменистой  ба-нкой  и  грешит  сильными  перепадами  глубин.  Следователь-но,  необходим  подходной  канал,  что  затруднит  вход  в  нашу  мать  большетоннажных  судов.  Грунт  илистый,  подвижный.  Будет  заносить  канал  и требуется  постоянное  присутствие  земкаравана.  Моряки  сделали  однозначный  вывод — строить  город  можно,  порт — нет. 

    Зэкам  повезло.  Их  не  погнали  из  солнечного  Магадана  в  Северное  причерноморье.  Авторов  идеи  моментально  прист-роили  по  этапу  к  другой  великой  транспортной  стройке — железной  дороги  Салехард- Игарка.  Точнее  устилать  её  соб-ственными  костями.  Через  пару лет  умер  вождь  и  пахан.  Товарищ  Хрущов  даст  на  ХХ-ом  съезде  оценку  всего  проис-шедшего,  забыв  о  собственной  роли. Светоча,  академика  обвинят  в  излишествах  и  украшательстве,  снимут  со  всех  постов,  лишат  званий,  отправят  на  пенсию  в  Подмосковье  на  дачу, которую  тоже  хотели  отобрать.  О  проекте  в  буднях  великих  свершений,  разоблачений  и борьбы  за  личное  свет-лое  будущее  как-то  забыли.  Остался  только  у  самой  воды  на  скалистом  пляже  четырёхквартирный,  двухэтажный  дом  повышенной  комфортабельности  с  печным  отоплением.  Его  быстренько  сляпали  для  чинов  НКВД.  Будущего  лагерного  начальства.

    С  жильём  в  те  годы,  как  и  сейчас,  было  плохо.  Народ  жил  где  попало,  с  кем  придётся. В  бараках  и  землянках.  Любому  жилью  были  рады.  Тем  более  такому.  Квартиры  моментально  стали  коммуналками.  Место-то  хорошее,  курор-тное  у  моря.  Это  ерунда,  что  до  конечной  остановки  горо-дского  автобуса  триста  метров  и  пять  остановок  на  том  ав-тобусе  до первого  продовольственного  магазина  с  хлебом.  Самогон  гнали  сами.

    С  тех  пор  дом  сменил  множество  хозяев.  Любыми  спосо-бами  старались  вырваться  с  хорошего  места.  В  доме  оста-лись  одни  бесполезные.

    Богатство — аристократично  и  слегка  небрежно.  Бедность — чиста  и  аккуратна,  словно  в операционной.  Нищета — грязна  и  безалаберна.  Здесь  грязно  и  не  аккуратно.  На сто-лько, что  никаких  чувств  кроме  протеста  и  агрессивности  вызвать  не  могут.  Внутри  у  меня скрипело.

    Не  знаю,  что  со  мной  произошло.  Наверное,  подействова-ла  окружающая  обстановка.  Даже  для  самого  себя  я  мучите-льно  долго  терзал  по  всей  берлоге  женское  тело.  Она уже  не  могла.  Даже  не  стонала.  Попискивала  слепым  котёнком.  Откуда  во  мне  взялось столько  злой  силы?  Выволакивал  её  из  всех  углов,  куда  она  забивалась  в  надежде  спрятаться  от  меня.  Всё  начиналось  сначала.  Наконец  смог  дышать  свобо-дно,  внутри  ничего  не скрипит,  броня  стала  на  своё  место.  Размазал  её  по  стенке,  излившись  последний  раз,  вздохнул  и  отпустил.  Она  рухнула  тут  же  на  грязный  пол.  Пришлось  отнести  в  белую постель  серого  цвета.

    - Дай  коньяку.

    Посмотрел  на  неё.  Взял  из  стародрековского  серванта  пыльный  бокал.  Налил  половину. Выпила  с  чмоканьем  и  хлюпаньем  носом.  После  чего  разревелась.  В  этот  момент  я  всё той  же  жидкостью  привёл  себя  в  порядок.  Кран  в  квартире  есть,  воды  нет.

    - Отомстил?- вдруг  спросила  Наташа  твёрдым  голосом.

    - Кому?

    - Ей.

    - Ей  нельзя  отомстить.

    - Это  ещё  почему?

    - Ангелам  не  мстят.

    - Она  ангел?

    - Да.  Ещё  выпить  хочешь?

    - Налей.

    Выцедила  остатки,  манерно  отставив  мизинец  с  облезшим  лаком  маникюра  на  ногте.

    - Должен  муж  придти.  Печку  топить.  Проза,- она  потяну-лась  всем  телом.

    Господи,  неужели  я  эту  с  такой  жадностью  и  остервене-нием!  Не  дай  Бог  ещё  раз!

    - Ты  же  говорила,  что  разведена.

    - А  я  и  не  расписывалась.

    - У  твоего  сына  отчество  есть?

    - Моего  папы.

    - А  муж?

    - Думает,  что  его.

    - На  самом  деле?

    - Всё  может  быть.  Ты  способен  продать  библиотеку?

    - Городскую?

    - Муж  продал,  чтобы  на  похороны  Высоцкого  съездить  и  венок  купить.  Эту  библиотеку ещё  его  дед  собирал.

    - Жаль.

    - Что?

    - Не  знал.  Купил  бы.

    - Всё  это  ерунда.  Книги,  деньги,  одежда,  машина.  Обы-денность.  Глупость.  Главное  жить духовной  жизнью.  Как  монахи.  Быть  сильным  духом.  Он  сильный  духом.  Я  оде-ваться  не буду.  Придёт — пусть  онанирует  на  меня.

    - Пусть,- разрешаю  я.

    Рву  входную  дверь.  На  меня  падает  сидящий  под  ней  типус  лет  сорока  пяти.  От  неожиданности  спрашиваю:

    - Вы  кто?

    - Муж.  Извините.

    - Ничего  страшного.  Бывает.

    Наташа  права.  Дух  у  него  сильный.  Смесь  дешёвого  таба-чного  перегара  и  давно  немытого  старого  козла. А  на  улице  небо,  море,  солнце  и  мне  всего  двадцать  пять.  Внутри  ни-чего  не  скрипит, бронеплита  стала  на  место.  Боль  притупи-лась,  приняла  хроническую  форму.  Резко  беру  с места.  Быс-трее  из  этого  гадюшника!  Тыкаю  в  клавишу  радиоприёмни-ка  на  торпедо.

    - … Но  в  его  жизни  была  целая  площадь  цветов!- тут  же  заявила  Пугачёва.

    В  моей  тоже.  У  каждого  своя  Голгофа  и  площадь  Счас-тья.

    Вот  и  всё.  Мило  поговорили  с  машинистом-инструктором  на  профессиональные  темы.  Зам  по  эксплуатации  тоже  захо-тел  поиметь  мои  мозги.  Пожалуйста,  сколько  угодно! Под  роспись  прочитал  очередной  крик  души  министра  в  виде  приказа  о  безопасности  движения.  «Товарищи  машинисты  и  их  помощники.  Вы  последняя  инстанция  способная предот - вратить  катастрофу...».  Заодно  ознакомился  с  текущими  теле-граммами  по  тому  же вопросу.  Уход,  сход,  проезд,  бригада  погибла.  Всё,  как  всегда.  Явка  на  0.00.  Отправление  на  1. 00 Купить  сигарет  и  готов.

    По  обыкновению  Ривкин  в  окружении  газет  и  кроссвор-дов.

    - Добрый  день  Борис  Абрамович.

    - А,  молодой  человек!  Читали?

    - Обязательно.

    - И  шо?

    - Подумал  о  вашей  печени.

    - Шоб  вы  так  жили,  как  вы  правы.  Случайно  не  знаете  имя  национального  героя  Венисуэлы?

    - Симон.

    - Аид?

    - Не  знаю.

    Расплачиваюсь.  Старик  внимательно  смотрит  на  меня.

    - У  вас  и  всё  слава  Богу?

    - Да.

    - Ой!

    - Какие  нашли  годы,  Борис  Абрамович,  кто  от  нас  ещё  не  плакал?!

    - У  вас  глаза...  седые.

            

            

    2013  год.